28. Теперь за спиной целая армия

Когда люди старшего поколения вспоминают тридцатые годы, невольно поражаешься силе шквала, потрясшего в ту пору нашу страну. Единственное, с чем можно сравнить этот шквал, была революция. Страна спешила навстречу будущему. На жгучем морозе юноши и девушки строили город Комсомольск. Вчерашние крестьяне, не успев снять лаптей, возводили у подножия горы Магнитной доменные печи. Было голодно. В магазинах Торгсина шла продажа на золото. Там можно было купить все то, что казалось волшебным сном обладателям заборных книжек. Газеты и журналы печатали фотографии землекопов с лопатами, тачками, повозками-грабарками. Так строились Турксиб и Кузнецк, автозавод в Нижнем Новгороде и Днепрогэс. Американские паровые экскаваторы (сегодня их не скоро найдешь даже на картинках) выглядели верхом технической мощи.

Русский язык обогатился десятками новых слов: ударник, колхозник, летун, промтовары. Где-то, незаметное, притаилось среди слов — памятников этой бурной эпохе непонятное словечко «ГИРД». Шутники расшифровывали его так: «Группы инженеров, работающих даром». Как во всякой шутке, и здесь была доля истины.

Группы изучения реактивного движения стали той самой армией, о которой долго и безуспешно мечтал Циолковский. Разбитая в 1924 году, когда было расформировано Общество межпланетных сообщений, она воскресла восемь лет спустя, чтобы сражаться за ту же идею. Финал этой борьбы общеизвестен — в космос первыми проникли мы.

Не зря сложена поговорка: «Не место красит человека, а человек красит место». Возникли ГИРДы там, где их меньше всего можно было ожидать, — в недрах Осоавиахима — организации, созданной для пропаганды военных знаний. В начале 1931 года под руководством Ф.А. Цандера начала свою работу секция реактивных двигателей. К концу того же года ее реорганизовали в ЦГИРД — Центральную группу по изучению реактивных движений и ракетного метода летания.

Положение новой группы выглядело двойственным. С одной стороны, серьезная организация со своим Техническим советом, с курсами по реактивному движению, где читали лекции В.П. Ветчинкин, Б.С. Стечкин, В.В. Уваров, Ф.А. Цандер и другие видные специалисты. Увы, солидность была чисто внешней — гирдовцы обладали мизерными суммами денег и работали на чистом энтузиазме. Их прибежищем стал сырой, темный и грязный подвал в одном из домов на Садово-Кудринской улице. Когда его удалось приспособить для работы, радости «лунатиков» не было границ.

Инженер К. Леонидов, один из членов московского ГИРДа, вспоминал недавно на страницах «Известий» о характерном для того времени случае. Заканчивалась сборка двигателя. Некоторые детали можно было паять только серебром. Ни серебра же, ни денег для его покупки в кассе не было. И тогда, по молчаливому соглашению, создатели двигателя принесли из дому кто что мог: чайную ложку, крестик, стопку. Расплавленные в тигле, они послужили общему делу.

Разумеется, представить деятельность ГИРДов без участия Циолковского невозможно. Архивные документы и рассказы современников рисуют нам взаимоотношения патриарха ракетной техники с теми, кто спешил воплощать его идеи. Циолковский стал особенно нужен своим ученикам. Но тут повторилось то, что уже случилось в годы гражданской войны, когда Константин Эдуардович был избран членом-соревнователем Социалистической академии. Поздно, слишком поздно! Ведь ему уже семьдесят пять лет — три четверти века жизни, более полувека упорной работы. Характерны приписки Константина Эдуардовича к пышущим энтузиазмом письмам Фортикова, одного из зачинателей ГИРДов.

Печать старости пронизывает заметки Циолковского: «Делаю все, что могу, больше не в силах. Мое руководство — в моих книжках...», «Я ничего не могу сделать, кроме того, что написано в моих книжках. Руководство над К[алужским] ГИРДом принять не могу...»

И все же вопреки своим собственным утверждениям он кое-что делает. Заместитель председателя Ленинградского ГИРДа Я.И. Перельман благодарит Циолковского за присланные им книги. Такую же благодарность шлют в Калугу и москвичи. «Советская общественность, занимающаяся реактивными двигателями, — читаем мы в одном из писем, — ценит Ваши труды и рассматривает их как величайший вклад в сокровищницу науки». Гирдовцы просят прислать еще некоторые книги, сообщают о том, что у них действуют три группы: жидкостной ракеты, пороховой и группа испытательного стенда и приборов».

