Тревоги библиократии

Пока Галилей убеждал римский истеблишмент в том, что ежели они не глянут в его телескоп, то потеряют лучшую главу своей биографии, кардинал Роберто Беллармино, — член конгрегации святой Инквизиции, конгрегации Индекса запрещенных книг и многих иных многополезных и жизненно необходимых Святому Престолу конгрегаций, — не подымая лишнего шума, с характерной для него любезностью — как то и положено умнейшим представителям спецслужб, в том числе и идеологических, — послал астрономам Collegio Romano запрос следующего содержания:

«Преподобнейшие отцы!
Я знаю, что ваши преподобия осведомлены о новых небесных наблюдениях одного отличного математика (un valente mathematico), произведенных им при помощи инструмента, называемого трубой (can[n]one, букв. пушка, орудие. — И.Д.) или окуляром (occhiale). Я также видел с помощью этого инструмента некоторые весьма удивительные вещи (alcune cose molto maravigliose), наблюдая Луну и Венеру. Поэтому я хочу, чтобы вы доставили мне удовольствие, высказав откровенно ваше мнение о нижеследующих утверждениях. Верно ли:
1) что имеется множество неподвижных звезд, невидимых простым глазом, и, в частности, в Млечном Пути и в туманностях, представляющих собой скопление мельчайших звезд,
2) что Сатурн не является простой звездой, но тремя звездами, вместе соединенными,
3) что звезда Венера изменяет свою форму, нарастая и убавляясь подобно Луне,
4) что Луна имеет поверхность шероховатую и неровную,
5) что вокруг планеты Юпитер обращаются четыре подвижные звезды, движения которых различны между собой и очень быстры?
Я хочу это знать потому, что слышу на сей счет различные мнения. Ваши же преподобия, изощренные в математических науках, легко смогут сказать мне, прочно ли обоснованы (siano hen fondate) эти новые открытия, или же они обманчивы и ложны. Если вам угодно, вы можете ответить на этом же листе.
Квартира, 19 апреля 1611 г.
Ваших преподобий брат во Христе Роберт, кардинал Беллармино»¹.

Если порядок вопросов имел для Беллармино какое-то значение (т. е. коррелировал с их важностью), то тогда обращает на себя внимание то обстоятельство, что кардинал начинает не с характера лунной поверхности и фаз Венеры, но со звезд, с Млечного пути и туманностей. Вполне возможно, — если, повторяю, порядок вопросов был важен для Беллармино! — что перед кардиналом встала тень Джордано Бруно с его идеей множественности обитаемых миров и т. п. (напомню, что Беллармино играл определенную роль в процессе над ноланцем)².

Ответ не заставил себя долго ждать. Отцы-иезуиты в целом подтвердили достоверность галилеевых утверждений:

