Интерес русского общества XVIII в. к астрономии

Эпоха петровских реформ привела к решительному перелому во всех сферах общественно-политической и культурной жизни России первой половины XVIII в. В борьбе за внедрение новых форм быта и культуры Петр I охотно использовал достижения естественных наук, в том числе и астрономии. Он ввел в моду проведение астрономических наблюдений, в которых и сам иногда принимал участие. После этого домашними обсерваториями обзавелись и многие сподвижники Петра I, хотя далеко не все вели там какие-либо наблюдения.

Интерес к астрономическим наблюдениям считали своим долгом демонстрировать и преемники Петра I. Так, императрица Анна Иоанновна в 1735 г. несколько раз вызывала во дворец Делиля, который в 7-футовый ньютонианский телескоп показывал ей кольца Сатурна и другие астрономические объекты [47, т. 1, с. 130]. Елизавета Петровна вместе со своими придворными, среди которых находилась и будущая императрица Екатерина II, 25 июля 1748 г. наблюдала кольцеобразное солнечное затмение в Ораниенбауме [137].

Постепенно в окружении Петра I, а затем и его преемников стали появляться и всесторонне образованные люди, проявлявшие серьезный интерес к астрономии, которые вели систематические наблюдения в своих домашних обсерваториях. Такими любителями астрономии были В.Я. Брюс, завещавший Петербургской Академии наук свои инструменты и библиотеку [21, с. 61—64], а также грузинский царь Вахтанг VI и его сыновья Бакар и Вахушти [112, с. 66, 67, 138].

Особое внимание уделял астрономическим наблюдениям Новгородский архиепископ Феофан Прокопович, который имел обсерваторию не только в своем городском доме на набережной реки Карповки (ныне территория Первого Ленинградского государственного медицинского института им. И.П. Павлова), но и в загородном поместье под Петергофом. К сожалению, подробные сведения о проводившихся там работах не сохранились. Известно лишь, что архиепископ постоянно интересовался делами академических астрономов. Нередко он обращался к Делилю и его сотрудникам за консультацией по различным вопросам и даже брал во временное пользование из Академической обсерватории те или иные астрономические инструменты.

Как можно судить по некоторым дошедшим до нас сведениям, Прокопович в своей домашней обсерватории занимался не только астрономическими наблюдениями и лабораторными экспериментами, но и вопросами геодезии и картографии. Например, 12 января 1736 г. по просьбе Феофана Прокоповича архитектор Шеслер, сотрудничавший с Делилем в Географическом департаменте, искал «...географическую карту Штраленберга и относящееся к ней описание северной и восточной частей Азии...» [49, т. 1, с. 238, 239].

В январе 1736 г. нотариус и архитектор Шеслер по просьбе архиепископа составляли чертежи для перестройки в его доме [49, т. 1, с. 238—243]. По-видимому, эти перестройки касались домашней обсерватории Феофана Прокоповича, так как после их завершения 28 июля 1736 г. он обратился в Академию с просьбой передать ему на некоторое время григорианский телескоп из Академической обсерватории. После посещения обсерватории персидской делегацией, которая 30 июля 1736 г. во главе с посланником осмотрела «куриозитеты» Академии, 6 августа 1736 г. Делиль передал телескоп архиепископу [49, т. 1, с. 290—293]. 7 августа того же года в протоколе Академической конференции была сделана следующая запись: «Григорианскую трубу следует доставить к его преосвященству господину архиепископу Новгородскому в окрестности Петергофа. Но с тем, чтобы после того, как он проделает с упомянутой трубой некие эксперименты, он опять отдал ее назад» [49, т. 1, с. 294]. Инструмент был возвращен лишь через несколько месяцев, уже после смерти Феофана Прокоповича, который до последнего дня жизни продолжал свои исследования.