Вероятно, я бы согрешил против истины, если бы попытался измерить отношения Циолковского с гирдовцами только лишь официальной перепиской. Гораздо больше рассказывают личные письма, письма-исповеди. Среди них особенно яркими показались мне письма инженера Л.К. Корнеева.

«Дорогой Константин Эдуардович! — писал Корнеев. — Получил вчера Вашу таблицу. Большое спасибо! У меня в настоящее время большая горячка — последние дни перед стартом жидкостных ракет. В начале июня будем пускать их. О результатах я Вам обязательно сообщу. Очень трудно работать — моторы сгорают, но за последнее время я все же добился некоторых успехов, и сейчас моторы держат, давая проектную тягу...

Я часто думаю, как было бы хорошо, если бы Вы жили в Москве! С Вами развили бы еще большую деятельность, что в наших условиях так возможно!..»

«Не знаю, — читаем мы в другом письме Корнеева, — писал ли Вам, что я добился работы мотора в 180—200 секунд. Главное, что одни и те же моторы испытывались по нескольку раз, чего раньше никогда не было...

Все же тяжело работать, Константин Эдуардович! Иногда прямо руки опускаются, но вспомнишь Вас, Вашу жизнь и с утроенной энергией начинаешь грызть работу!..»

В дальнейшем этот рассказ будет пополнен еще несколькими документами. А сейчас хочется рассказать про удивительно символичный подарок, который получил к семидесятипятилетию со дня рождения Циолковский от старого знакомца — известного историка русской авиации А.А. Родных. Коллекционеры поймут огромную ценность подарка. В Калугу была прислана редкая литография, выполненная по рисунку художника Р. Жуковского. Ее издал некий Дациаро, владелец магазинов художественных изделий в Петербурге и Москве. Над Калугой (надо же было случиться такому совпадению), где будила баба пьяного мужика, заснувшего у порога своей избенки, летел аэроплан англичанина Хенсона. Так и называлась литография — «Возвращение воздухоплавательной машины из Бомбея через Калугу в Лондон». Впрочем, на этом совпадения и заканчивались. Символика, которой воспользовался автор литографии, обернулась против него самого. Аэроплан Хенсона стал предметом шумного скандала: организовав акционерное общество для его эксплуатации, изобретатель не пошел дальше постройки моделей. Что же касается Калуги, которой художник приуготовил роль символа русской глуши, то именно здесь чествовали сентябрьским днем 1932 года основоположника науки о заатмосферных путешествиях.

Старый человек в праздничном старомодном пальто в центре внимания. Ему зябко. Он застегнулся на все пуговицы, нахлобучил на голову твердый котелок и сидел торжественный, источая запах нафталина, не выветрившийся из складок добротной материи.

Зал Клуба калужских железнодорожников переполнен. Гости съехались со всех кондов страны, спешили высказать свои чувства. Циолковский благодарил, смущенный непривычно торжественной обстановкой. Особенно тепло встретил юбиляр делегацию калужской типографии. Его поздравляли те, кто долгие годы набирал его брошюры, украшая их неизменной надписью: «Издание и собственность автора». Циолковский крепко пожал руки типографским рабочим и горячо расцеловался со старым наборщиком Павловым.

Телеграф и почта непрерывно приносили поздравления. Ученого приветствовали Академия наук СССР, Военно-Воздушный Флот Красной Армии, Наркомпрос, выдающиеся деятели науки и культуры, многочисленные ученики...

«Глубокоуважаемый Константин Эдуардович!

В день Вашего семидесятипятилетия шлю Вам горячий привет и сердечные поздравления! Желаю Вам еще присутствовать при первых полетах в межпланетное пространство и на ближайшие небесные тела.

Тот же энтузиазм, который чувствуется при чтении Ваших книг, наполняет также меня с детства, и мы в ГИРДе дружной работой ряда воодушевленных людей продолжим работы в счастливой области звездоплавания, в области, которой Ваши работы разбили вечный лед, преграждавший людям путь к цели...»

Так писал Циолковскому тот, кто по праву должен считаться его первым учеником и соратником, — председатель Московской группы ГИРДа Фридрих Артурович Цандер.