«Преподобнейший и достопочтеннейший господин и покровитель!
Отвечаем на этом же листе (поразительное умение экономить бумагу! — И.Д.), согласно приказанию Вашего Высокопреосвященства, на вопросы о некоторых явлениях, наблюдаемых на небе в трубу, причем ответы мы даем в том же порядке, в каком вопросы эти предложены Вашим Высокопреосвященством.
1) Верно, что в трубу наблюдаются многие звезды в туманностях Рака и Плеяд; относительно же Млечного Пути, то не является столь достоверным утверждение, будто весь он состоит из мельчайших звезд. Скорее кажется, что в нем имеются части, построенные плотнее других [частей], хотя нельзя отрицать и того, что в Млечном Пути имеется также много очень малых звезд. Правда, то, что наблюдается в туманностях Рака и Плеяд, дает основание с вероятностью предполагать, что и Млечный Путь является громаднейшим скоплением звезд, которые неразличимы, потому что они слишком малы.
2) Наблюдения показали, что Сатурн не кругл, какими мы видим Юпитер и Марс, но имеет яйцеобразное и продолговатое очертание <...>. Правда, мы не наблюдали две звезды по обе стороны, столь отдаленные от средней, чтобы мы могли сказать, что это отдельные звезды.
3) Совершенно верно, что Венера убавляется и нарастает, как Луна, мы видели ее как бы полной, когда она была вечерней звездой, а затем мы наблюдали, что ее освещенная часть мало-помалу уменьшалась, оставаясь все время обращенной к Солнцу и становясь все более рогообразной; наблюдая ее затем, после соединения с Солнцем, когда она стала утренней звездой, мы видели ее рогообразной, и освещенная часть снова была обращена к Солнцу. В это время она постоянно увеличивает яркость, и ее видимый диаметр уменьшается.
4) Нельзя отрицать большой неровности Луны; но отцу Клавию кажется более вероятным, что не поверхность ее неровна, но скорее само тело Луны имеет неоднородную плотность и имеет части более плотные и более разреженные; так же обстоит дело и с обычно наблюдаемыми простым глазом пятнами. Другие же думают, что неровна действительно поверхность; до сих пор, однако, мы еще не имеем в этом вопросе такой уверенности, чтобы мы могли утверждать что-либо без сомнения.
5) Возле Юпитера видны четыре звезды, которые очень быстро движутся, иногда все к востоку, иногда все к западу, а иногда одни к востоку, другие к западу по почти прямой линии; они не могут быть неподвижными звездами, потому что имеют очень быстрое движение, отличное от движения неподвижных звезд, и расстояние между ними и Юпитером постоянно меняется.
Вот то, что мы считаем нужным сказать в ответ на вопрос Вашего Высокопреосвященства; выражая вам свое смиреннейшее почтение, мы молим господа ниспослать вам счастия.
Римская коллегия
24 апреля 1611 г.
Вашего Высокопреподобия недостойные слуги во Христе
Христофор Клавий, Христофор Гринбергер, Одо Малькотио, Дж. Паоло Лембо»³.

Заметим — астрономы Collegio Romano дипломатично не стали делать из изложенных фактов никаких далеко идущих выводов, ограничившись только феноменологическими констатациями и не выходя за рамки поставленных кардиналом вопросов.

Что побудило Беллармино послать этот запрос Клавиусу? Мнения историков расходятся. Одни полагают, что Беллармино в действительности беспокоили только две вещи: несоответствие новых открытий аристотелевой натурфилософии, преподававшейся в Collegio Romano, и — что много важнее — несоответствие гелиоцентрической теории, с которой Галилей увязывал (не всегда, впрочем, обоснованно) свои телескопические открытия, тексту Св. Писания⁴. Другие считают, что Беллармино «почувствовал необходимость разобраться в новых известиях (об открытиях Галилея. — И.Д.) и прояснить их для себя. Очевидно, с этой целью он обратился за консультацией к математикам из числа собратьев по ордену»⁵. Наконец, третьи уверены, что властный и подозрительный кардинал с самого начала, опасаясь вредного воздействия «Pythagorean exaltation»⁶, не доверял Галилею и старался уличить его в ошибках.

Мне представляется, что Беллармино ясно представлял себе два аспекта всей этой «небесной истории» — философский (точнее, натурфилософский) и теологический. Естественно, последний волновал его куда больше первого. И хотя Галилей всячески избегал каких бы то ни было теологических обсуждений коперниканских идей, кардинал понимал, что тосканскому математику не удастся сколько угодно долго сохранять богословский нейтралитет.

Галилей страстно отстаивал физическую истинность гелиоцентрической теории, справедливость которой он доказать не мог, хотя его телескопические наблюдения заставляли усомниться в правильности той формы геоцентрической теории, в которой она тогда существовала. Но не более того. Это означало, что рано или поздно (а учитывая темперамент и полемический задор «рысьеглазого» коперниканца — скорее рано, чем поздно) полемика неизбежно перейдет в теологическую плоскость. Но чтобы вести богословскую дискуссию, Беллармино должен был удостовериться, что всё, о чем говорит Галилей, соответствует действительности, ибо в противном случае речь может идти просто о фантазиях или фикциях, не имеющих даже косвенных подтверждений, о чем кардинал ясно написал в конце запроса. Ведь, в отличие от нас, Беллармино не знал, что Галилей — великий ученый. (В апреле 1611 г. об этом вообще мало кто догадывался, кроме, разумеется, самого Галилея).

