Розыгрыш судьбы

Здесь уместно сделать небольшое отступление относительно астрологических занятий Галилея. Выше я уже упоминал, что в апреле 1604 г. он был обвинен падуанской инквизицией в том, что придерживался мнения, будто звезды, планеты и небесные влияния могут определять ход земных событий («ragionato che le stelle, i pianeti ad gl'influssi celesti necessitino»¹). Галилей действительно составлял гороскопы (25 из них сохранились), и многие известные люди обращались к нему за советом и предсказаниями². По-видимому, астрологическое искусство он освоил еще в свой первый пизанский период (осень 1581 — весна 1585), используя разнообразные руководства, в том числе трактат Порфирия «Introductio in Ptolemaei opus de effectibus astrorum», а также сам астрологический opus Птолемея — «Tetrabiblos». И в Пизе, и в Падуе Галилей был профессором математики. Это означало, что он должен был преподавать математику, астрономию и астрологию, тем более что большинство его студентов в Падуанском университете были медиками, а студентов-медиков традиционно обучали основам астрологии, чтобы они могли правильно оценить характер заболевания и сделать прогноз. Поэтому Галилей должен был учить своих студентов искусству составления гороскопов³. В уставе же Пизанского университета было прямо сказано: «Astronomi primo anno legant Auctorem Spherae, secundo Euclidem interpretent, tertio quaedam Ptolomaei»⁴, т. е. на первом году изучалась астрономия по «Сфере» Сакробоско, на втором — геометрия Евклида, а на третьем — Птолемей. Но какой именно трактат Птолемея надлежало изучать студентам, указано не было, поэтому одни профессора обращались к «Альмагесту», другие — к птолемеевой «Географии», а некоторые — к «Тетрабиблосу». Причем последний пользовался большой популярностью, особенно у медиков. Когда в 1589 г. Галилей начал вести занятия в Пизанском университете, он был единственным профессором математики (до него математические дисциплины там преподавал Филиппо Фантони (F. Fantoni), который составил рукописный комментарий к «Тетрабиблосу»). Однако документов, свидетельствующих о чтении Галилеем курса астрологии приватно или ex officio в Пизанском и в Падуанском университетах, в распоряжении историков нет. Но можно с уверенностью сказать, что в то время астрологию не относили к разряду pseudo-sciences, как сегодня, а скорее, если воспользоваться термином Т. Куна, к «нормальной науке». Во всяком случае, ее преподавание, будь то в стенах университета или при дворе, входило в обязанности математиков, хотя Церковь всегда осуждала веру в фатальность астрологических прогнозов (но не само по себе составление гороскопов).

Известно, впрочем, что в придворных кругах Великого герцога Тосканского Галилея как астролога ценили. Так, в начале 1609 г., когда Великий герцог Фердинанд I (Ferdinando de'Medici, правление: 1587—1609) серьезно заболел, его супруга Кристина Лотарингская обратилась к Галилею, который до этого в течение нескольких лет давал в летние месяцы частные уроки математики наследнику престола. Кристина просила Галилея уточнить дату рождения ее супруга, используя астрологический метод ректификации⁵. Это позволило бы составить точный гороскоп Фердинанда I и определить тяжесть его заболевания. Галилей согласился и спустя некоторое время сообщил, что, согласно его астрологическим расчетам (естественно, самым точным в Европе), жизни Великого герцога ничто не угрожает⁶. Ровно через 20 дней Фердинанд I скончался.

Однако неудача не сильно смутила Галилея. Свой знаменитый трактат «Sidereus Nuncius» — который, напомню, вышел в свет в марте 1610 г. — он посвятил новому правителю Тосканы, девятнадцатилетнему Козимо II, своему бывшему ученику. И в посвящении ясно звучит астрологическая тема:

«А что я предназначил эти новые планеты (т. е. спутники Юпитера, которые Галилей назвал Медицейскими звездами (Medici sidera) в честь семейства Медичи. — И.Д.) больше других славному имени твоего высочества, то в этом, оказывается, убедил меня очевидными доводами сам создатель звезд (Syderum Opifex). В самом деле, подобно тому, как эти звезды, как бы достойные порождения Юпитера, никогда не отходят от его боков, разве лишь на самые малые расстояния, так ведь — кто этого не знает? — твое милосердие, снисходительность духа, приятность общения, блеск царственной крови, величие действий, обширность авторитета и власти над другими — все это выбрало местопребывание и седалище в твоем высочестве, а кто, повторяю, не знает, что все это исходит из наиболее благоприятствующего светила Юпитера согласно велению Бога, источника великих благ (omnia ex benignissimo lovis Astro, secundum Deum omnium bonorum fontem, emanare)? Юпитер, говорю я, Юпитер, с первого появления твоего высочества, уже выйдя из волнующихся туманов горизонта, занимая среднюю ось неба, освещая восточный угол и свои чертоги (Orientalemque angulum sua Regia illustrans), наблюдает с высочайшего этого трона счастливейшее рождение и изливает в чистейшей воздух весь свой блеск и величие, чтобы всю эту силу и мощь почерпнуло с первым дыханием нежное тельце вместе с духом, уже украшенным от Бога благороднейшими отличиями»⁷.

Итак, все мыслимые добродетели были по воле Бога излиты (эманированы) в мир Юпитером и прямым путем попали не к кому-то там, а непосредственно в нежное тельце наследника тосканского престола. Выражение «Orientalemque angulum sua Regia illustrans» в буквальном переводе означает «освещая восточный угол, в котором он [Юпитер] является правителем». Речь идет о восходящем знаке Стрельца, который традиционно связывается с Юпитером, причем Юпитер в момент рождения Козимо II доминировал.