В Академию передали также и оборудование домашней обсерватории Феофана Прокоповича. Опись этого оборудования, составленная Крафтом,¹ содержала 14 инструментов: звездные и солнечные часы различной конструкции, компасы, микроскопы; земной глобус и небесный, на котором звезды изображались по каталогу Гевелия; армиллярная сфера, представлявшая орбиты всех планет по системе Коперника. Основным инструментом обсерватории Феофана Прокоповича была «астрономическая машина». Она состояла из квадранта радиусом 3 и секстанта в 7 футов, снабженных подвижными диоптрами, магнитным компасом и отвесом. Инструмент был изготовлен в 1697 г. известными мастерами Б. Фацинусоми В. Коронелли и предназначался для определения широт, долгот, а также для нахождения линии меридиана и времени днем и ночью.

Интерес к астрономии и к работам Петербургской обсерватории постепенно стал проникать и в среду образованного общества России. В значительной мере этому способствовало издание Академией газеты «Санкт-Петербургские ведомости», а затем и журнала «Примечания на ведомости» [139], которые печатались не только по-немецки, но и на русском языке. Важное значение для распространения научных знаний и сведений о работах петербургских астрономов имели также и публичные лекции, проводившиеся в Академии.

Увлечение поэтов и писателей XVIII в. астрономией в той или иной степени нашло отражение и в их творчестве. Так, астрономические мотивы нередко встречаются в произведениях М.В. Ломоносова, В.К. Тредиаковского, А.П. Сумарокова и особенно А.Д. Кантемира. В своих сатирах и подробных примечаниях к ним он рассказал обо всех наиболее важных исследованиях, которые проводились в Петербургской обсерватории. Так, в сатире «На хулящих учения» нашли отражение горячие споры астрономов об устройстве и возникновении Вселенной, в ходе которых обсуждались и сравнивались библейские тексты, труды греческих натурфилософов-атомистов, Евклида, Птолемея и Коперника, ал-Хорезми и других ученых.

Не забыл Кантемир наблюдения солнечных пятен и объектов на поверхности планет, а также работы по составлению календарей и таблиц моментов восхода и захода Солнца. Эти занятия петербургских астрономов различные персонажи сатиры Кантемира осуждали, вероятно, в тех же словах, какие сам он нередко слышал от живых противников науки и петровских преобразований:

«Дети наши, что пред тем, тихи и покорны,
Праотческим шли следом к божией проворны
Службе, с страхом слушая, что сами не знали,
Теперь, к церкви соблазну, библию честь стали;
Толкуют, всему хотят знать повод, причину,
Мало веры подая священному чину.
С ума сошли, ...кто в поту томится дни целы,
Чтоб строй мира и вещей выведать премену
Иль причину...».

И далее:

«К чему звезд течение числить, и ни к делу,
Ни кстати за одним ночь пятном не спать целу,
За любопытством одним лишиться покою.
Ища, Солнце ль движется, или мы с Землею?
В часовнике можно честь на всякий день года
Число месяца и час солнечного всхода.
Землю в четверти делить без Евклида смыслим,
Сколько копеек в рубле — без алгебры счислим»
        [109, с. 38, 59].

В обширных комментариях к этому тексту Кантемир подробно разъяснил, как важно наблюдать на Солнце и на поверхности планет пятна, по движению которых можно определить период их вращения вокруг своих осей. Далее он детально остановился на строении Солнечной системы по Птолемею, Копернику и Тихо Браге, кратко напомнил об Евклиде и его труде, а также дал подробное объяснение предмета алгебры, сообщив и краткие сведения об истории ее развития: «Алгебра есть часть математики весьма трудная, но и преполезная, понеже служит в решении труднейших задач всея математики. Можно назвать ее генеральною арифметикою, понеже части их по большей мере между собою сходны, только что арифметика употребляет для всякого числа особливые знаки, а алгебра генеральные, которые всякому числу служат. Наука сия, сказывают, в Европу пришла от арап (арабов, — Н.Н.), которых мнят быть ея изобретательми» [109, с. 64].