Хотя переписка Беллармино с астрономами-иезуитами и не содержала каких-либо указаний на её секретность, однако, кардинальский запрос носил официальный характер (несмотря на выражения типа «я хочу знать»). Но спустя всего две недели, 7 мая 1611 г., друг Галилея, апостолический референдарий (а после 1621 г. — архиепископ) Пьеро Дини (P. Dini; 1570—1625), племянник кардинала Оттавио Бандини (O. Bandini; 1558—1629), пишет Козимо Сассетти (C. Sassetti), владельцу шелковой мануфактуры в Перудже:

«Теперь — о Галилее. Не знаю, право, с чего начать, одного письма для этого мало. Короче, могу сказать, что ежедневно он обращает тех, кои [поначалу] ему не верили; правда, находятся немногие упрямые головы, которые, не соглашаясь, в частности, с существованием звезд возле Юпитера, не хотят даже посмотреть на них. Когда мне попадаются такие, я всегда убеждаю их взглянуть и [прямо] сказать, что они этих звезд не видят; и что для них это не доказательство (chè a questo non ci è riprova).

Кардинал Беллармино написал иезуитам письмо, в котором он просит осведомить его о некоторых вопросах, относящихся к открытиям (dottrine) Галилея; отцы ответили самым благоприятным, какое вообще может быть, письмом. Они являются великими друзьями Галилея; в этом ордене находятся крупнейшие имена, а наиболее значительные находятся здесь [в Риме]»⁷.

Более того, 27 мая 1611 г. Коломбе пишет из Флоренции (скорость распространения слухов и информации поразительная!) в Рим Клавиусу о чувстве глубокого удовлетворения, с которым он узнал об ответе последнего на вопросы кардинала Беллармино⁸. Но и Галилей не оставался долго в неведении обо всей этой закулисной возне. В его бумагах сохранилась копия ответа иезуитов Беллармино. Документ написан рукой писца, но подписи членов коллегии собственноручные. На обороте надпись рукой Галилея: «Свидетельство отцов иезуитов преосвященнейшему кардиналу Беллармино»⁹.

26 июня 1611 г. Галланцоне Галланцони, секретарь (maggiordomo) кардинала Франческо ди Жуайеза (F. de Joyeuse, 1584—1604) пишет Галилею:

«Посылаю вам копию письма, адресованного синьору Клавию, из которой вы ознакомитесь с мнением известного вам Лодовико [делле Коломбе] относительно неровностей Луны, которое многим представляется вероятным. Я крайне заинтересован узнать истину так же, как и ваш патрон; поэтому если у вас выдастся время, напишите об этом в двух словах, я передам ваше мнение кардиналу, который поручил мне передать привет вам от его имени, что я и делаю»¹⁰.

Вместо «двух слов» Галилей, осведомленный о близости Жуайеза Беллармино, 16 июля 1611 г. пишет многостраничное письмо¹¹ Галланцони и Жуайезу («mio Padrone»), в котором, рассуждая об относительности понятия «совершенство» и критикуя перипатетическую манеру рассуждения в натурфилософских и астрономических вопросах, заметил, что «если бы кто-нибудь считал, что круговое движение не в меньшей мере присуще Земле, чем находящимся над нами телам, то отпали бы все основания принимать вечную и неизменную, бессмертную и бесстрастную небесную квинтэссенцию, абсолютно отличную от лежащих под нами субстанций. Это учение (об изменчивости и разрушимости небесных тел) было бы не только более обоснованным, но и более согласующимся с истинами Святого Писания, утверждающего, что небо было сотворено и подвержено изменению»¹².