Отвечая на вопрос любознательного П. Дини (письмо Галилею от 21 мая 1611 г.), — а как Медицейские звезды влияют на дела человеческие? — Галилей в пространном письме со знанием дела отмечает, что было бы неправильно думать, будто Medici sidera «теряют свое влияние там, где в изобилии имеются иные звезды». И далее поясняет: «если звезды действительно своим светом влияют на нас, то можно с некоторой вероятностью предположить, что храбрость и смелость сердца происходят от очень больших и сильных звезд; проницательность же и острота ума — от звезд очень тонких и почти невидимых»⁸. Чтобы понять, насколько снайперски точным был расчет Галилея, необходимо принять во внимание ряд фактов и обстоятельств.

6 января 1537 г. был убит Алессандро Медичи, и титул наследного герцога (duca) перешел к Козимо I. В своих мемуарах Б. Челлини вспоминал, как к нему вскоре после убийства «герцога Лессандро» явился «некий Боччо Беттини» и сообщил, что Козимо избран герцогом «на некоих условиях, каковые будут его сдерживать так, чтобы он не мог порхать по-своему». Челлини в ответ только посмеялся: «Нельзя давать законы тому, кто их хозяин»⁹. И тем не менее, Козимо пришлось приложить немалые усилия, чтобы укрепить свою власть и заставить признать себя законным правителем Тосканы. Только в 1569 г. папа Пий V (в миру — Antonio Ghislieri; 1504—1572; понтификат: 1566—1572) даровал ему титул Великого герцога. Республиканское правление было тем самым окончательно упразднено, Palazzo della Signoria с 1549 г. стал резиденцией Медичи, а главы некогда могущественных флорентийских семейств из политических лидеров превратились в послушную придворную аристократию.

Новая политическая мифология должна была отныне представлять абсолютную власть Великого герцога как естественную, легитимную и спасительную для Флоренции. На распространение, поддержание и укрепление этого мифа и прославление правящей династии были брошены мощные силы историков, писателей, скульпторов, живописцев, астрологов¹⁰ и членов контролируемых семьей Медичи академий, — Accademia Fiorentina (основана в 1540 г.) и Accademia del Disegno¹¹, ибо, как мудро заметил Галилей, «таково уж состояние человеческого ума — если не побуждать его упорно врывающимися в него извне изображениями вещей, то всякое воспоминание о них легко исчезает»¹².

К астральной же и мифологической символике при дворе Медичи относились со всей серьезностью, что видно, к примеру, из фресок Дж. Вазари, украшающих «квартиры элементов» (Quartiere degli Elementi) и апартаменты Льва X¹³ в Palazzo della Signoria (ныне — Palazzo Vecchio). Quartiere degli Elementi, расположенные на верхнем этаже дворца, включают несколько помещений, каждое из которых посвящено определенному римскому богу или богине — Юпитеру, Сатурну, Юноне и т. д., а также зал четырех аристотелевых первоэлементов, которые составляют основу всего сущего. В совокупности эти помещения образуют своеобразный пантеон богов и элементов мира. Под этими quartiere этажом ниже располагаются апартаменты Льва X, включающие помещения, названные именами наиболее выдающихся представителей семейства Медичи: Лоренцо Великолепного (Lorenzo il Magnifico; 1449—1492), Козимо Старшего (Cosimo il Vecchio; 1389—1464), Козимо I (Cosimo il Grande; 1519—1574) и др. Это — своего рода пантеон Медичи. Залы обоих «пантеонов» строго соотнесены друг с другом по вертикали (a piombo): скажем, комната, названная в честь Козимо I, первого Великого герцога Тосканы, расположена непосредственно под комнатой Юпитера, верховного римского бога. Фрески каждой нижней комнаты представляют мифологизированную историю рода Медичи, эпизоды которой находят свое зеркальное отражение в мифологических сюжетах фресок комнат верхнего этажа¹⁴. Как заметил М. Бьяджиоли, «небесный порядок легитимировал и придавал естественность (naturalized) порядку земному»¹⁵. При этом, подчеркну еще раз, небесным патроном Козимо I был объявлен Юпитер, а его созвездием — Козерог, семь звезд которого символизировали семь добродетелей (теологических и моральных) основателя великогерцогской династии. В посвящении «Sidereus Nuncius» внуку Козимо I Галилей, как видно из приведенной выше цитаты, внушает своему будущему патрону, что именно от Юпитера тот получил — причем прямо в колыбели — все свои добродетели. В отличие от большинства своих современников-virtuosi, Галилей довольно тонко понимал все нюансы социокультурных кодов и контекстов медицейского двора и к тому же умел при необходимости представить себя как gentiluomo, а когда надо, ловко играть «под народ», используя падуанский диалект и раблезианские образы (впрочем, и тогда его адресатом был отнюдь не деревенский рынок, а люди типа Антонио Кверенго (A. Querengo; 1546—1633), гуманиста и покровителя искусств).

Еще в сентябре 1608 г., т. е. до своих телескопических открытий, Галилей предлагает Кристине Лотарингской проект памятной медали (рис. 1 1)¹⁶ по случаю бракосочетания наследного принца (будущего Козимо II) и Марии Магдалины Австрийской. К этому времени Галилей понял, что ни его занятия математическими науками с наследным принцем «в то время года, когда обычно вкушают покой после более суровых занятий»¹⁷ (т. е. в летние месяцы), ни приподнесение им в дар Фердинанду I военного циркуля или иных своих изобретений ни на йоту не приблизят его к желанной цели — занять не просто видное, но исключительное место при тосканском дворе¹⁸. Вместе с тем Галилей понимал, что Медичи остро нуждаются в новых, необычных символах своего величия. Возможно, когда он размышлял над проектом impresa, ему пришли на память слова искушенного в тонкостях этикета графа Бальтассара Кастильоне (B. da Castiglione; 1478—1529), друга Рафаэля и автора знаменитой книги Il Cortegiano¹⁹ (1528), который писал, что хороший придворный должен «притягивать к себе взоры подобно тому, как магнит притягивает железо»²⁰. Но как бы то ни было, Галилей очень кстати вспомнил о подарке, который его венецианский друг и покровитель Джанфранческо Сагредо (G. Sagredo; 1571—1620) в свое время передал с ним для юного Козимо — кусочке магнитного камня. В письме Великой герцогине Галилей сравнивает будущего правителя Тосканы с магнитом, поэтому его impresa будет представлять собой магнитный шарик, к которому притянуты мелкие кусочки железа. В качестве же motto Галилей предложил следующую фразу: Vim Facit Amor (любовь дает силу). Смыслы, вложенные в такую эмблему, довольно разнообразны.