Во второй сатире рассматривались астрономические методы кораблевождения, разработкой которых так много занимались петербургские астрономы. Подробно разъяснив в примечаниях преимущества этих методов и сообщив о разнообразных навигационных приборах, Кантемир детально описал устройство компаса и подзорной трубы [109, с. 85, 86], а в первой редакции сатиры — и микроскопа, который он рассматривал как астрономический инструмент. Это ясно видно из следующих слов его комментария: «Когда и от кого они (микроскопии) вымышлены неизвестно, только что до 1618 г. их не бывало; потому знатно, что Иероним Сиртурус, который в том году "О начале к сочинению телескопиев книгу издал, об них не упоминает» [109, с. 509]. Отношение Кантемира к микроскопу не покажется удивительным, если вспомнить, что Делиль и его коллеги по Петербургской обсерватории широко пользовались такими приборами в лабораторных экспериментах по дифракции света.

В написанной между апрелем—августом 1730 г. первой редакции третьей сатиры, посвященной Феофану Прокоповичу (окончательный вариант — 1743 г.) [109, с. 449], освещались еще две проблемы, над которыми работали петербургские астрономы — атомное строение вещества и история астрономии. Так, в своих комментариях Кантемир подробно разъяснял сущность атомизма, ссылаясь на труды Эпикура: «Епикур, древний философ, основание всей твари поставляет в атомах... да в порожности; атомы, болтает он, движущеся непрестанно в той порожности, произвели совокуплением своим все, что мы видим: небо, землю, звезды, Солнце и проч....» [109, с. 513].

Далее, коснувшись религиозных верований древних египтян, Кантемир остановился и на одном из вопросов истории религии, которыми много занимались петербургские астрономы. Вслед за Делилем они полагали, что при изложении всемирной истории астрономии необходимо также освещать и ее связь с религиозными воззрениями разных стран и народов, чтобы наглядно показать их вредное влияние на развитие науки. В своих комментариях Кантемир писал: «Из всех древних идолопоклонников египтяне суеверство свое паче всех умножили; понеже ...и чеснок свой боготворили. Что смешнее — всякому у них вольно было кланяться богу по своей охоте» [109, с. 513].

К астрономическим вопросам Кантемир нередко обращался и в других своих произведениях, в том числе в песнях, написанных в 1730—1731 гг. В первой из них, названной «Противу безбожных» [109, с. 195, 196], он коснулся вопроса о различии физической природы звезд и планет. Так, в комментариях к этой песне он писал: «Солнце одно и неподвижные звезды собственным своим светом светят; прочие светила, каковы суть: Луна, Меркурий, Венус, Юпитер и прочие планеты, от Солнца свет получают и к нам чужой свет отсвечивают» [109, с. 203].

Весьма интересно, что здесь Кантемир впервые описал картину мира по Ньютону, которая уподобляла Вселенную часовому механизму, как он говорил «махине». В комментариях давалось следующее объяснение этого понятия: «Махина есть вещь, из многих частей так составленна, что как перву пружину или отвес заведешь, собою на время движется; таковы суть, наприклад, часы. Здесь махиною весь мир повсеместный, которого части суть Солнце, планеты, звезды и проч., означается» [109, с. 203].

Итак, хотя и не назвав Ньютона по имени, Кантемир показал свое знакомство с его «Началами», а заодно и с устройством маятниковых и пружинных часов, изготовлением и регулировкой хода которых так много занимались петербургские астрономы. И, наконец, также не называя имени автора, Кантемир упомянул в песне гелиоцентрическую систему мира Коперника, уже не как одну из трех возможных, но как единственно приемлемую: «Общее теперь искусных астрономов мнение, что не Солнце, но Земля наша около Солнца вертится» [109, с. 203].