Таким образом, Галилей пытался сыграть на противоречии между аристотелевым представлением о неизменности неба и христианской доктриной сотворения мира. Однако в остальном он предпочел уйти от теологических дебатов с Коломбе, сосредоточившись на богословски нейтральной теме безграмотности своего оппонента. «На что я мог надеяться, — писал Галилей, — если бы взял на себя труд объяснить сложнейшие вопросы учения Коперника человеку, который в свои пятьдесят с лишним лет неспособен понимать простейшие принципы и самые легкие гипотезы его теории?¹³. Правильно, лучше иметь врагом одного Коломбе, чем всю мать католическую Церковь сразу.

Естественно, Жуайез не забыл показать письмо Галилея Беллармино, но на того оно не произвело абсолютно никакого впечатления, потому как кардинал ждал научных аргументов, а не антиаристотелевой риторики, в которой он и сам счастливо упражнялся в своих Лувенских лекциях¹⁴.

Отношение Беллармино к выступлениям Галилея можно проиллюстрировать и некоторыми другими примерами. Так, Гвиччардини в 1615 г. вспоминал, что как-то Беллармино конфиденциально сообщил ему: «Хотя почтение к его светлости (Великому герцогу Тосканскому Козимо II. — И.Д.) и велико, но если бы Галилей пробыл здесь дольше, то дело кончилось бы тем, что он был бы вызван для объяснений (a qualche guistificatione de'casi suoi)»¹⁵. Эти слова Беллармино можно понимать по-разному: и как угрозу, и как выражение недовольства поведением Галилея, и как проявление озабоченности со стороны человека, не настроенного к ученому заведомо враждебно. Последнего мнения придерживается А. Фантоли и, как мне представляется, его позиция ближе к истине, поскольку она лучше согласуется с последующими событиями.

Встречался ли Галилей, будучи в Риме, с Беллармино? Вполне возможно. На такую возможность указывает следующий фрагмент из письма Дини Галилео от 7 марта 1615 г. Дини сообщает, что беседовал с Беллармино «по вопросам, о которых вы пишете, но он уверял меня, что об этих вопросах (речь идет об обсуждении коперниканства в Инквизиции. — И.Д.) он ничего и ни от кого не слышал с той поры, как он с вами о них говорил устно (a bocca)»¹⁶. Но устно они могли говорить о коперниканстве только во время пребывания Галилея в Риме весной 1611 г.

Есть еще один документ, свидетельствующий если и не об отношении Беллармино к Галилею, то о внимании к ученому со стороны Инквизиции.

17 мая 1611 г. в протоколе заседания конгрегации Св. Инквизиции появилась следующая запись: «Посмотреть, не встречается ли в процессе Чезаре Кремонини имя Галилея, профессора философии и математики»¹⁷.

Рис. 10. Портрет Ч. Кремонини. Гравюра Г. Давида (H. David). Падуя, Museo Civico

Кремонини (рис. 10) был профессором философии Падуанского университета и другом (по выражению М. Бьяджиоли, «a good social friend») Галилея, который с 1592 по 1610 г. преподавал в том же университете (правда, получая при этом в два раза меньше Кремонини). Их связывали, как принято считать, приятельские отношения, хотя Кремонини, будучи аристотелианцем¹⁸, совершенно не разделял научных взглядов Галилея. В частности, он был вдохновителем, если не автором, трактата «Discorso intorno alla Nuova Stella», опубликованного в Падуе в 1605 г. под псевдонимом Антонио Лоренцини¹⁹. В трактате, в частности, подвергалось критике использование в спорах аргумента, основывающегося на отсутствии параллакса nova; а ведь именно его отсутствие заставило Галилея прийти к выводу, что «новое светило» находится намного выше лунной сферы. Согласно Лоренцини — Кремонини, невозможно применять к небесному миру математические правила и методы, опирающиеся на чувственные восприятия (а именно к таковым относится метод определения величины параллакса), так как они якобы действительны только для земных реалий²⁰.