Рис. 11. Г. Галилей. Набросок импреса для Козимо II

Во-первых, кусочки железа, притягивающиеся к магниту, олицетворяют подданных Медичи, готовых верно служить своему сюзерену.

Во-вторых, impresa Галилея намекает на то, что подданные не могут уклониться от «притягательной силы» власти Великого герцога. Иными словами, люди тянутся к правящему семейству по любви или, по крайней мере, по своей естественной склонности, но сама власть проявляет себя именно как притягивающая к себе, т. е. понуждающая сила, такова ее природа. В целом же, по Галилею, получается, что любовь подданных к монарху определяет (можно сказать, порождает) силу его власти, как и сказано в motto.

Рис. 12. Герб династии Медичи

В-третьих, то, что предложенный Галилеем памятный знак имеет сферическую форму, также не случайно, ибо на гербе Медичи изображены шесть шаров (рис. 12), а кроме того, шар служит символом Космоса (небесной сферы). В свою очередь, аллегория Козимо — Космос, — ΚΟΣΜΟΣ ΚΟΣΜΟΥ ΚΟΣΜΟΣ, т. е. «Космос есть мир Козимо», — получила довольно широкое распространение начиная с 1550-х гг.²¹

В-четвертых, Галилей предложил сделать на impresa еще одну надпись: Magnus Magnes Cosmos (букв. «Мир (Космос) есть большой магнит). Здесь ясно просматриваются намеки как на известный трактат придворного врача Елизаветы I Уильяма Гильберта (W. Gilbert или Gylberde; 1544—1603) «De Magnete, Magneticisque Corporibus, et de Magno Magnete Tellure» (1600)²², так и на латинский вариант титула Козимо: Magnia Dux Cosmos (Великий герцог Козимо).

Таким образом, Галилей, всячески подчеркивая аналогию между притяжением магнита и властью абсолютного монарха, сделал магнит метафорическим образом последнего. Галилеева стратегия была нацелена не только на получение благ от Великого герцога в случае, если тот согласится стать патроном ученого, но и на легитимацию новой науки путем включения ее образов и констатаций в ткань придворного дискурса, в символы могущества потенциального патрона. Иными словами, Галилей понимал, что сколько бы умных книжек он ни написал, сколько бы доказательств своей правоты ни приводил, всего этого будет недостаточно, если у него, лично у него — Галилео Галилея, флорентийского патриция, не будет должного статуса и могущественного покровителя, натурфилософские символы величия которого окажутся естественным образом вплетенными в ту политическую мифологию и демагогию, которая в данный момент этому покровителю крайне необходима и выгодна.

Поначалу, создав телескоп и подарив его в августе 1501 г. венецианскому сенату — это был, как выразился М. Бьяджиоли, «дар для всех и ни для кого конкретно»²³, — Галилей не думал его использовать во флорентийских патронатных играх. Из его письма Бенедетто Ландуччи (B. Landucci) от 29 августа 1609 г. ясно видно, что ученый в тот момент связывал свою дальнейшую жизнь и карьеру с Падуей и с ее университетом²⁴, хотя ранее, скажем, в 1608 г., да и весной 1609 г., вопрос о его возможном возвращении во Флоренцию обсуждался, о чем свидетельствует, в частности, его переписка с Б. Винта²⁵ и с Винченцо Веспуччи (V. Vespucchi), придворным тосканского герцога²⁶.

Венецианский сенат постановил (98 голосов «за», 11 — «против» при 30 воздержавшихся) в награду за предложенное Галилеем invenzione сохранить за ним пожизненно кафедру в Падуанском университете, увеличить ему жалование с 520 до 1000 флоринов в год, причем с текущего месяца, а также выплатить ему 480 флоринов una tantum. Впрочем, вскоре выяснилось, что кто-то кого-то не понял и увеличенное жалование ему начнут платить лишь через год, когда закончится срок действия ранее заключенного контракта, и к тому же названная сумма (1000 флоринов) также назначается ему пожизненно, т. е. без возможности ее дальнейшего увеличения. Узнав все это, Галилей вновь начал думать о переезде во Флоренцию, но Козимо II, хоть и заинтересовался «трубой» своего бывшего учителя, однако приглашать его к себе на службу пока не торопился. Ситуация резко изменилась в начале следующего года.