«Счастливая область звездоплавания» по сей день край великих волнующих тайн. Число их не меньше, а, пожалуй, даже больше, чем во времена Циолковского. Фотонные ракеты, пронизывающие с субсветовой скоростью Метагалактику. Иные миры с неведомыми живыми существами. Туманности Андромеды и Облака Магеллана. Обо всем этом много пишут теперь в остросюжетных, волнующих романах, наполненных неожиданными встречами, рассказами о поражающих воображение космических опасностях.

Именно звездоплавание, наиболее дерзкий раздел проблемы космических сообщений, избрал темой юбилейной лекции Циолковский. Но прочесть лекцию не хватило сил.

— Товарищи, — сказал Циолковский. — Я не могу громко говорить, так как страдаю хронической болезнью гортани и, кроме того, сегодня весь день беседовал с корреспондентами и представителями организаций. Поэтому слишком устал не только потому, что мне исполнилось семьдесят пять лет, но и всякий бы устал на моем месте...

Товарищи, я написал вам большую статью о звездоплавании, но сам сегодня читать не могу, потому что буду читать скверно и вы меня не поймете. Мою лекцию прочтет вам один из товарищей. Мне остается сейчас только поблагодарить вас за ваше отношение ко мне и к моим трудам, слишком, может быть, вами переоцененным, а сейчас, по старости лет, позвольте мне отправиться домой.

Чествование Циолковского не ограничилось юбилейным заседанием в Калуге. 9 октября состоялись торжественные заседания в Москве и Ленинграде. Циолковского пригласили в столицу. Ученый долго не соглашался на эту поездку.

— Ну что я такого сделал, чтобы так меня чествовали? Нет, не нужно этого делать.

Друзьям пришлось объяснить, что юбилей далеко не личное дело ученого, что поездка в Москву поможет пропаганде его идей, а следовательно, дальнейшему их развитию.

Циолковский понял и согласился. Он получил огромное удовлетворение от посещения Москвы. Он увидел широкие улицы, красивые дома, строительные леса, поднимавшиеся вместе со стенами новых зданий. Москвичи сооружали первую линию подземной дороги — метро. Глядя на ее строителей, Циолковский, вероятно, вспомнил, как шестьдесят лет назад робким юношей приехал он в первопрестольную. И, как призрак невозвратного прошлого, возникла перед его глазами конка, булыжник мостовых, толкучка Сухарева рынка...

За выдающиеся заслуги перед страной Циолковский был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Принимая из рук Михаила Ивановича Калинина высокую награду, ученый сказал:

— Я могу отблагодарить правительство только трудами. Благодарить словами нет никакого смысла...

«С чувством глубочайшего уважения поздравляю Вас Герой Труда», — телеграфировал в Калугу великий русский писатель Алексей Максимович Горький.

Циолковский был растроган до глубины души.

«Дорогой Ал.[ексей] Макс.[имович], — читаем мы в уцелевшем черновике ответа, — благодарю Вас за Ваш привет. Пользуюсь Вашим расположением, чтобы сделать полезное для людей. Я пишу ряд очерков, легких для чтения, как воздух для дыхания. Цель их: познание вселенной и философия, основанная на этом познании. Вы скажете, что все это известно. Известно, но не проникло в массы. Но не только в них, но в интеллигентные и даже ученые массы...»

Это письмо к Горькому раскрывает взаимоотношения между великим писателем и знаменитым деятелем науки. Их заочное знакомство началось в 1928 году, когда Циолковский отправил Алексею Максимовичу несколько своих брошюр.

Как сообщил мне писатель Ираклий Андроников, эти книги хранятся в Музее-квартире Горького. На одной из них надпись: «Дорогому писателю и мыслителю М. Горькому от автора. 24.X—1928 г.».

Я уже рассказывал, какую большую поддержку получил в конце прошлого столетия Циолковский от Нижегородского кружка любителей астрономии. Упоминал и о том, что председатель этого кружка С.В. Щербаков спустя несколько лет переехал в Калугу. Но мир тесен, и ничего удивительного нет в том, что нижегородец Щербаков и нижегородец Пешков хорошо знали друг друга.

