Иероглифы египетские. История первого их объяснения

Слово «иероглиф», принимаемое не в метафорическом смысле, переносит нас в театр многих горячих споров. Сперва я не решался вступить в борьбу со страстями, возбужденными толкованием иероглифов. В самом деле, секретарь академии, исключительно занимающийся точными науками, имеет полное право предоставить филологический вопрос суду специалистов. Притом я опасался противоречить знаменитому ученику, которого труды я хотел бы рассмотреть, уклоняясь от полемики. Но все мои сомнения уничтожились, когда я принял во внимание, что объяснение египетских иероглифов принадлежит к прекраснейшим открытиям нашего века; сам Юнг вмешал мое имя в споры об их значении, и наконец, если Франция справедливо защищает свои права на честь разрешения столь трудного вопроса, то я, как добрый гражданин, должен поддержать ее требование. Я знаю слабую сторону этих рассуждений; знаю также, что в космополитизме много хорошего; но когда наши соседи прославляют труды наших соотечественников, тогда неужели космополитизм может позволить мне доказать, что Франция не отстает от других народов и каждый год важными открытиями пополняет обширное хранилище человеческих знаний? Неужели мои доказательства оскорбят скромность моих товарищей^*?

Итак, к вопросу о египетском письме приступаю свободно, без всякой мнительности, с твердым намерением быть справедливым и с желанием помирить соперничество двух ученых, ранняя смерть которых всегда останется предметом сожаления целой Европы. Впрочем, для рассмотрения вопроса об иероглифах, я назначил для себя не обширные границы и буду счастлив, если мои слушатели найдут возможную ясность в моем изложении.

Люди изобрели два совершенно разных письма. Одно употребляется китайцами — письмо иероглифическое, другое же — всеми прочими народами, — письмо азбучное, или фонетическое.

Китайцы, собственно, не имеют букв; их письменные знаки суть истинные иероглифы; каждый из их знаков выражает идею: например, дом выражается особенным знаком, который не переменится, если китайцы будут выговаривать его не так, как ныне выговаривают. Вы удивляетесь этому? Но вспомните наши цифры, — настоящие иероглифы. Понятие единицы, повторенной восемь раз, и во Франции, и в Англии, везде выражается двумя кружками, вертикально соприкасающимися в одной точке (8); но французы выговаривают этот иероглиф huit, англичане — eigt, испанцы — ocho, т. д. Всем известно, что и сложные числа суть также неизменяемые иероглифы. Мимоходом заметим, что когда бы китайские иероглифы вошли в общее употребление, как арабские цифры, тогда каждый народ читал бы всякое сочинение на своем разговорном языке, не зная ни одного слова из языка того народа, к которому принадлежит автор сочинения.

Совсем не то письмо азбучное. «Тот, от кого мы получили остроумное искусство изображать слова и говорить глазам¹», заметив, что все слова богатого разговорного языка составляются из ограниченного числа звуков, изобрел для них двадцать четыре или тридцать знаков, или букв. Посредством различных сочетаний этих знаков изобретатель мог выразить всякое слово, дошедшее до его слуха, не зная даже его значения.

Письмо китайское или иероглифическое, по-видимому, обнаруживает младенчество искусства; однако же прежде несправедливо говорили, что читать по-китайски, даже в самом Китае, можно выучиться только в долголетнюю жизнь трудолюбивого мандарина. Ремюза — имя которого не могу произнести, не вспомнив об одной из самых горьких потерь, потерпевших науками, — собственным опытом и превосходными своими учениками доказал, что изучение китайского языка не представляет особенных трудностей. Также несправедливо думали, что иероглифические знаки способны только для выражения простейших понятий: некоторые страницы романа «Ю — кино — ли» (две двоюродные сестры) свидетельствуют, что китайским письмом можно выражать самые тонкие отвлечения. Главный недостаток этого письма состоит в том, что им нельзя изобразить новых собственных имен. Например, кантонский ученый мог бы уведомить пекинского, что 14 июня 1800 г. достопамятное сражение спасло Францию от великой беды; но он не знал бы как выразить иероглифическими знаками, что славное событие совершилось близ селения Маренго и что победоносный полководец назывался Бонапартом. Бесспорно, что народ находится при начале гражданского образования, если для сообщения собственных имен из города в город он должен посылать особенных гонцов; но китайцы вышли уже из этого состояния; иногда, особенно для имен собственных, они переменяют идеографическое значение своих иероглифов и превращают их в настоящие буквы, в знаки звуков.