В ночь на 7 января 1610 г. в Падуе Галилей направил усовершенствованный им perspicullum с 20-ти кратным увеличением²⁷ на небо и среди прочего заметил три мерцающие звездочки около диска Юпитера, находившегося в юго-западной части неба в созвездии Тельца, одна — к западу (справа) и две к востоку (слева) от планеты. Пораженный Галилей тут же добавил запись об увиденном в начатое ранее письмо другу²⁸. На следующую ночь (8 января) звездочки сместились по отношению к Юпитеру в западном направлении, т. е. оказались справа от планеты. Но, согласно расчетам Джованни Антонио Маджини (G.A. Magini; 1555—1617)²⁹, Юпитер в это время совершал «попятное» движение (ретрогрессию), и потому двигался на запад (вправо), а не на восток. Будучи уверенным, что звездочки неподвижны, Галилей поначалу решил, что неверны расчеты движения Юпитера и он в действительности движется прямо, а не «попятно» на запад («era dunque diretto et non retrogrado pongono i calculator?»³⁰). Ночь на 9 января выдалась облачной и наблюдений не производилось. Когда же в следующую ночь Галилей взглянул на небо, то обнаружил, что одна из звездочек исчезла, и слева, к востоку от Юпитера наблюдались только две светящиеся точки. Все это выглядело весьма загадочно. Галилей решил было, что Юпитер заслонил собой одну из звездочек, но уверенности в этом у него не было, о чем свидетельствует оговорка в его рабочих записях — «насколько можно верить (si puo credere)»³¹.

Наконец, 11 января, построив более точные диаграммы, учтя изменения яркости звездочек и их взаимных расстояний, тщательно продумав ситуацию и «сменив сомнения на восторг», Галилей понял: «видимые изменения имеют свою причину не в Юпитере, а в указанных звездах», которые движутся «вокруг Юпитера подобно тому как Венера и Меркурий вокруг Солнца»³², т. е. являются не неподвижными звездами, но планетами (stelle erranti). Через два дня, 13 января, Галилей обнаруживает существование четвертой «блуждающей звезды», движущейся около Юпитера.

30 января 1610 г. он сообщает Б. Винта о своих телескопических открытиях, в том числе, конечно, и о новых «звездах»: «Эти новые планеты движутся вокруг другой очень большой звезды таким же образом, как Венера и Меркурий, а возможно, и другие известные планеты движутся вокруг Солнца»³³.

Кроме подчеркнуто прокоперниканской риторики обращает на себя внимание некая неопределенность сказанного — «вокруг другой очень большой звезды». О какой именно «звезде» идет речь, Галилей умолчал.

Рис. 13. Г. Галилей. Набросок гороскопа Козимо II (ниже акварельный рисунок Луны)

Винта ответил, что Великий герцог воспринял сообщение Галилея с большим энтузиазмом и желает как можно скорее увидеть новые небесные тела своими глазами. Однако Галилей не торопился посылать во Флоренцию свою «трубу». В письме к Винта от 14 февраля 1610 г. он спрашивает госсекретаря Великого герцога (читай — самого Козимо II), как лучше назвать открытые им «звезды» — Cosmici (Cosmica Sydera) или Medicea (Medici Sydera) — но при этом все еще не упоминает о Юпитере³⁴. Ему нужно было во что бы то ни стало сохранить монополию на свои астрономические открытия. Идея же связать спутники Юпитера с правящей тосканской династией пришла к нему раньше, в середине января 1610 г.

19 января 1610 г., продолжая наблюдать Луну и спутники Юпитера и одновременно подготавливая для Бальони рисунки лунной поверхности (с которых потом должны были делаться гравюры), Галилей прямо на одном из этих рисунков набрасывает гороскоп юного Козимо II (рис. 13). Борьба за великогерцогский патронат вступала в новую стадию.

Здесь уместно вернуться к тексту посвящения «Sydereus Nuncius». Галилей не просто вульгарно льстит девятнадцатилетнему юнцу, только что занявшему трон Великого герцога («одна твоя слава, величайший герой, может придать этим светилам бессмертие имени»³⁵ и т. п.), он внушает ему, что открытие Медицейских звезд — это не только замечательное астрономическое достижение, нет, это божественное подтверждение великого предназначения рода Медичи вообще и Козимо II в частности, это научное доказательство правильности их династического гороскопа: «едва лишь на земле начали блистать бессмертные красоты твоего духа, как на небе яркие светила предлагают себя, чтобы словно речью возвестить и прославить на все времена твои выдающиеся добродетели (praestantissimas virtutes tuas)»³⁶.

Никак не может быть случайным совпадением, что четыре новые блуждающие «звезды» были открыты вскоре после восшествия на престол Козимо II³⁷, что эти «звезды» блуждают не где-нибудь, а обращаются именно вокруг Юпитера, планеты великого Козимо I, что в момент рождения Козимо II именно Юпитер занял надлежащее высокое место над горизонтом, передавая тем самым свою и Козимо I силу и добродетели новорожденному наследному принцу, что этих новых «звезд» именно четыре, т. е. столько, сколько было сыновей у Фердинандо I³⁸. И уж, конечно, не случайно, что Бог, «всеблагой и всевеликий», «создатель и правитель звезд», предопределил, чтобы именно он, Галилей, сделал это великое открытие. Более того, сам Господь пожелал, чтобы родители Козимо II «не сочли [Галилея] недостойным» «ревностно заняться» математическим образованием их отпрыска. И сам Бог убедил Галилея, используя кристально ясные доводы (perspicuis argumentis), посвятить эти «звезды», «неизвестные всем предшествующим астрономам, августейшему имени» правящей династии³⁹. В итоге Галилей, если вдуматься в текст посвящения, представляет себя в качестве посредника между Всевышним и Светлейшим (т. е. между Богом и Козимо II). Да и каким посредником! Вот, скажем, «благочестивый Август»⁴⁰ пытался было увековечить на небе Юлия Цезаря, да не удалось, поскольку выбранное императором небесное светило оказалось кометой и, «исчезнув через короткое время, обмануло надежды столь великого желания»⁴¹. Но с Великими герцогами Этрурии такой промашки не случится, их звезды хоть и блуждающие, но далеко от benignissimo Iovis Arstro не уйдут.

