22. Дорога на Марс идет через Калугу

Добившись внимания к проекту, одержав победу (хотя кратковременную), Циолковский возвращается к ракетам, к межпланетным путешествиям. Все та же мысль — о счастье человечества — побуждает его отдавать силы главному делу жизни. Я знаю это точно, ибо держал в руках то, что, вероятно, было для Циолковского наиболее сокровенным, — его записные книжки.

В тетрадочках, сшитых из плохой, грубой бумаги (в ту пору страна наша обеднела бумагой, как никогда), встречаются записи о Мичурине, старательно выводящем новые сорта растений. А рядом заметки об энергии атома. И сделаны эти заметки в размышлении о скоростях, необходимых для полета к звездам.

Не к планетам, а к звездам. Не дождавшись осуществления первого шага в космос, Циолковский уже мечтает о втором. И это естественно — ведь он смотрел далеко вперед...

Долгую жизнь прожил Циолковский. Увы, и десятка таких жизней не хватило бы, вероятно, для обстоятельной разработки идей, озарявших его ум. Дважды подходил ученый к проблеме звездного полета, но оба раза отступал, как полководец, неспособный овладеть неприступной крепостью. Для воплощения многих идей, в которые он верил, у науки того времени не хватало ни сил, ни знаний.

Раскроем то, что еще не видело света и зарегистрировано в архиве под названием «Тетрадь с выписками из книг, набросками писем, планов». Записи в этой тетради развивают давние мысли Циолковского, высказанные еще в 1911 году, о том, что «Может быть, с помощью электричества можно будет со временем придавать громадную скорость выбрасываемым из реактивного прибора частицам».

Прошло полтора десятка лет, и заветная тетрадка открывает нам, как волновала ученого однажды оброненная мысль. «Если в дороге мы запасемся скрытой (потенц.) электрической энергией или особыми, быстро разлагающимися радиоактивными материалами, — писал 1 сентября 1925 года Циолковский, — то вот вам и средство получить большую скорость. Тогда, чтобы отправить в виде корабля тонну вещества к иному солнцу, понадобится около тонны радиоактивного вещества или соответствующее количество электр. энергии... Радий для этого не годится. Его разложение в четыре раза медленнее, чем нужно. Но неужели мы не найдем вещества, в 4 раза более радиоактивного, чем радий? Неужели это нас может остановить?»

Электрический или атомный звездолет? Такова дилемма, поставленная в дневниковой записи, использованной впоследствии на страницах брошюры «Причина космоса». И неважно, что Циолковский представлял себе облик электрических ракет лишь в самых общих чертах. Неважно и то, что до сих пор не построено ни одной атомной и ни одной электрической ракеты. Рано или поздно их час пробьет.

Ученые ждут этого часа. Они деятельно готовятся к нему. Вот почему противопоставление «или», которым пользовался в своих заметках Циолковский, давным-давно заменено союзом «и». Мировая научная литература знает множество проектов и атомных и электрических ракет.

Не случайно набрасывают теоретики непохожие друг на друга схемы ракетных двигателей. У каждого из них свое, особое назначение, а потому и отличны друг от друга конструкции. Железнодорожник никогда не перепутает атлетически сильный товарный локомотив с его быстроходными собратьями, ведущими пассажирские экспрессы. Даже ребенок знает, что легковой и грузовой автомобили не похожи друг на друга. Разница между космическими кораблями разных классов, которые пока даже не спроектированы, еще более разительна.

Ракеты на химическом и ядерном горючем — тяжелоатлеты, способные разорвать тенета тяготения. Космический корабль с «электростатическим» двигателем рядом с этими великанами — малютка. И как тут не вспомнить поговорку: «Мал золотник, да дорог». Небольшой тяге электростатической ракеты далеко до ее огромных старших собратьев. Но зато «малютка» не знает себе равных в космическом марафоне. Небольшая, но непрерывно действующая тяга разгонит электрическую ракету до исполинских скоростей. Она сможет унести в далекие чужие миры неизмеримо больший груз, нежели гиганты на химическом или ядерном горючем. Ведь, продвигаясь за счет воздействия электрического тока на заряженные частицы, такая ракета потребует ничтожно малого запаса топлива.