Эти предварительные замечания необходимы: они помогут нам решить спор о первенстве объяснения египетских иероглифов. Действительно, в иероглифах древнего народа Фараонов найдем все, что ныне употребляется у китайцев.

Геродот, Диодор сицилийский, св. Климент александрийский свидетельствуют, что египтяне имели два или три рода письма и что одно из них — символические знаки понятий — было главным; даже Гораполлон сохранил значение некоторых символов.

Например, известно, что копчик изображал душу, ибис — сердце, голубь (что весьма странно) — человека жестокого, флейта — сумасшедшего, число шестнадцать — сладострастие, лягушка — человека неблагоразумного, муравей — знание, подвижной узел — любовь и пр., и пр.

Знаки, сохраненные Гораполлоном, составляют весьма малую часть восьми или девяти сот знаков, изображенных на египетских памятниках. Новые ученые, и между ними Кирхер, старались объяснить большее число иероглифов, но бесполезно; из их трудов можно только научиться, что люди ученейшие сбиваются с истинного пути, когда необузданно предаются воображению. По недостатку данных объяснение египетского письма считалось вопросом неразрешимым, как в 1799 г. инженер Бусар отрыл близ Розетты широкий камень с тремя строками совершенно различных знаков. Одна из строк была греческая; несмотря на ее повреждение, она ясно показала, что строители памятника приказали одну и ту же надпись выразить тремя родами знаков: знаками священными, или египетскими иероглифами, знаками местными, или употребительными и буквами греческими. Итак, по неожиданному счастью, филологи приобрели греческий текст с переводом на египетский язык, или, по крайней мере, его транскрипцию двумя знаками, употреблявшимися в древности на берегах Нила.

Этот знаменитый розеттский камень подарил Бусар Каирскому институту; а потом англичане завладели им, когда французская армия оставила Египет. Ныне он находится в Лондонском музее, и Томас Юнг называл его свидетельством мужества британцев! Оставив британское мужество в стороне, знаменитый физик без всякого пристрастия мог бы сказать, что неоцененный памятник свидетельствует о просвещенных намерениях членов достопамятной египетской экспедиции и о неутомимой деятельности знаменитых ученых, работы которых, часто под картечью, много прибавили к славе их отечества. Они вполне поняли важность розеттской надписи, и чтоб сохранить ее от случайностей морского путешествия, срисовали, выгравировали и даже сняли с нее слепки алебастровые. Также надобно упомянуть, что антикварии всех стран познакомились с розеттским камнем посредством рисунков французских ученых.

Один из знаменитых членов Института, Сильвестр де-Саси, в 1802 г. первый начал исследование розеттской надписи; но он занимался только египетским текстом на употребительных знаках. Он открыл в нем группы, изображающие различные собственные имена и их фонетическое свойство. Итак, по крайней мере, в одном из двух способов египтяне употребляли знаки звуков, или настоящие буквы. Это важное заключение не встретило возражений, и шведский ученый Акерблад усовершенствовал труд нашего соотечественника; с вероятностью, близкой к достоверности, он объяснил фонетическое чтение различных знаков, употребляемых в транскрипции собственных имен, открытых по греческому тексту.

Но важнейшая часть, чисто иероглифическая, оставалась неприкосновенной; никто не осмеливался приняться за ее объяснение.