И заметьте — во всем посвящении ни полслова, ни малейшего намека на какое-либо материальное вознаграждение и «нужды низкой жизни». Да и что, собственно, такого он подарил этому замечательному тинейджеру? Звезды? Так они ему и так принадлежали (см. его гороскоп). А что касается патронатных благ, так ведь, если Галилео и семейство Медичи накрепко связаны друг с другом самим небом, то и патронат последних над первым предопределен там же. Патронатные связи, как и браки, совершаются на небесах, кто ж этого не знает? Когда-то Д. Вазари подписал свое письмо Козимо I «Servitor per fortuna e per i stella». Галилей мог бы выразиться так же, и с еще большим основанием.

Но на всякий случай, чтобы не омрачать свой дар даже тенью недопонимания, он в письме Винта от 19 марта 1610 г. разъясняет, что «имеется лишь одна вещь, которая сильно умаляет величие этой встречи (т. е. «встречи» Медичи с их небесным предопределением. — И.Д.)» — незнатность и низкий статус посредника. Действительно, нехорошо получается: тут, знаете ли, выявляются связи воистину небесные, а «выявитель», посредник-организатор — невесть кто, какой-то там lettor delle Mattematiche в Падуе. А ведь он был de facto (и ex Deo), как выразился М. Бьяджиоли, «the Medici oracle»⁴². Нет-нет, он ничего не просит, но ему бы очень хотелось, чтобы Козимо II обратил внимание на вышеуказанное обстоятельство и отметил бескорыстие своего звездного вестника. И тот в конце концов, после долгих колебаний — дело все-таки щекотливое, а вдруг все эти галилеевы звезды не более как оптический обман?⁴³ — все правильно понял, оценил и отметил.

У этой истории есть еще один любопытный аспект. Когда Галилей в упомянутом выше письме Винта от 30 января 1610 г. сообщал о своих астрономических открытиях, его работа находилась еще только в самом начале. Галилей понимал, что для ее завершения потребуется по меньшей мере полтора-два месяца (действительно, «Sidereus Nuncius» включил в себя данные наблюдений, выполненных в период с 7 января по 2 марта 1610 г.). Таким образом, Великому герцогу предлагался, по сути, «полуфабрикат». Однако Козимо II, заинтересовавшемуся новыми астрономическими открытиями, не терпелось увидеть новые «звезды» своими глазами. Галилей же тянул время, ссылаясь на трудности наблюдения небесных объектов с помощью perspicullum и невозможность приезда во Флоренцию по крайней мере до Пасхи⁴⁴ (т. е. до 11 апреля 1610 г.) по причине загруженности преподаванием в Падуанском университете. Кроме того, он очень торопился, надо было как можно скорее завершить наблюдения и опубликовать результаты, иначе кто-нибудь сделает это раньше него, в силу чего он никак не мог тратить время на поездку во Флоренцию. К тому же придворный мир, по словам М. Бьяджиоли, — это отнюдь не «оазис конфиденциальности»⁴⁵, поэтому разумнее сначала опубликовать сообщение о своих открытиях, а уж потом заниматься их публичными демонстрациями. Он, конечно, обещал послать Великому герцогу свою трубу, но, судя по сохранившимся документам, скорее всего, до выхода в свет «Sidereus Nuncius» этого не сделал.

Осторожность Галилея понятна. Даже для работы с современными телескопами требуется навык, что уж говорить о «зрительных трубах» начала XVII в. Галилей прекрасно понимал, что вряд ли ему удастся за одну-две ночи научить нетерпеливого Козимо правильно пользоваться perspicullum и тем самым убедить того в существовании Медицейских звезд. Действительно, когда 24—25 апреля 1610 г. он потратил две ночи в Болонье, пытаясь показать присутствовавшим новые небесные объекты, его усилия не дали никакого результата. Понимая все трудности телескопических наблюдений, Галилей не торопился приставлять свою «трубу» к великогерцогскому глазу. Он пошел другим путем — сначала убедить Козимо в существовании новых небесных тел, а затем уже дать ему возможность на них взглянуть. Иными словами, Козимо должен был увидеть на небе то, в существовании чего он к тому времени уже был бы абсолютно уверен. И тот факт, что Галилей находился в это время в Падуе, а Великий герцог — во Флоренции, позволяло реализовать этот замысел.

19 марта 1610 г. Галилей посылает экземпляр «Sidereus Nuncius» Великому герцогу и в упомянутом выше сопроводительном письме — делая вид, что реальность Медицейских звезд не вызывает более никаких сомнений — замечает, что «необходимо послать многим государям не только эту книгу, но также и инструмент (т. е. телескоп. — И.Д.), чтобы те смогли убедиться в истинности [его открытий]»⁴⁶. И далее перечисляются те правители, от герцога Урбинского до короля польского, коим, как он считает, следовало бы отправить (разумеется, с соизволения Великого герцога) его (Галилея) дары. А чтобы эти дары «были бы надлежащим образом оценены и хорошо приняты», желательно сопроводить их соответствующими посланиями за подписью Козимо II. Иными словами, Галилей просил Козимо II использовать для популяризации своих астрономических открытий дипломатические каналы, что позволяло, кроме всего прочего, транслировать авторитет Великого герцога Тосканы на галилеевы подношения («Sidereus Nuncius» + perspicullum), хотя формально никто из Медичи на тот момент еще не высказался в поддержку утверждений падуанского преподавателя математики. Великий герцог с предложением Галилея согласился (о чем свидетельствует письмо Б. Винта Галилею от 30 марта 1610 г.⁴⁷) и уверил последнего, что подарки «будут доставлены и приняты с подобающим достоинством и великолепием». И только неделю спустя юный тосканский государь смог, наконец, воочию увидеть «свои» звезды.