Надо отдать должное Циолковскому. Он и тогда успел понять важность электрической ракеты, оценить все то, что сегодня, утратив ореол фантастики, стало предметом серьезных научных исследований. Свидетельством тому статья «Космический корабль», написанная летом 1924 года для ленинградского журнала «Техника и жизнь». Константин Эдуардович писал: «...давление солнечного света, электромагнитных волн и частиц гелия (α-лучи) может быть и сейчас применено в эфире к снарядам, успевшим уже победить тяготение Земли...»

Увы, и на сей раз судьба оказалась немилостивой к старому ученому. Гениальное предвидение не получило должной оценки. Статья «Космический корабль» показалась редакции непомерно большой, и потому через полтора года журнал возвратил ее автору. Публикация состоялась спустя тридцать лет, когда в 1954 году вышел второй том сочинений Циолковского.

Статья «Космический корабль» примечательна еще одной мыслью, более близкой нам, нежели тем, кто читал ее тридцать пять лет назад. И хотя цитаты не лучший способ рассказа, я вынужден воспользоваться им, чтобы скрупулезно точно донести до читателя мысль Циолковского. Вон она:

«Сам снаряд может не запасаться энергией «материальной», то есть весомой, в виде взрывчатых веществ или горючего. Она ему передается с планеты в образе параллельного пучка электромагнитных лучей с небольшой длиной волны... Этот параллельный пучок электрических или даже световых (например, солнечных) лучей и сам должен производить давление... В самом деле, на Земле может быть построена силовая станция неограниченных почти размеров, с производством многомиллионной электрической энергии. Станция отбрасывает ее и передает летящему аппарату...»

Воображение рисует Циолковскому ракету без топлива. Как облегчила бы такая ракета задачу межпланетных сообщений! Но... даже Циолковскому возникшая мысль кажется дерзкой. «Но все это чересчур гипотетично (сомнительно) и даже мало доступно для расчетов», — замечает он. И никто не осудит Константина Эдуардовича. Мог ли он в 1924 году предполагать, что тридцать с лишним лет спустя физики придумают тот замечательный квантовый генератор света, о котором шла речь выше? А в наши дни ученые всерьез обсуждают и проблему квантовых двигателей и возможность разгонять квантовым лучом искусственные спутники, замедляющие свой бег при соприкосновении с земной атмосферой. Мало того, ученые замышляют даже перевод таких спутников с одной орбиты на другую, подталкивая их тем же квантовым лучом.

В 1926 году Циолковский снова издает «Исследование мировых пространств реактивными приборами». Под старым названием выходит совершенно новая работа. Впрочем, и название сохранилось потому, что Циолковский намеревался поначалу подготовить переиздание. Но, приступив к работе, расписался в полную силу.

Пригласив читателей на стартовую площадку, ученый делает их свидетелями старта в космическое далеко. Ракету надо разогнать, разогнать так, чтобы она «сберегла свой запас взрывчатого материала для дальнейшего полета». Задача очень сложна. Постройка электромагнитных пушек обречена на явный провал. Длинная пушка стоит миллионы, короткая — чревата опасными перегрузками.

«Самый простой и дешевый в этом случае прием, — разрешает возникшее противоречие Циолковский, — ракетный, реактивный. Мы хотим сказать, что наша космическая ракета должна быть поставлена на другую — земную, или вложена в нее. Земная ракета, не отрываясь от почвы, сообщит ей желаемый разбег».

Вот это действительно придумка: разделить работу взлета между двумя ракетами! Но... разгону «земной» ракеты (первой ступени двухступенчатой конструкции, как сказали бы мы сегодня) препятствует трение.

Трение выглядело грозным, непобедимым врагом. Однако Константин Эдуардович отмахивается от этого ненасытного пожирателя энергии, словно от назойливой мухи: «...я знаю способы сводить трение почти к нулю, но об этом поговорим в другой книге». И, обронив столь многозначительную фразу (чуть ниже я попытаюсь раскрыть ее смысл), Циолковский продолжает излагать свои взгляды. Нет, не зря занимался он столько лет цельнометаллическим дирижаблем! Это пригодится теперь для аэродинамических расчетов. Ведь за счет внутреннего давления газа ракета не будет отличаться по форме от дирижабля с круговыми поперечными сечениями.