Томас Юнг, как бы по вдохновению, сперва объявил, что между множеством знаков, вырезанных на камне и представляющих целых животных, фантастические изображения, инструменты, произведения искусств и геометрические фигуры, заключенные в эллиптические очертания (в картуши), соответствуют собственным именам греческой надписи, особенно имени Птолемея, которое совершенно уцелело в иероглифической транскрипции. Потом Юнг сказал, что в исключительных случаях знаки картуш представляют не идеи, но звуки; наконец, посредством подробного и весьма тонкого анализа, он указал на особенный иероглиф при каждом звуке в имени Птолемея на розеттском камне, в имени Беренисы на другом памятнике.

Если не ошибаюсь, то вот главные результаты исследования Юнга о системе египетских иероглифов. Говорят, что прежде Юнга никто их не замечал или, по крайней мере, никто не указывал на них. Против этого всеми принятого мнения, кажется, можно поспорить. Известно, что еще в 1766 г. Жиньес в одной напечатанной записке утверждал, что в египетских надписях все картуши содержат имена собственные и что египетские иероглифы употреблялись как фонетические знаки. Итак, Юнгу принадлежит только его опыт разложения на буквы изображений в картушах для доказательства, что иероглифы, составляющие на розеттском камне имя Птолемея, заменяют фонетические буквы.

Хотя никто не будет оспаривать, что догадка Юнга доказывает необыкновенную его проницательность, однако, увлеченный ложною системою, он не имел полного успеха: иногда иероглифические знаки он принимал за простые буквы, иногда же за сложные, не думая о несообразности такой смеси разнородных знаков. Поэтому азбука, изданная Юнгом, содержит истинное и ложное; но ложного в ней так много, что ее можно было употреблять только для чтения двух собственных имен, находящихся в розеттской надписи; в картуше же другого египетского памятника сам Юнг прочитал имя Арсинои, вместо автократор, как очевидно это доказал его соперник в толковании иероглифов; также еще в другой группе Юнг видел имя Эвержета, вместо Цезаря.

Труд Шампольона в исследовании фонетического значения иероглифов ясен, последователен и не возбуждает никакого сомнения. Каждый знак соответствует или простой букве гласной, или простой букве согласной; значение таких знаков не совсем произвольны: всякий фонетический иероглиф изображает физический предмет, которого название, в египетском языке начинается той гласной или согласной, которую представляет этот иероглиф^**.

Азбука Шампольона, составленная по розеттскому камню и по другим двум или трем памятникам, прилагается к чтению совершенно различных надписей; например, посредством нее прочитано имя Клеопатры на обелиске, перевезенном в Англию, и на котором Юнг ничего не разобрал. На храмах Карнака Шампольон в двух местах прочитал имя Александра, на зодиаке Дендеры — титул римского императора, и на большом храме, в котором находился этот зодиак, — имена императоров: Августа, Тиверия, Клавдия, Нерона, Домициана и проч. Итак — заметим мимоходом — решены споры о древности этих памятников и окончательно доказано, что иероглифы на берегах Нила еще употреблялись во время римского владычества.

Азбука, приведшая к неожиданным результатам и приложенная к великим обелискам Карнака и к другим памятникам, относящимся к времени Фараонов, указала на имена многих царей, принадлежащих к этому древнему поколению, и на имена египетских богов; этого мало: посредством нее прочитали имена существительные, прилагательные и глаголы коптского языка. Итак, Юнг ошибался, предполагая, что фонетические иероглифы изобретены в новое время и что они употреблялись только для транскрипции имен собственных, и притом имен иностранных, а не египетских. В противном этому мнению, Жиньес, особенно Этьеннь Катрмер, доказали, что чтение надписей времени Фараонов оправдано несомненными опытами и что нынешний язык Контов был языком древних подданных Сезостриса.