Таким образом, Галилей сумел вовлечь правителя Тосканы в, как бы мы сегодня сказали, рекламную кампанию европейского масштаба, причем рекламировать Его Высочеству пришлось то, чего он и в глаза-то не видел.

Но это еще не все. Галилей посылает экземпляр «Sidereus Nuncius» И. Кеплеру в Прагу, причем не обычным путем, каким некогда, в августе 1597 г., послал ему свое письмо с благодарностью за присылку «Космографической тайны», но с дипломатической почтой, т. е. через посла Тосканы при габсбургском дворе Джулиано де Медичи. В сопроводительном письме Галилей просил Джулиано передать Кеплеру, что он (Галилей) хотел бы услышать от придворного математика императора Рудольфа II мнение о «Sidereus Nuncius». Имя Кеплера было хорошо известно в Европе (несравнимо более, чем имя Галилея), и его поддержка была для падуанского профессора очень важна. Джулиано решил действовать сугубо официально — как-никак речь шла не просто о звездах, но о Медицейских звездах, а это уже затрагивало столь тонкие материи, как честь страны и правящей династии. Посол, пересылая 8 апреля 1610 г. Кеплеру книгу Галилея, присовокупляет к ней от себя приглашение придворному математику посетить тосканское посольство 13 апреля, резонно рассудив, что столь крупному специалисту в вопросах оптики, математики и астрономии, каким был Кеплер, вполне хватит 4—5 дней, чтобы составить мнение об опусе Галилея и, если это мнение окажется благоприятным, тут же предложить гостю написать что-нибудь в поддержку его итальянского коллеги. Кеплер, который уже в середине марта получил кое-какую информацию об открытиях Галилея, явился в назначенное время к тосканскому послу и тот, после краткой беседы, прочитал ему тот фрагмент письма Галилея, где последний писал о своем желании получить отзыв на свой труд именно от Кеплера. При этом Джулиано заявил, что также присоединяется к просьбе своего соотечественника. Более того, посол пригласил Кеплера к себе на обед 16 апреля, видимо, не только чтобы покормить ученого, но и поинтересоваться, как идут дела с отзывом.

Кеплер встретил книгу Галилея с большим энтузиазмом. Конечно, изложенное в ней нельзя было рассматривать как доказательство гелиоцентризма, но это был труд, утверждавший новый, нетрадиционный взгляд на Вселенную. Если не по букве, то по своему духу «Sidereus Nuncius» был коперниканским трактатом, не говоря уже о важности галилеевых открытий для астрономии. К тому же Кеплер, опубликовавший в 1609 г. свою фундаментальную работу «Astronomia nova», в которой дал вывод двух из трех открытых им законов движения планет, понимал, что фактически заказанное ему сочинение, посвященное открытиям Галилея, вокруг которых поднялось так много шума в Европе, привлечет внимание и к его (Кеплера) собственным достижениям, а также к коперниканской теории в целом. Поэтому тянуть с отзывом не следовало, тем более что и Рудольф II весьма интересовался мнением Кеплера о книге Галилея.

19 апреля Кеплер посылает рукопись трактата-отзыва «Разговор с звездным вестником» («Dissertatio cum Nuntio Sidereo») Галилею в Падую (обычной почтой), а затем отправляет копию в типографию. Не проходит и трех недель, как «Dissertatio» выходит в свет с посвящением Джулиано де Медичи. И это не удивительно, ибо Кеплер полагал, что Галилей является либо клиентом Медичи, либо как-то, и, возможно, весьма прочно, связан с тосканской династией (иначе зачем было ему посылать «Sidereus Nuncius» через посольство Тосканы в Праге?) А если это так, то и его отзыв — это не просто ответ на личную просьбу Галилея, но элемент политической игры. И Кеплер решает использовать ситуацию для пропаганды коперниканства, а также для того, чтобы лишний раз напомнить о себе.

«Dissertatio» представляет собой своего рода двойную апологию — Галилея и самого Кеплера. В ней не только перечисляются все прокоперниканские труды императорского математика, но и подчеркивается, что именно его, Кеплера, книга по оптике «Ad Vitellionem paralipomena, quibus Astronomiae pars Optica traditur», т. е. «Дополнения к Вителлию, в которых излагается оптическая часть астрономии», вышедшая в 1604 г., дает ключ к пониманию принципа действия зрительной трубы Галилея. Из текста «Dissertatio» получается, что Галилей — это прежде всего великий наблюдатель и искуснейший изготовитель оптических приборов, тогда как он, Кеплер, — выдающийся натурфилософ, математик и космолог (как выразился М. Бьяджиоли, получалось, что «Галилео был обладателем умелых рук и изощренного зрения, в то время как Кеплер представлялся человеком, наделенным философским умом»⁴⁸). Тем самым «Dissertatio» стал не только поддержкой Галилея, но и рекламой достижений самого Кеплера в Италии, т. е. в том регионе Европы, где до тех пор его труды не имели большой известности.

Но самое поразительное в истории создания «Dissertatio» состоит в том, что в распоряжении Кеплера не было достаточно мощного телескопа; те зрительные трубы, которые имелись в императорской коллекции, позволяли наблюдать поверхность Луны, но не спутники Юпитера. Таким образом, Кеплер поддержал утверждения Галилея, не имея возможности их проверить. Тут же нашлись критики, упрекнувшие его за чрезмерную доверчивость. Поэтому он вынужден был написать второе предисловие к «Dissertatio» с разъяснением своей позиции. «Может быть, я покажусь слишком смелым, — оправдывался Кеплер, — если так легко поверю твоим (трактат, напоминаю, написан в форме письма Галилею. — И.Д.) утверждениям, не подкрепляя свои оценки никаким собственным опытом. Но почему я не должен верить ученейшему математику, о правоте которого свидетельствует самый стиль его суждений, который далек от суетности и для стяжания общего признания не будет говорить, что видел то, чего на самом деле не видел»⁴⁹. Т. е. Галилею стоит поверить потому, что человек он хороший, просто так врать не станет, да и стиль у него несуетный. Аргумент, конечно, убийственный, но Кеплеру было не до мелочей, нужно было отстаивать всеми возможными способами великую коперниканскую идею и бороться с теми, кому «все, что лежит по ту сторону аристотелевого пограничного столба, представляется вредным и кощунственным»⁵⁰. К тому же отказать тосканскому послу было трудно.