Позднее, 19 августа 1610 г., Галилей жаловался в письме Кеплеру, что самые знаменитые падуанские профессора, в том числе и Кремонини, отказались смотреть в телескоп, хотя им это предлагалось «бессчетное число раз»²¹.

П. Гвальдо писал Галилею в июле 1611 г.: «Встретив его (Кремонини. — И.Д.) как-то на улице, я сказал ему: "Синьор Галилей весьма огорчен, что вы написали обширный трактат о небе, отказавшись взглянуть на его (т. е. им, Галилеем, открытые. — И.Д.) звезды." На что тот ответил: "Я не верю, что кто-либо, кроме самого Галилея, их видел, а кроме того, глядение через этот его окуляр вызывает у меня головную боль. Довольно! Я не хочу больше ничего слышать об этом. Очень жаль, что синьор Галилей дал себя вовлечь в эти трюки и покинул нашу компанию и безопасную падуанскую бухту. Как бы ему потом не пришлось пожалеть об этом"»²².

Этот эпизод — отказ падуанских профессоров взглянуть в телескоп — был обыгран Б. Брехтом в его известной пьесе²³, а биографами Галилея часто использовался в качестве «a handy epitome of the philosophers' silliness», как выразился М. Бьяджиоли. Однако, как было показано тем же Бьяджиоли²⁴, а также П. Фейерабендом²⁵, ситуация отнюдь не столь уж проста. У оппонентов Галилея были веские доводы критически относиться к телескопическим доказательствам, о чем речь пойдет далее. Возвращаясь же к истории с Кремонини, необходимо упомянуть следующие обстоятельства.

В апреле 1604 г. падуанская Инквизиция обвинила Кремонини и Галилея в ереси. Первого — в отрицании бессмертия души (и даже в атеизме)²⁶, второго — в вере, будто звезды определяют человеческую жизнь. Донес на Галилея некий Сильвестро Паньони (S. Pagnoni), который работал подмастерьем и жил в доме ученого с июля 1602 по январь 1604 г. На допросе 21 апреля 1604 г. Паньони сказал, что «видел его (Галилея. — И.Д.) в его комнате составляющим гороскопы разных людей. Синьор Галилей заявил, что занимается этим уже около двадцати лет (т. е. после встречи с математиком Остилио Риччи, у которого Галилей брал уроки геометрии и механики. — И.Д.), чтобы заработать на жизнь, и уверял, что его предсказания должны сбыться»²⁷. Паньони упомянул также о том, что мать Галилея — Джулия Амманати (G. Ammannati; 15381620) — рассказывала, будто её сын никогда не был на исповеди и не причащался. Правда, тут же доносчик добавил, что видел, как Галилей посещал мессу вместе со своей сожительницей, венецианкой Марией (Мариной) ди Андреа Гамба (M. Gamba)²⁸.

Кроме того, Паньони утверждал, что Галилей читал запрещенные письма Пьетро Аретино, но вот относительно веры у Галилея все в порядке: «что до веры, я никогда не слышал от него ничего худого».

Обвинения против Кремонини были куда серьёзней. Еще в 1599 г. Инквизиция предупредила его, что он «не должен читать или толковать "De anima" Аристотеля ни публично, ни приватно, а также воздерживаться от комментариев на Александра Афродисийского и других авторов, противоречащих католической истине и св. соборам»²⁹. В конце мая 1604 г. венецианскому дожу было сообщено, что против Кремонини выдвинуты новые обвинения и что папа запросил материалы процесса 1599 г.