Не забывает Циолковский и о другой идее. Для него бесспорно: поставив графитовую пластинку — газовый руль — в поток раскаленных газов, извергающихся из сопла, можно без труда управлять ракетой.

«При поворачивании пластинки, — пишет он, — вылетающий из трубы поток сам вращается; рождается его вихреобразное движение, что и заставляет снаряд поворачиваться вокруг своей длинной оси в ту или другую сторону».

Смелая новаторская идея Циолковского о газовых рулях озадачила многих его современников. В частности, против нее выступил в одном из немецких журналов инженер Ладеман. Его возражения получили, в свою очередь, отповедь Циолковского. «Возражения инж. Ладеману» были напечатаны в виде приложения к брошюре «Космическая ракета. Опытная подготовка».

Давая волю фантазии, Циолковский завершает свой труд широким планом завоевания межпланетных пространств. Он включает в этот план «развитие в эфире индустрии в самом широком смысле». Новая работа производит на ученых большое впечатление. И, пожалуй, вернее всего оценивает это впечатление коротенькое письмецо, полученное Константином Эдуардовичем от одного из его германских корреспондентов: «Срочно жду эту книгу в 5 экземплярах. Во имя науки прошу сейчас же выслать ее».

Итак, безвестным учителем из Калуги уже интересуется мир. Почта приносит письма, украшенные чужеземными марками. Известность растет, и этому немало способствовало событие, имевшее место в 1927 году.

В декабре 1927 года Циолковский получил из Москвы странный подарок. Почтальон принес однажды багажную квитанцию и денежный перевод для оплаты перевозки со станции прибывшего груза. Распаковывая большой, тяжелый ящик, Константин Эдуардович с удивлением обнаружил в нем собственный бюст.

Необычную посылку сопровождало не менее необычное письмо. «Для нас, — читал Циолковский, — будет большой радостью, что этот бюст будет находиться в мастерской величайшего Зодчего Вселенной, и своим отказом Вы огорчили бы нас — первый межпланетный отряд, который стремится продвинуть Вашу идею возможно быстрее в массы...»

Историю этого бюста рассказал мне один из членов «первого межпланетного отряда», недавно скончавшийся Георгий Андреевич Полевой.

В 1927 году Московская ассоциация изобретателей-инвентистов (существовали и такие организации) надумала отметить семидесятилетие Циолковского. Решили организовать Выставку межпланетных сообщений. В одном из зданий, неподалеку от теперешней площади Маяковского, энтузиасты мастерили и расставляли макеты, муляжи, развешивали чертежи, фотографии.

Инициаторы выставки проявили незаурядную энергию. Кроме Циолковского, Цандера и других советских исследователей, для выставки прислали экспонаты Макс Валье, Герман Оберт, Вальтер Гоман и некоторые другие зарубежные исследователи. Наиболее крупным изобретателям были посвящены специальные стенды. Центральное место занял стенд Циолковского. Его-то и украсил бюст работы Полевого и Архипова.

Выставка пользовалась успехом. Ее посетило несколько тысяч человек. А когда она закрылась, устроители единодушно решили подарить Циолковскому бюст, украшавший стенд с его работами.

Все это, повторяю, я услышал от Г.А. Полевого. Вскоре его рассказ пополнили архивные документы, а затем, после того как в мае 1961 года «Литературная газета» сообщила о некоторых малоизвестных фактах жизни Циолковского, установленных в работе над этой книгой, я получил письмо от А.Д. Борисоглебского из города Мичуринска. Заинтересовавшись моей работой, товарищ Борисоглебский любезно сообщил, что в Мытищах живет Михаил Игнатьевич Попов, знавший Циолковского и состоявший с ним в переписке. Разумеется, я тут же написал М.И. Попову. Его ответ, содержавший весьма интересные сведения, последовал без промедления.

Прежде всего воспоминания М.И. Попова красочно рисовали выставку 1927 года. «Огромная витрина одного из торговых помещений на Тверской улице освещена ослепительнее остальных. Перед ней толпа. За стеклом — фантастический пейзаж неведомой планеты — оранжевая почва, синяя растительность и прямые каналы. Припланечивается оригинальный летательный аппарат — огромная ракета. На фоне черно-синего, щедро озвезденного неба изумляющая надпись: «Первая мировая выставка межпланетных аппаратов и механизмов».

