§ 8. Современный этап общей звездно-планетной космогонии как синтез классических и новых идей

После Лапласа до недавнего времени никто не пытался увязать между собой процессы плането- и звездообразования (можно лишь вспомнить Б.П. Герасимовича (1889—1937), который с позиций именно звездной космогонии критиковал популярную в начале 20-х гг. вихревую планетную космогоническую гипотезу Бело). Лишь с 60-х гг. XX в. В.Г. Фесенков обратил серьезное внимание на необходимость: во-первых, объединенного исследования проблем планетной и звездной космогонии, а во-вторых, более детального учета сложности, многоаспектности космогонического процесса. Он указывал на необходимость учета данных не только небесной механики, астрофизики, теории гравитации, геологии, но и других наук о Земле, а главное — метеоритики, не говоря уже о ядерной физике, магнитогидродинамике и т. п. Такой подход стал в наши дни определяющим в космогонических исследованиях.

Существенный вклад в дальнейшее развитие планетной космогонии внесли в 50—80-е гг. советские космогонисты школы О.Ю. Шмидта. Ряд важных направлений его концепции был разработан Л.Э. Гуревичем и А.И. Лебединским (свойства и эволюция протопланетного облака). Глубокие вопросы теории эволюции этого облака, а также роя промежуточных (планетезимальных, астероидальных) тел и последующей аккумуляции больших планет и их спутников, особенно Луны, исследовались и достаточно далеко были продвинуты в работах сотрудников космогонического отдела Института физики Земли (основанного О.Ю. Шмидтом) Б.Ю. Левина, В.С. Сафронова, Е.Л. Рускол и др.

Совершенно новый стимул развитию планетной космогонии дают современные исследования вещества метеоритов, главным образом космохимические (изучение изотопного состава, выявление признаков существования короткоживущих изотопов в них в прошлом, что позволяет раскрыть историю метеорита в Космосе).

В наши дни соединились в своеобразном компромиссе и два главных исторически сложившихся подхода к пониманию феномена Солнечной системы. Прежде одни считали ее редчайшей случайностью, другие — неизбежным следствием закономерного развития обычной околозвездной туманности. В настоящее время процесс рассматривается как закономерный, но осуществляющийся все же в весьма специфических условиях, т. е. не столь уж часто и требующий реализации некоторых случайных, хотя, может быть, и не очень редких событий (например, взрыва сверхновой в близкой окрестности как инициатора космогонического процесса и источника тяжелых элементов).

Сейчас уже ясно, что проблема планетной космогонии более трудна, нежели другие эволюционные проблемы астрономии, такие как происхождение и развитие галактик, звездообразование или даже возникновение крупномасштабной структуры Метагалактики. Во-первых, мы наблюдаем планетную систему пока в единственном экземпляре. Во-вторых, в отличие от сверхскоплений галактик в Солнечной системе мы видим устойчивую структуру, «забывшую» свою историю, по крайней мере динамическую. Но в последнее время растет надежда найти следы космогонического процесса в космохимии, равно как и в минералогии наименее изменившегося со временем космического материала — вещества метеоритов, особенно углистых хондритов — самого древнего, по современным представлениям, из химически достаточно сложных веществ во Вселенной, которого когда-либо касалась рука человека.

Новой тенденцией в космогонии (и в этом сказывается учет уроков ее истории) стало более терпимое отношение к прежним гипотезам, из запаса которых снова черпаются те или иные забытые или даже отвергнутые некогда идеи, поскольку они оказываются плодотворными в свете новых фактов. Через большие промежутки времени полезно бывает обратиться за советом к предшественникам. Об этом напомнили современным ученым, например, злободневные сейчас в космогонии идеи астронома начала XX в. Т. Си, который обращал внимание астрономов на важную космогоническую роль образования вокруг звезд пылевых туманностей; называл кометы сохранившимися остатками древней туманности, из которой была построена Солнечная система, и вообще придавал большое значение метеорной материи во Вселенной. Менее одиозной становится идея участия в космогоническом процессе внешнего тела, случайного события (например, упомянутый взрыв сверхновой). Дело в том, что в общем контексте развития всей наблюдаемой Вселенной многие такие «случайности» оказываются более вероятными. Так, в период образования Солнечной системы, около 5 млрд лет тому назад, Галактика также была моложе, интенсивность звездообразования, частота взрывов сверхновых — больше.

Современная космогоническая картина мира в качестве своего важного элемента — принимаемой материальной основы — утверждает существование в Космосе диффузно-газовой и мелкодисперсной формы материи, которая способна к постепенному усложнению своей организации, т. е. к развитию, а не только к возникновению и разрушению. В отличие от физики (или, скажем, химии, классической минералогии), астрономия, подобно биологии, является наукой эволюционной. Объекты ее исследования — от комет, астероидов, планет и до сверхскоплений галактик, а может быть и Метагалактики в целом — формируются, развиваются и лишь затем гибнут. К идеям эволюции всей мыслимой Вселенной в целом мы еще вернемся ниже.

Главным механизмом осуществления космогонического процесса долгое время считалась лишь гравитация. Практически только в нашем веке этот механизм обогатился за счет введения в космогонию электромагнитных и ядерных сил. В перспективе можно ожидать построения космогонии, от планетной и до метагалактической, а может быть, и больших структурных масштабов, на основе реализации великого замысла Эйнштейна — создания единой теории всех фундаментальных физических взаимодействий.

Многообразие моделей свидетельствует прежде всего о недостаточно развитых представлениях о характере механизмов космогонического и эволюционного процессов. С ростом знаний в этой области число гипотез уменьшается, происходит отбор и синтез различных гипотез (вернее, содержащихся в них плодотворных идей). Как ни парадоксально, первой моделью, в значительной степени перешедшей из ранга элементов картины мира в ранг достоверного научного знания оказалась именно предельно универсальная в наше время космогоническая модель — модель горячей Вселенной. Открытие предсказанного этой теорией реликтового микроволнового радиоизлучения убедительно показало, что вся наблюдаемая ныне Вселенная в прошлом находилась в сверхплотном состоянии, существенно отличавшемся от современного. И поскольку это начальное состояние ее мыслится менее организованным, не содержащим еще всего богатства, например ядер разных элементов (не говоря уже о космических объектах и их системах), то отсюда заключают, что Вселенная не просто изменилась, а проэволюционировала за истекшие 15—20 млрд лет своего расширения от более примитивного к более сложному современному состоянию.

Необходимо подчеркнуть, однако, что речь идет именно о наблюдаемой части Вселенной, за которой и закрепилось название «Метагалактика» в смысле — система наиболее (пока?) высокого порядка, границ которой мы еще не достигли... Нередко в этом же смысле употребляется в наши дни и термин «Вселенная», для уточнения смысла которого обычно добавляют: «видимая», «наблюдаемая», «доступная изучению» или, напротив, «вся», «в целом» «целиком» и даже иногда придают ей смысл «всего сущего», всей материи. С точки зрения материалистической философии говорить о направленном изменении, эволюции, развитии «всей существующей материи» во всех мыслимых формах вряд ли имеет смысл.