Поддержка Кеплера сыграла важную роль в развитии отношений между Галилеем и семейством Медичи. Действительно, когда в начале апреля 1610 г. Галилей смог, наконец, приехать в Пизу, где тогда находился тосканский двор, и показать Козимо II и его окружению Медицейские звезды — по счастью, демонстрация прошла успешно — Великий герцог дал понять, что намерен обдумать вопрос о подыскании для ученого подобающей его заслугам придворной должности. Но затем дело застопорилось, поскольку до тосканского двора стали доходить слухи, будто некоторые известные астрономы, в частности Дж Маджини, не подтвердили открытий Галилея. Поэтому «Dissertatio» Кеплера подоспел как нельзя кстати. Галилей, получив рукопись, немедленно пересылает ее во Флоренцию. Он, конечно, понимал, что имя Кеплера вряд ли известно Медичи, но зато им хорошо известно имя его патрона императора Рудольфа II. Поэтому Галилей подчеркивает в сопроводительном послании, что он «получил письмо, а фактически трактат на восьми листах, от математика Императора, который одобрил все части моей книги»⁵¹. Галилей не забывает также отметить, что Кеплер — лицо незаинтересованное, в отличие от многих завистливых literati d'Italia.

Расчет Галилея прост и ясен: Медичи вряд ли знают, каким именно способом он переслал «Sidereus Nuncius» в Прагу и о последующей, как выразился М. Бьяджиоли, «Giuliano's choreography»⁵² с приглашением Кеплера в тосканское посольство и т. д. Поэтому они, скорее всего, решат, что Кеплер, получив экземпляр галилеевой работы, прочитал ее, возможно, посмотрел в телескоп, чтобы убедиться в правоте итальянского коллеги (о том, что Рудольф II покровительствует ученым и собирает научные приборы, в Европе было хорошо известно), после чего отписал восторженный отзыв. Ведь в рукописном варианте «Dissertatio», который Галилей получил и переправил затем во Флоренцию, не было никаких предисловий, в которых Кеплер излагал все детали этой истории и признавался, что фактически поверил Галилею на слово. И уж подавно там не было посвящения Джулиано де Медичи. Все эти добавления и признания появились только в печатном варианте, и ни Козимо II, ни Галилей о них заранее знать, разумеется, не могли.

22 мая 1610 г. Винта сообщает Галилею, что Их Высочествам были зачитаны все письма, которые последний им направил, и они получили от них «безграничное удовольствие, особенно от последнего письма (т. е. от отзыва Кеплера, печатный вариант «Dissertatio» с посвящением Джулиано, датированным 3 мая 1610 г., еще не был получен во Флоренции. — И.Д.)». Теперь все, даже весьма скептически настроенные по отношению к утверждениям Галилея literati, смогли, наконец, увериться в его правоте. И далее Винта упомянул, что Козимо II дал слово, что «будет думать о наиболее почетном [придворном] титуле» для Галилея⁵³. Но только 10 июля 1610 г. Галилею было пожаловано звание «главного математика Пизанского университета и главного философа и математика Великого герцога Тосканского», после чего Галилей сложил с себя преподавательские обязанности в Падуанском университете (15 июля) и отбыл во Флоренцию.

Почему же Козимо, даже убедившись лично в начале апреля 1610 г. в существовании Медицейских звезд, тянул около трех месяцев с назначением Галилея на придворную должность? Он не верил собственным глазам? Или ему было недостаточно поддержки «математика императора», которая для Великого герцога имела больший вес, чем мнение болонского профессора Джованни Маджини (не в силу большей убедительности доводов первого, а по причине его более высокого статуса)? Видимо, августейшую душу терзали сомнения иного свойства — стоят ли Медицейские звезды той хорошо оплачиваемой придворной должности, на которую рассчитывал Галилей? Ведь новые «звезды» уже открыты, их существование уже доказано, им уже дано подобающее название. Все! Дело сделано. Так стоит ли теперь платить Галилею пожизненно весьма приличное жалованье, да еще и подарки время от времени дарить? Не ограничиться ли разовой выплатой? И все же после долгих раздумий и колебаний Козимо II и его окружение решили, что столь необычный дар, который Галилей преподнес семейству Медичи, достоин особой благодарности. Действительно, монархии как способу правления сопутствует сложная система символов, образов и мифов, и Галилей нашел остроумный способ естественной репрезентации власти. Он предложил не проект величественного сооружения (колонны, статуи, пирамиды и т. п.), но, так сказать, monumento della nature, природный памятник великой династии. Медицейские звезды, будучи естественными (природными) объектами, функционирующими в символическом пространстве власти, приносили пользу особого рода — они поддерживали политический миф о естественности правления клана Медичи, а это стоило много дороже галилеева жалованья.

Тем временем Кеплер, возможно, воодушевленный открытиями Галилея, возвращается к рассмотрению оптических вопросов. В августе — сентябре 1610 г. он пишет свой знаменитый трактат «Диоптрика, или Доказательство того, как становится видимым изображение с помощью недавно изобретенной зрительной трубы»⁵⁴. Но Галилей отозвался об этой выдающейся работе весьма прохладно: «[Кеплер] написал об этом (т. е. об устройстве и расчете телескопа. — И.Д.) книгу, но настолько темную, что, пожалуй, и сам ее не понял»⁵⁵.