Не войти на «Первую мировую» было свыше моих сил. Сделав лишь пару шагов, я как бы перешагнул порог из одной эпохи в другую — космическую...»

Здесь среди многочисленных фотографий, макетов и муляжей, показывающих путешествие к чужим мирам, Попов услышал страстный рассказ о космонавтике. Рассказ был коротким. Вошла новая группа посетителей, и добровольный гид, сунув в руки Попову пачку брошюр, заторопился к ним. Дома, перелистав брошюры, Михаил Игнатьевич обнаружил среди них несколько работ Циолковского, узнал об Ассоциации изобретателей-инвентистов, о языке всечеловечества «АО». И если язык «АО» показался Попову полным бредом, то брошюры Циолковского породили искреннее желание познакомиться с их автором.

Знакомство состоялось по почте: молодой москвич написал, старый калужанин ответил. Воспоминания Попова содержат любопытные детали этой переписки. Константин Эдуардович просил своего молодого друга приобрести для него сборник статей, посвященный энергии атома. Читая эти строки воспоминаний Попова, я не мог не вспомнить запись об электрических звездных кораблях в дневнике Циолковского. Интересна и оценка, которую дал полученной книге Константин Эдуардович: «Читал сборник. Очень интересен. Но написан не по-русски. Много латинщины. Можно было бы то же самое рассказать и по-русски».

Вскоре Попов приехал в Калугу и, разумеется, был гостеприимно встречен Циолковским. Беседа текла широко и свободно. Не обошли в ней и недавнюю выставку.

— Да, — сказал своему собеседнику Константин Эдуардович, — там, на Тверской улице, было много фантазии и удальства! Но без этого нельзя в новом деле. Наши русские космополиты — замечательные парни¹. Они затеяли хорошее дело. Надо обратить внимание общественности на новые пути. На пути в бесчисленные миры. Всегда так: сначала фантазия и мечта, потом научный расчет и в конце концов претворение в жизнь. Я верю, что представитель уже вашего поколения полетит в небо!

Долгие годы эта вера Циолковского вызывала у окружающих лишь вежливую улыбку. Теперь же многое изменилось. Свидетельством тому статья Б. Рустем-Бека «В два дня на Луну», опубликованная в 1927 году журналом «Вокруг света». Статья сообщала о фантастической телеграмме, якобы отправленной из России в Лондон: «Одиннадцать советских ученых в специальной ракете вылетают на Луну»².

«Типичная газетная утка», — скажет читатель. Совершенно верно. Сам факт высосан из пальца. Но интересно другое — комментарии к сообщению московского корреспондента, напечатанные газетой «Дейли кроникл». «На Луне некого пропагандировать, там нет населения, — писала газета. — Мы должны встретиться с другой опасностью. Если большевикам удастся достигнуть Луны, то, не встретив там никакого вооруженного сопротивления, не надо испрашивать концессии, они без труда овладеют всеми лунными богатствами. Заселенная коммунистическими элементами, Луна сделается большевистской. Затраты на постройку ракеты и риск жизнями нескольких ученых — сущие пустяки в сравнении с теми колоссальными выгодами, которые можно ждать от эксплуатации материи на Луне».

На первый взгляд заметка из «Дейли кроникл» выглядит забавным анекдотом. Но не зря говорится, что в каждой шутке есть доля истины. Разглядеть эту истину нехитро: уже в середине двадцатых годов завязывалась битва за космос, выигранная, как известно, Советским Союзом. Беспримерные рейсы к звездам, совершенные первыми космонавтами, — лучшая награда тем, кто долгие годы изо дня в день готовил эти подвиги.

Незадолго до полета Юрия Гагарина Московская киностудия научно-популярных фильмов выпустила картину «Перед прыжком в космос». Фильм открывался примечательными кадрами — гора писем на одну тему: «Разрешите полететь первому...»

Груда писем на экране выглядела весьма внушительно. И все же в ней не хватало одного письма, о существовании которого, вероятно, не подозревали ни режиссер, ни сценаристы. Оно. было написано еще в 1927 году первым претендентом (вернее, претенденткой) на космический полет — ростовской комсомолкой Ольгой Винницкой, одной из славных предшественниц летчицы-космонавтки, Героя Советского Союза Валентины Терешковой-Николаевой.