Свою защиту в Венецианском сенате Кремонини строил, напрямую связывая свою честь с честью Республики. В итоге Венеция отказалась выдать и осудить падуанского профессора. Сенат признал, что обвинения против него — всего лишь наветы со стороны «испорченных заинтересованных лиц», т. е. со стороны его завистливых конкурентов. Что же касается Галилея, то обвинения против него были вообще признаны «чрезвычайно легкими и не имеющими последствий». Упомянутая выше запись в протоколе заседания Инквизиции от 17 мая 1611 г. также, насколько можно судить, последствий не имела. Возможно, потому, что, как выразился проф. де Сантильяна, «Кремонини ничего не имел общего с Галилеем, за исключением того, что постоянно враждовал с ним»³⁰.

Кроме описанных выше событий, так или иначе связанных с настороженным отношением к идеям Галилея со стороны Инквизиции и кардинала Беллармино, необходимо сказать и о нападках на коперниканскую теорию и открытия Галилея ряда университетских профессоров и отдельных священнослужителей.

Примечания

1. Galilei G. Le Opere. Vol. XI. P. 87—88.

2. См. подр.: Finocchiaro M.A. Philosophy versus Religion and Science versus Religion: the Trials of Bruno and Galileo // Giordano Bruno: Philosopher of the Renaissance / Ed. by H. Gatti. Ashgate, 2002. P. 51—96; Gatti H. Giordano Bruno and Renaissance Science. Ithaca; London: Cornell University Press, 1999; Aquilecchia G. Bruno: 1583—1585. The English Experience / A cura di M. Ciliberto, N. Mann. Firenze: Leo Olschki Editore, 1997. P. 117—124.

3. Galileo Galilei. Le Opere. Vol. XI. P. 92—93.

4. Shea W.R., Artigas M. Galileo in Rome... P. 35—36.

5. Фантоли А. Галилей... С. 102.

6. Santillana G. de. The Crime of Galileo... P. 28. Весьма любопытно объяснение А.Э. Штекли, по мнению которого Беллармино придерживался следующей тактики: «существующее, уж коль оно существует, не отрицают, его выхолащивают» (Штекли А.Э. Галилей. М.: Молодая гвардия, 1972. Серия «Жизнь замечательных людей». С. 146). А дабы отцы иезуиты, — развивает свою мысль Штекли, — «восприняли его [Беллармино] вопросник как инструкцию и не принялись рассуждать о том, о чем их не спрашивают», кардинал попросил астрономов Collegio Romano не переводить зря бумагу, а «ответить на этом же листе». Если трактовать всю эту историю как столкновение страдальца познания с церковными мракобесами, то лучшей версии и не придумать.

7. Galilei G. Le Opere. Vol. XI. P. 102.

8. «E mi piace ch'ella in particolare non approvi che la luna sia di superficia ineguale e montuosa» (Ibid. Vol. XI. P. 118), т. е. речь шла об осторожном отношении Клавиуса к утверждению Галилея о неровной поверхности Луны (см. п. 4 в ответе математиков Collegio Romano на запрос Беллармино).

9. Galilei G. Le Opere. Vol. XI. P. 92; Выгодский М.Я. Галилей и Инквизиция... С. 50. По мнению А.Э. Штекли, сам «кардинал Беллармино, дабы уберечь его (т. е. Галилея. — И.Д.) от рискованных шагов, предоставляет ему возможность ознакомиться со своим запросом и ответом математиков» (Штекли А.Э. Галилей. С. 147). Значит, так: Беллармино, намереваясь выхолостить астрономические открытия Галилея, показывает тому документ, из которого ясно, что эти открытия не являются заблуждением или фикцией, и делает это заботливый кардинал для того, чтобы Галилей не сделал «рискованных шагов». Каких? Самый рискованный шаг, который, с точки зрения кардинала, мог сделать (и сделал) Галилей — это последовательно отстаивать истинность гелиоцентрической теории, не имея достаточных доказательств. Интересно, а Коломбе узнал о переписке Беллармино с астрономами-иезуитами тоже от самого кардинала, или это Галилей на радостях отписал ему из Рима во Флоренцию — вот, мол, смотри, голубочек, какие люди признали мою правоту?!