Четвертая песнь Кантемира, написанная также в 1730—1731 гг., получила название «В похвалу наук» [109, с. 200—202]. В ней нашли яркое отражение впечатления юного студента Академического университета о работах петербургских астрономов по астронавигации, небесной механике и астрофизике — экспериментах по дифракции и рефракции света. Подлинным гимном науке XVIII в. стали заключительные строки этой песни, в которых поэт уподобил людей, овладевших наукой, главе олимпийских богов:

«Зевсовы наших не чуднее руки...
В воздух, в светила, на край неба всходим,
    И путь и силу числим скоротечных
Телес, луч Солнца делим в цветны части;
Чувствует тварь вся силу нашей власти»
        [109, с. 202].

В комментариях к этому тексту Кантемир разъяснял, что узнать строение воздуха, светил и самого «края неба» можно «помочию физики и астрономии, которые в наших веках в гораздо лучшее совершенство приведены» [109, с. 208]. И далее он подробно останавливался на работах Ньютона по небесной механике, впервые назвав его по имени: «Числим дорогу и силу взаимную небесных телес, каковы суть планеты, звезды неподвижные и кометы. Новые астрономы в том дивную удачу имели, и наипаче в том преуспел англичанин Ньютон» [109, с. 208].

Последнее примечание к словам «Луч Солнца делим в цветны части» убедительно доказывало знакомство Кантемира как с «Оптикой» Ньютона, так и с экспериментами Делиля и его коллег, проводившихся в камере-обскуре Петербургской обсерватории: «Если в темной горнице впустить луч Солнца чрез малую скважину на требочное стекло, которое обыкновенно "призмою", а у нас "райком" называют, луч тот, преломяся, разделится на семь других лучей, из которых один — фиалковый, другой — пурпуровый, третий — голубой, четвертый — зеленый, пятый — желтый, шестой — рудо-желтый, седьмой — красный. Сие явление первый усмотрел и исследовал вышепомянутый знаменитый аглинский философ Ньютон» [109, с. 208].

Наибольшую известность получили стихотворения Ломоносова, в которых воспевались достижения науки. Таковы, например, «Утреннее размышление» и «Вечернее размышление», написанные в 1743 г. — в период, когда он работал в обсерватории. Эти стихи — не только результат поэтической интуиции. В них получили яркое выражение личные впечатления Ломоносова как от наблюдений Солнца и звезд, так и от дискуссий о физической природе наблюдавшихся явлений:

«Когда бы смертным толь высоко
Возможно было возлететь,
Чтоб к Солнцу бренно наше око
Могло, приблизившись, возреть,
Тогда б со всех открылся стран
Горящий вечно Океан».

И далее:

«Там огненны валы стремятся
И не находят берегов,
Там вихри пламенны крутятся,
Борющись множество веков;
Там камни, как вода, кипят,
Горящи там дожди шумят».

Или:

«Открылась бездна звезд полна;
Звездам числа нет, бездне дна...
Уста премудрых нам гласят:
"Там разных множество светов,
Несчетны солнца там горят.
Народы там и круг веков..."»
        [7, т. 8, с. 117, 118, 120—121]

Большое внимание уделял Ломоносов и историко-астрономическим исследованиям петербургских астрономов. Как отмечалось выше, Делиль считал необходимым в работах по истории астрономии постоянно указывать, какое вредное влияние на развитие науки оказывали религиозные воззрения и суеверия разных стран и народов. В «Письме о пользе стекла» Ломоносов подробно изложил результаты этих работ. Вот, например, как он пересказал принятую петербургскими астрономами трактовку мифа о Прометее, укравшем небесный огонь у богов и отдавшем его людям, за что Зевс обрек его на вечные мучения:

«И только лишь о том мы думаем, жалея.
Не свергла ль в пагубу наука Прометея?
Не злясь ли на него, невежд свирепых полк
На знатны вымыслы сложил неправый толк?..
Коль много таковых примеров мы имеем,
Что зависть, скрыв себя под святости покров,
И груба ревность с ней, на правду строя ков,
От самой древности воюют многократно,
Чем много знания погибло невозвратно!»
        [7, т. 8, с. 516].

Примечания

1. Там же, Р. 3, оп. 1, № 96, л. 60, 60 об.