«Многоуважаемый профессор! — писала Винницкая Циолковскому. — Я прочла в журнале «Огонек», что немецкий летчик Макс Валье собирается лететь на Луну. Моей давнишней мечтой было полететь на Луну, и потому я увлекалась Жюлем Верном. Теперь, прочтя некоторые Ваши книги, я решила, что в полете. на Луну нет ничего невозможного. И вот я рискую попросить Вас — может быть, Вы можете попросить Макса Валье, чтобы он взял меня с собой?.. Или мне подождать, пока полетят русские, со своими как-то лучше...»

Храбрость девушки обрадовала Циолковского. «Глубокоуважаемая О.В., — отвечал он ей. — Валье думает сначала пустить корабль без людей. И это едва ли удастся. О Луне и думать нечего. Прежде еще нужно достигнуть разреженных слоев воздуха, для чего нужен особый, еще не испытанный двигатель. Его даже в проекте нет. Газеты, журналы и изобретатели много фантазируют. Вы напрасно увлекаетесь. Хорошо, если мы дождемся с Вами хоть полетов за атмосферу. Но меня очень умиляет и восхищает Ваша смелость...»

На первый взгляд переписка выглядит каким-то случайным фактом. На самом же деле она весьма характерна для отношения и к межпланетным полетам и к Циолковскому. Дабы в этом не оставалось сомнений, позволю себе познакомить читателя с еще одним документом — письмом того самого Макса Валье, с которым собралась было лететь на Луну Ольга Винницкая.

«Меня изумляет, — писал Валье Я.И. Перельману, — что Ваша книга выходит уже шестым изданием и имеет общий тираж в 47 тысяч. Ни один автор у нас в Германии еще этого не добился. Неужели русский народ так интересуется этой проблемой! И разве население современной России имеет деньги для покупки книг? Или книги у вас так дешевы, или же бесплатно раздаются государством всем интересующимся?»

Читая это письмо, невольно вспоминаешь высказывания Арчибальда Скайлса, одного из героев романа «Аэлита», о странности русского характера. Впрочем, упрекать Валье не приходится. В голове среднего европейца двадцатых годов не укладывались те перемены, которые произошли с Россией и русскими.

Время шло. Имя Циолковского становилось легендарным. Невероятные истории о калужском ученом не только передавались из уст в уста, но и выплескивались иногда на страницы газет и журналов. Одну из них мне довелось узнать после того, как, листая записные книжки Циолковского, я наткнулся на лаконичную пометку: «Статья Кольцова в мою защиту». Далее следовала ссылка на номер «Огонька», главным редактором которого был в ту пору Михаил Ефимович Кольцов. Статья Кольцова действительно защищала Циолковского.

«Люблю почитать советскую газетку, — писал Кольцов. — Нет, не московскую, там на свой же собственный фельетон напорешься. Провинциальную газетку хорошо почитать, да ту, которая подальше, поглуше, позахолустнее. Из нее только узнаешь, как люди живут, о чем помышляют, и что из-под себя думают, и на Луну в гости собираются.

Газета «Звезда» в г. Новгороде сообщает новости из Москвы, о которых, в самой Москве сидя, никогда не узнаешь. Судите сами:

«На Московском аэродроме заканчивается постройка снаряда для межпланетного путешествия. Снаряд имеет сигарообразную форму, длиной 107 метров. Оболочка сделана из огнеупорного легковесного сплава. Внутри — каюта с резервуарами сжатого воздуха. Тут же помещается особый чиститель испорченного воздуха. Хвост снаряда начинен взрывчатой смесью. Полет будет совершен по принципу ракеты: сила действия равна силе противодействия... Попав в среду притяжения Луны, ракета будет приближаться к ней с ужасной скоростью, и для того, чтобы уменьшить ее, путешественники будут делать небольшие взрывы в передней части ракеты».

«Мы взволнованы, — продолжает Кольцов. — Какой такой чиститель свежего воздуха? Нельзя ли его до путешествия на Луну приспособить в театрах, клубах и иных общественных местах? Разве можно такое драгоценное изобретение отсылать в межпланетное пространство! А ужасная скорость! Удастся ее в самом деле затормозить «небольшими взрывами» или не удастся? А Жюль Верн и Алексей Толстой — они не помешают ли путешественникам из новгородской «Звезды», — ведь это у них списаны и снаряд, и ракета, и сигарообразная форма! Ведь действие равно противодействию!