Вот истинное состояние вопроса о иероглифах. Теперь мне остается предложить несколько замечаний, кажущихся мне необходимыми следствиями.

Спор о первенстве, даже под влиянием народного самолюбия, не должен никого оскорблять, если может быть разрешен постоянными правилами; но в одних случаях первая идея всего важнее, в других — бывают затруднительные подробности; иногда же теоретическое соображение значит менее, нежели его доказательство. И так понятно, что способ воззрения на предмет часто может быть произвольным, и от него зависит окончательное заключение. Чтоб выйти из такого затруднения, я искал пример, в котором положение спорящих об изобретении походило бы на отношения Шампольона и Юнга и примирило бы все мнения. Этот пример, кажется, я нашел в интерференции.

Действительно, Гук, прежде Юнга, сказал, что лучи света иногда сталкиваются и взаимно уничтожаются: Юнг, также прежде Шампольона, предложил, что некоторые египетские иероглифы употреблялись иногда как фонетические знаки. Но Гук не доказал своей гипотезы, и Юнг доказательства фонетического свойства иероглифов основал на невозможном их чтении.

По незнанию состава белого света Гук не мог иметь точного понятия об интерференции; Юнг также ошибся, приняв, что иероглифы могут быть простые и сложные.

Юнг, по общему согласию, считается творцом теории интерференции; поэтому и Шампольона нужно считать истинным истолкователем смысла иероглифов.

Сожалею, что это сравнение пришло мне на ум не прежде смерти Юнга; тогда сам Юнг был бы принужден отказаться от интерференции в пользу Гука, если бы захотел удержать за собой первенство объяснения иероглифов. Я уверен, что он уступил бы его нашему Шампольону. Впрочем, все согласятся, что в истории объяснения иероглифов имя Юнга должно занимать такое же место, какое Кеплер, Борели, Гук и Врен занимают в истории открытия всеобщего тяготения.

Примечания

*. «Статья об египетских иероглифах была напечатана в «Annuaire» на 1836 г. В новом издании Араго выпустил из нее следующее: «Без сомнения, первое правильное объяснение египетских иероглифов должно считать одним из прекраснейших открытий нашего века, и после жарких о них споров всякий пожелает узнать, точно ли Франция может добросовестно пользоваться славой такого объяснения. Поэтому важность вопроса и национальное самолюбие побуждают меня объявить результат моих подробных изысканий. Дай Бог, чтобы я не слепо принялся за трудное дело, за предмет, не входящий в круг моих ученых занятий».

**. Это будет понятно из следующих примеров, в которых, по системе египетской, составлены иероглифы для французского языка.

Буква A может быть представлена изображениями Agneau (Ягненка), Aigle (орла), Ane (осла), it Anémone (анемона), Artichaut (артишока) и пр.

B — изображениями Balance (весов), Baleine (кита), Bateau (лодки), Blaireau (барсука) и пр.

C — изображениями Cabane (хижины), Chevaie (лошади), Chat (кошки), Cedre (кедра) и пр.

E — изображениями Elephan (слона), Epagneu (испанской собачки), Eolipyle (еолипилы), Epee (шпаги) и пр., и пр.

Таким образом, посредством французских иероглифов, слово Abe может быть выражено рядом следующих знаков:

Ягненок, весы, кит и слон,
или
Орел, лодка, шпага и пр., и пр.

Всякий видит, что этот способ письма походит на ребусы, которыми обвертывают конфеты. Вот какою ученостью владели египетские жрецы, прославленные древностью, и которые — правду сказать — не оставили после себя ничего поучительного. Шампольон называет однозвучными (homophone) все знаки, которые, тождеству созвучия, могут быть заменяемы одни другими. В азбуке египетской находим шесть или семь однозвучных знаков для А и более дюжины для s или для греческой сигма.

1.

Celui de qui nous vient cet art ingénieux.
De peindre la parole et de parler aux yeux.