10. Galilei G. Le Opere. XI. P. 131—132.

11. Ibid. Vol. XI. P. 141—155.

12. Galilei G. Le Opere. Vol. XI. P. 142.

13. Ibid. Vol. XI. P. 154—155.

14. Первая часть этих лекций касается, в частности, вопроса о неизменности неба. Беллармино цитирует антиаристотелевские и антитомистские взгляды различных авторов по этому вопросу и, обращаясь к тексту Св. Писания, доказывает, что между Землей и небом нет качественных различий и небо может подвергаться изменениям. Впрочем, он замечает, что мы можем с достоверностью сказать «только то, что небеса существуют, а что там и как, то это мы узнаем лишь тогда, когда туда попадем» (Bellarmine R. The Louvain Lectures / Ed. by U. Baldini, G.V. Coyne. Città del Vaticano: Vatican Observatory Publications, 1984. (Studi Galileiani. Vol. 7. № 2). P. 14).

15. Galilei G. Le Opere. Vol. XII. P. 207. В переводе А. Брагина эта фраза звучит нелепо: «если бы он (Галилей) задержался здесь еще подольше, то они, несомненно, смогли бы, в конце концов, убедиться в правомерности его положений» (Фантоли А. Галилей... С. 104). Перевод М.Я. Выгодского (повторенный затем Б.Г. Кузнецовым), хотя несколько точнее, но всё равно искажает и ужесточает сказанное Беллармино: «если Галилей зашел бы слишком далеко, то как бы не пришлось прибегнуть к какой-нибудь квалификации его деяний» (Выгодский М.Я. Галилей и Инквизиция... С. 52—53; Кузнецов Б.Г. Галилей. С. 96).

16. Galilei G. Le Opere. Vol. XII. P. 151.

17. Galilei G. Le Opere. Vol. XIX. P. 275. И опять-таки мы сталкиваемся с совершенно неадекватным переводом этой записи в русском издании книги А. Фантоли (Фантоли А. Галилей... С. 103). «Рассмотреть, следует ли на процессе по делу Чезаре Кремонини упомянуть имя Галилея, профессора философии и математики». Ср. с оригиналом записи: «Videatur an in processu Doct. Caesaris Cremonini sit nominatus Galileus, Philosophiae et Mathematicae professor» (Galilei G. Le Opere. Vol. XIX. P. 275).

18. Точнее, он был представителем так называемого «падуанского аверроизма», последователем Джакомо Забарелла (G. Zabarella; 1533—1589) и Пьетро Помпонацци (P. Pomponazzi; 1462—1525). См. подр.: Фантоли А. Галилей... С. 60, 82.

19. Эту nova в 1604 г. наблюдали в созвездии Змееносца (почему звезду и назвали Stella Nova Serpentari) повсюду в Европе. Появление каждой nova ставило аристотелианцев в трудное положение, поскольку этот феномен противоречил перипатетической догме о совершенстве и неизменности неба. Nova была видна в течение полутора лет, её наблюдали многие астрономы, в том числе и И. Кеплер, который посвятил ей трактат De Stella Nova in pede Serpentarii (1606), а астрономы Collegio Romano устроили по этому поводу особое собрание (возможно, по инициативе О. ван Мелькоте), на котором было высказано мнение (противоречащее аристотелевскому) о надлунном местопребывании наблюдаемой новой звезды. В Падуе она была замечена 10 октября 1604 г., Галилей наблюдал её 28 октября. — И.Д.

20. Фантоли А. Галилей... С. 68. О Кремонини см. также: Schmitt Ch.B. The Aristotelian Tradition and Renaissance Universities. London: Variorum, 1984.