Нет, «Звезде» не до шуток. Она сообщает подлинные обстоятельства путешествия на Луну, от которых кровь стынет, как молоко в мороженнице.

Постройка снаряда ведется уже четвертый год. Для этой дели были приглашены итальянские инженеры. Работа производилась под руководством инженера Циолковского. Напряженный умственный труд окончательно подорвал здоровье талантливого русского инженера, и он заболел неизлечимым психическим недугом. Руководство на себя взял инженер Цандер...»

Я обрываю ту нелепицу, которую со свойственным ему сарказмом процитировал и разбил Михаил Кольцов. Легко представить себе, с каким удовлетворением прочитал Константин Эдуардович строки, безжалостно высекшие сочинителей газетных уток:

«...Однако же новгородские герои газетной информации жертвовать особо ничем не хотят. С осторожной скромностью они предупреждают: «Настоящее сообщение перепечатывается из газеты «Карельская коммуна». Дело, так сказать, не наше, за Луну не мы, а карелы отвечают.

Не хочется грозно обвинять новгородских и карельских журналистов за их объединенную тощую утку. Жизнь северная, лесная — скучна. Дремотная, вязкая жизнь. Хотели ее всколыхнуть буйные газетные головушки и выдумали про Луну и про психический недуг...»

Нет, Циолковский не строил гигантской ракеты на подмосковном аэродроме, но он сделал ничуть не меньше, когда к числу его трудов прибавилась небольшая брошюра «Космическая ракета. Опытная подготовка».

Брошюра невелика, и понимать ее, как пишет сам Циолковский, можно, лишь освоив его исследование 1926 года. Ценность ее заключается в том, что от чисто теоретических размышлений Циолковский переходит к конкретной программе опытов. По его мнению, без таких опытов немыслимо развитие ракетной техники. Как всегда, интуиция Константина Эдуардовича безошибочно точна. Считанные месяцы отделяют выход брошюры от грозного рева ракетных двигателей, прозвучавшего весной 1928 года в небольшом немецком городке Ганновере, неподалеку от Франкфурта-на-Майне.

О том, что происходило в Ганновере, Циолковский узнал из письма А.Л. Чижевского. Чижевский немедленно выслал в Калугу вырезку из газеты «Кино». Оператор кинохроники Цейтлин подробно описал впечатления от необычной съемки.

То, что увидели журналисты и кинооператоры, действительно было необычным. Прозвучал сигнальный пушечный выстрел. Снят брезент. Перед зрителями предстал огненно-красный автомобиль. Из спинки, пристроенной позади кузова, как жерла орудий, торчали ракеты — грандиозная ракетная батарея.

О, от этого чудовища можно ждать любой неприятности! Испытания откровенно опасны. Все волнуются. А главный инженер, словно подливая масла в огонь, громко объявляет:

— Устроители испытаний предупреждают, что не берут на себя ответственности перед зрителями за возможные последствия...

Ракетная батарея открывает огонь. Сила реакции рывком кидает огненно-красный автомобиль вперед.

Что это, новая эра? Рождение ракетомобильного транспорта? Первый шаг в грядущее?

Ни то, ни другое, ни третье. Прочитав сообщение из Германии, Циолковский разочарован. «Теперь производят опыты с реактивными автомобилями (опыты фирмы Оппеля близ Франкфурта-на-Майне), — записывает он. — Они научат нас выгодному взрыванию и управлению одним рулем. Только и всего. К автомобильному же делу реактивные приборы неприменимы, потому что дадут неэкономичные результаты».

Сегодня такое заявление никого не удивляет. Но не забудьте, голос Циолковского прозвучал наперекор многоголосому реву газетчиков, рекламировавших опыты Оппеля. Портреты предприимчивого фабриканта, фотографии ракетных автомобилей не сходили с газетных страниц. Радио транслировало речи Оппеля. Респектабельные журналы печатали подробные отчеты сотрудников рекламного отдела фирмы. Адский грохот мог ошеломить любого. Любого, но не Циолковского.