«Разумеется, я приеду в Калугу, — отвечал Горький на приглашение Щербакова, — и мы посмеемся за чаем. У вас, кстати, некто Циолковский открыл, наконец, «Причину космоса», так мы и его чай пить пригласим, пусть он покажет эту «причину», если она имеет вид причинный.

Ты, С[ергей] В[асильевич], тоже когда-то причину эту, в трубу на звезды глядя, усердно искал, так что Циолковского, наверное, знаешь? Любопытный, должно быть, народ калужане, если они способны эдакие причины открывать».

Небольшая заметка А. Шумского «Люди полезут еще на Марс...», опубликованная 17 августа 1962 года в газете «Вечерняя Москва», помогает нам понять интерес, который Горький испытывал и к Циолковскому и к его работам. Автор этой же заметки приводит интересный факт. В июле 1928 года, выступая на торжественном собрании Бакинского Совета, Горький говорил:

— Человек создан затем, чтобы идти вперед и выше. И так будут делать ваши дети и внуки. Не может быть какого-то благополучия, когда все лягут под прекрасными деревьями и больше ничего не будут делать. Этого не будет, люди полезут еще на Марс, будут переливать моря с одного места на другое, выльют море в пустыню и оросят ее...

Взаимный интерес Горького и Циолковского очень велик, но...

Калужанин М.Е. Филиппов рассказывал мне, что Циолковский, узнав о желании Горького приехать к нему в гости, разволновался и сказал:

— Нет, нет! Я стесняюсь. Такая величина — и вдруг полезет ко мне на чердак...

Горькому сообщили об этих словах Циолковского, и встреча не состоялась.

Сожалея о несостоявшемся свидании Циолковского с Горьким, я не могу не рассказать о других встречах, происходивших в домике у Оки.

Была осень, рубили капусту в тот день, когда к Циолковскому приехала группа кинематографистов. Так начинает свои воспоминания о поездке в Калугу Виктор Борисович Шкловский. Встреча и впрямь была обыденной. В палисаднике стоял велосипед. На толстой железной проволоке висела керосиновая лампа. Циолковский гордо показывал своим гостям ножи и вилки из первой советской нержавеющей стали. Наконец-то наши металлурги научились делать металл, необходимый для постройки дирижабля и ракеты! Гости пили чай и засыпали хозяина тысячами вопросов. Мир космоса, в который предстояло ввести зрителя, был им почти неведом.

Не беда! Циолковский поможет. Он сумел оценить силу кинематографа для пропаганды научных идей. Посылая режиссеру В. Журавлеву брошюру «Цели звездоплавания», Константин Эдуардович писал: «Надо прежде всего проникнуться этим делом и оценить его трудности. Вздорный фильм не хотелось бы составлять. Через 10 дней составлю альбом картин, тогда уведомлю Вас. Читали ли Вы мое «Вне Земли»? Если не можете достать, то сообщите, пришлю на месяц, после чего прошу вернуть, так как имею мало этих книг».

Циолковский никогда ничего не делал спустя рукава. Поняв, чего ждут от него кинематографисты, он составил целый альбом рисунков. И, несмотря на то, что рисовал Циолковский не бог весть как, альбом эскизов с сопровождающими их подписями — немалая ценность. Этими рисунками иллюстрирована книга Циолковского «Труды по ракетной технике», изданная в 1947 году Оборонгизом. Некоторые из них напечатаны в сборнике «Путь к звездам», вышедшем недавно в Издательстве Академии наук СССР.

— Конечно, мне очень хотелось бы увидеть на экране чисто научный фильм, — говорил Циолковский, ознакомившись со сценарием, — но такой фильм был бы доступен только узкой аудитории специалистов, зато фильму научно-фантастическому обеспечена огромная массовая аудитория. Такой фильм дает очень интересное и полезное зрелище и, несомненно, остановит внимание зрителей на вопросе межпланетных сообщений.

И художник Ю. Швец и оператор А. Гальперин не пренебрегли ни одной из деталей, которыми щедро одарил их Циолковский. Увы, сам Циолковский не дожил даже до кинополета в космос. Фильм «Космический рейс» вышел на экран через год после его смерти — в 1936 году.

Но, разумеется, не только кинематографисты спешили в космос. Твердыни незримых бастионов штурмовали и ученые. В тиши архивов хранится немало писем молодых людей, чьи удивительные достижения сегодня потрясают мир. И хотя еще не пришло время назвать их имена, ничто не мешает нам рассказать об их взаимоотношениях с Циолковским.