21. Galilei G. Le Opere. Vol. X. P. 423. «Посмеемся же, мой Кеплер, — писал Галилей, — над великой глупостью людской (Volo, mi Keplere, ut rideamus insignem vulgi stultitam). Что сказать о первых философах здешней гимназии, которые с каким-то упорством аспида (aspidis pertinacia repleti), несмотря на тысячекратное приглашение, не хотели даже взглянуть ни на планеты, ни на Луну, ни на зрительную трубу (perspicullum)?»

22. Ibid. Vol. II. P. 165.

23. «Галилей. А что, если ваше высочество увидели бы через трубу все эти столь же невозможные, сколь ненужные звезды.

Математик. Тогда возник бы соблазн возразить, что ваша труба, ежели она показывает то, чего не может быть, является не очень надежной трубой.

Галилей. Что вы хотите сказать?

Математик. Было бы более целесообразно, господин Галилей, если бы вы привели нам те основания, которые побуждают вас допустить, что в наивысшей сфере неизменного неба могут обретаться созвездия, движущиеся в свободном, взвешенном состоянии.

Философ. Основания, господин Галилей, основания!

Галилей. Основания? Но ведь один взгляд на сами звезды и на заметки о моих наблюдениях показывает, что это именно так. Сударь, диспут становится беспредметным.

Математик. Если бы не опасаться, что вы еще больше взволнуетесь, можно было бы сказать, что не все, что видно в вашей трубе, действительно существует в небесах. Это могут быть и совершенно различные явления.

Философ. Более вежливо выразить это невозможно.

Федерцони. Вы думаете, что мы нарисовали звезды Медичи на линзе?

Галилей. Вы обвиняете меня в обмане?

Философ. Что вы! Да как же мы дерзнули бы? В присутствии его высочества?

Математик. Ваш прибор, как бы его ни назвать — вашим детищем или вашим питомцем, — этот прибор сделан, конечно, очень ловко.

Философ. Мы совершенно убеждены, господин Галилей, что ни вы и ни кто иной не осмелился бы назвать светлейшим именем властительного дома такие звезды, чье существование не было бы выше всяких сомнений.

(Все низко кланяются Великому герцогу).

Козимо (оглядываясь на придворных дам). Что-нибудь не в порядке с моими звездами?

Пожилая придворная дама (Великому герцогу). Со звездами вашего высочества все в порядке. Господа только сомневаются в том, действительно ли они существуют» (Брехт Б. Жизнь Галилея. С. 719—720).

24. Biagioli M. Galileo Courtier... P. 238.

25. Фейерабенд П. Против методологического принуждения. С. 237—281 и далее.

26. В первый раз подобные обвинения выдвигались против Кремонини в 1599 г., но тогда дело кончилось вынесением предупреждения.

27. Poppi A. Cremonini e Galilei inquisit a Padova nel 1604: Nuovi documenti d'archivio. Padua: Editrice Antenore, 1992 (Università di Padova; Centro per la Storia della Tradizione Aristotelia nel Veneto; Columbia University Seminars: University Seminar of the Renaissance. Saggi Testi, 24). P. 60.

28. С этой венецианской сиротой Галилей прожил в Падуе с августа 1600 по август 1606 г. У них родилось трое детей: Вирджиния (1600), Ливия (1601) и Винченцо (1606).

29. Poppi A. Cremonini e Galilei... P. 27.

30. Santillana G. de. The Crime of Galileo... P. 29. Вполне взвешенную и адекватную, на мой взгляд, оценку этой протокольной записи можно найти в книге: Shea W.R., Artigas M. Galileo in Rome...: «Широкий круг знакомых Галилея включал нескольких священнослужителей, а также некоторых известных bon vivants и сомнительных людей вроде Кремонини. Такие знакомства вполне могли вызвать подозрения у Беллармино, но он был порядочным человеком и боялся ошибиться. Проверка же любого, кто распространял новые идеи, было в Риме эпохи Контрреформации делом заурядным. И Галилей, по-видимому, так никогда и не узнал, что его имя упоминалось на собрании кардиналов-инквизиторов» (P. 36).