Однако изображать интерес немцев к ракетной технике лишь как погоню за сенсацией было бы грубой и злонамеренной ошибкой. Одновременно с ревом ракет на испытательных полигонах Фрица фон Оппеля началась знаменитая «битва формул», организуется Общество межпланетных сообщений (Немецкое ракетное общество). Среди его членов крупнейшие специалисты Германии.

«Газеты пестрели захватывающими дух сообщениями. Место хроники, убийств и скандалов заняли сообщения о ракетных испытаниях», — так описывает этот период в книге «Сильнее силы тяжести» Хорст Кернер.

Внешне «ракетная лихорадка», охватившая Германию, выглядит достаточно благообразно. Отстаивается идея космических полетов. Никто не помышляет о войне, и Герман Оберт, идеолог немецкого ракетного оружия, консультирует фильм Фрица Ланге «Женщина на Луне». Но на самом деле не так уж безоблачна, не так уж идиллична эта картина...

Казалось бы, куда безобиднее — развлекательная лента «Женщина на Луне». Ее ставила фирма УФА. С 1927 года эта фирма принадлежит Альфреду Хугенбергу, бывшему генерал-директору Круппа, хозяину большей части немецкой прессы. Хорст Кернер, на которого я уже ссылался, утверждает, что УФА была основана Германским банком как орудие оболванивания миллионов немцев в интересах немецкой тяжелой индустрии. И не случайно, что одновременно с фильмом «Женщина на Луне» издательство, входящее в концерн Хугенберга, опубликовало наполненный антисоветскими выпадами роман Ганса Доминика «Наследство уранид», также рассказывающий о космических путешествиях.

В 1929 году выходит в свет новая книга Оберта. На этот раз речь идет не только о космических ракетах и ракетах для почтовой связи. Оберт пишет уже о ракетных снарядах, старательно разрабатывая проблему управления, наведения на цель. Призывы Оберта не очень гуманны. Предлагая использовать ракеты для транспортировки отравляющих веществ, запрещенных международными соглашениями, Оберт заявляет, что «война металлическим оружием ничуть не гуманнее газовой войны». Маска сброшена.

Но пока еще поставленная на колени Версальским договором Германия не строит ракетных снарядов. Пока Оберт сооружает ракету для рекламы фильма «Женщина на Луне». Помощники Оберта — инженер Рудольф Небель и русский эмигрант Александр Шершевский. Историк ракетной техники Вилли Лей аттестует их как «трио», состоявшее «из слегка сбитого с толку теоретика, открытого милитариста и русского эмигранта». Я не стал бы здесь отмечать это, если бы один из членов «трио» — Шершевский — не состоял бы в длительной переписке с Циолковским. Перелистывая его письма в Калугу, неизвестные советскому читателю, видишь, как завязывались научные связи Константина Эдуардовича с германским ученым. Размышляя над этой перепиской, невольно задумываешься и о другом: когда Гитлер пришел к власти, немцы злоупотребили знаниями в области ракет, которыми поделился с ними Циолковский. Фашистские ученые создали проклятое прогрессивным человечеством «Vergeltungswaffe» — «оружие возмездия», широко известное под именем «ФАУ-1» и «ФАУ-2».

Задолго до того, как грохот разрывов объявил англичанам о наличии у гитлеровцев боевых ракет, в конце 1922 года, Циолковский получил из Берлина первое письмо Шершевского. Сообщив о большом интересе немецких ученых к исследованиям Циолковского, Шершевский писал: «Очень просил бы Вас от имени многих немецких специалистов прислать Ваши работы...»

Так завязались отношения Константина Эдуардовича с немецкими учеными, составившие весьма любопытную и малоизвестную страницу новейшей истории ракетной техники. Незримые нити связали два маленьких городка — русскую Калугу и немецкий Геттинген.

Примечания

1. Заметим к слову, что космополитами называли тогда себя члены Ассоциации изобретателей-инвентистов, и тогда это слово имело несколько иной смысл, нежели тот, который мы вкладываем в него сегодня.

2. Причину этого сообщения объясняет нам сам Циолковский. В брошюре «Ум и страсти» он пишет. «На самом деле строилась модель металлической оболочки дирижабля, складывающегося в плоскость, длиной 10 метров».