«Мы уверены, — писали в 1934 году в Калугу молодые инженеры, — в блестящих перспективах развития реактивного летания в нашей стране. Наши ракеты должны летать выше и дальше, чем ракеты какой-либо другой страны в мире... При помощи реактивных моторов будут успешно решаться новые задачи, связанные с созданием советских стратонавтов, что подготовит почву для осуществления самой смелой идеи, над которой Вы много лет успешно работаете, — идеи межпланетных сообщений».

Это письмо прислали Циолковскому делегаты Всесоюзной конференции по изучению стратосферы. Молодое поколение будущих покорителей космоса избрало своего духовного наставника делегатом конференции, прислав ему делегатский билет номер один.

Циолковский не смог воспользоваться приглашением — помешала болезнь. Но ученый оценил оказанное внимание. Бережно хранил Константин Эдуардович пригласительный билет. Он лежит сейчас в архиве. И невольно испытываешь волнение, взяв его в руки. Ведь среди имен тех, кто выступал на конференции с докладами, есть и имя Главного Конструктора прославленных кораблей «Восток». Уже тогда мечтал он о полете человека...

До самой смерти Циолковский был главным советчиком и доверенным лицом инженеров, стремившихся осуществить его идеи. Они действительно делились с ним многим. Вот, к примеру, письмо одного из гирдовцев: «У нас работает много квалифицированных инженеров, но лучшим из лучших является...» Далее шла фамилия Главного Конструктора корабля «Восток».

Надо заметить, что Циолковский вполне разделял это мнение. Будущий Главный Конструктор прислал основоположнику космонавтики свою книгу, но не указал обратного адреса. «Не знаю, как поблагодарить его за любезность, — писал Циолковский одному из московских писателей. — Если возможно, передайте ему мою благодарность или сообщите его адрес. Книжка разумная, содержательная, полезная...»

Стратосфера — верхний слой воздушного покрывала нашей планеты — ждала своих покорителей. Ракеты делали в ту пору лишь робкие, весьма неуверенные шаги. Пальма первенства в стратосферных исследованиях принадлежала воздушным шарам — стратостатам. Постройка первого советского стратостата вызвала горячий интерес. Газета «Техника» обратилась к своим читателям с призывом создать денежный фонд «Штурм стратосферы». «Создаваемый нами фонд, — писала газета, — должен помочь уже в текущем году осуществить полет в стратосферу на аэростате специальной конструкции...»

Это начинание получило жаркое одобрение Циолковского. «Вы проявили такую деятельность и так настойчивы, — писал он в письме, опубликованном в газете «Техника», — что я не считаю себя вправе более молчать. Удивляюсь и радуюсь вашей энергии. Несомненно, одолению заатмосферного пространства предшествует овладение разреженными слоями атмосферы — стратосферой».

И вот первый советский стратостат набирает высоту. На переполненных улицах Москвы толпятся люди с закинутыми вверх головами. Из автобусов, и трамваев, и автомобилей высовываются любопытные. Над всей Землей летят символические позывные:

«Внимание, говорит Марс!»

Почтальон принес Константину Эдуардовичу телеграмму: «Молния. Калуга. Циолковскому. 12 часов 45 минут. Стратостат достиг 19 000 метров. Благополучно идет на снижение. «Комсомольская правда».

Дрожащей от волнения рукой ученый писал ответ: «Приветствую от всей души участников полета. Надеюсь на успех». А когда радио сообщило о благополучном приземлении стратостата, в редакцию «Комсомольской правды» полетела новая телеграмма: «От радости захлопал в ладоши. Ура «СССР»! Циолковский».

Циолковский с большим интересом следит за высотными полетами. В статье «Победа героических людей» он писал: «...овладение стратосферой дает возможность строить высотные аэропланы (стратопланы), которые будут пролетать громадные расстояния над океаном в немногие часы и даже минуты.

Не меньшее значение полеты в стратосферу имеют и для осуществления моей заветной мечты — полетов стратонавтов в заатмосферные и межпланетные области».

Реальностью стало завоевание стратосферы, на практические рельсы переходила и ракетная техника. Свидетельством тому некоторые документы, попавшие ко мне вскоре после выхода первого издания этой книги.