9 августа 1610 г. Кеплер обращается к Галилею с просьбой прислать ему свою зрительную трубу, т. к. доступные ему инструменты не позволяют наблюдать спутники Юпитера и он не имеет ни средств, ни квалифицированных помощников, чтобы создать более совершенный прибор⁵⁶. «Вы пробудили во мне страстное желание увидеть ваши инструменты, — писал он Галилею, — чтобы я, наконец, смог, как и вы, наслаждаться великим небесным зрелищем». Несколько ранее, 19 апреля 1610 г., Джулиано де Медичи сообщил Галилею, что император Рудольф II хотел бы получить зрительную трубу итальянского ученого и даже высказал недоумение по поводу того, что тот предпочел одаривать своим изобретением в первую очередь кардиналов, а не его императорское величество. Но ни Рудольфу II, ни Кеплеру Галилей так и не послал своей зрительной трубы⁵⁷. В письме Кеплеру от 19 августа 1610 г. Галилей, к тому времени уже заключивший контракт с Великим герцогом и не нуждавшийся более в формальных подтверждениях своих открытий, но весьма заинтересованный в сохранении своей монополии в использовании хороших зрительных труб для исследования неба, сослался на то, что его машина для шлифования линз в настоящее время разобрана по причине его переезда из Падуи во Флоренцию, а лучший из его инструментов был отдан в галерею Великого герцога «на вечное хранение среди особых драгоценностей»⁵⁸. Это было правдой, но правдой было и то, что, предлагая в марте 1610 г. Великому герцогу список особ, коим предполагалось выслать perspicullum, Галилей не включил в него Рудольфа II. И вряд ли это было случайностью. Дело, разумеется, не в самом Рудольфе II, а в том, что тот имел в качестве придворного математика И. Кеплера, который мог стать для Галилея опасным конкурентом⁵⁹. В то же время Галилей нуждался в поддержке Кеплера. Вот и пришлось итальянскому virtuoso обращаться к услугам дипломатической почты и тосканского посла в Праге. Ведь не мог же он так прямо взять и написать Кеплеру: «Ты, дорогой коллега, мне помоги и подтверди существование того, чего ты в глаза не видел и в ближайшее время, скорее всего, не увидишь, уж я об этом позабочусь». Пришлось придумывать хитрый маневр, который Галилею блестяще удался. И когда Кеплер, человек куда более наивный, нежели Галилей, поинтересовался (в упомянутом выше письме от 9 августа 1610 г.), а кто, собственно, еще видел Медицейские звезды, новоиспеченный «первый математик и философ Великого герцога» ответил ему с подкупающей откровенностью: «Вы, дорогой Кеплер, спрашиваете о других свидетелях. Я упомяну Великого герцога Тосканы, который несколько месяцев тому назад наблюдал Медицейские звезды вместе со мной в Пизе и любезно предложил мне <...> вернуться в родные края, положив мне годовое жалованье в 1000 скуди, звание Философа и Математика Его Высочества, без [преподавательских] обязанностей, но с уймой свободного времени»⁶⁰. Когда научный объект становится предметом политического торга, «другие свидетели» могут только все испортить.

Итак, старания Галилея не пропали даром. Переехав в августе (или в сентябре) 1610 г. во Флоренцию, он стал не только возлюбленным Filosofo e Matematico Primario del Granduca di Toscana без какой-либо реальной педагогической нагрузки, но и получателем фантастически высокого жалования — 1000 золотых флоринов в год. Достаточно сказать, что Галилей получал в полтора раза больше, нежели primo segretario Великого герцога и в три раза больше, чем любой художник или инженер, состоявший на герцогской службе⁶¹. Кроме того, ему была пожалована золотая цепь (как знак достоинства), было позволено поселиться в любой загородной вилле герцога, пока он не подыщет себе постоянного жилья и т. д. Но вернемся к гороскопам.

Галилей составлял их не только для знатных особ, но и для близких ему людей. Сохранились, в частности, выполненные им гороскопы его дочерей — Вирджинии (родилась 12 августа 1600 г.) и Ливии (родилась 18 августа 1601 г.) с их краткими характеристиками, основанными на астрологических данных. Вот что записал Галилей относительно старшей дочери:

«Прежде всего Сатурн, Меркурий и Луна разделены <...>, что указывает на некоторые расхождения между рациональными (Меркурий и Сатурн) и чувственными способностями (Луна), поскольку Меркурий сильнее всех и находится в знаке его господства (Меркурий управляет созвездием Девы. — И.Д.). Но поскольку Луна (управляющая эмоциями. — И.Д.) была очень истощена и находилась в знаке повиновения, то [у Вирджинии] разум управляет чувствами.

Сатурн, влияющий на характер, поскольку он в высшей точке, обещает, что [ее] нрав будет добрым и строгим, хотя и с примесью некоторой порчи, которая, впрочем, умеряется и обуздывается самым действенным аспектом (validissimo aspecto)⁶² благотворного Юпитера по отношению к могущественному Меркурию, что приводит к терпеливости в работе, беспокойству, одиночеству, молчаливости, бережливости, стремлению все обращать в свою пользу, ревнивости, а также к тому, что она может не выполнять своих обещаний.

Благоприятствие же Солнца придает [ей] некоторую заносчивость и надменность. Спика (самая яркая звезда в созвездии Девы. — И.Д.) добавляет обаяние и набожность. А [созвездие] Весов, человеческий знак, придает человечность и любезность.

Об уме (De ingenio) [Вирджинии]

Что касается ее ума, то Меркурий, наделенный многими достоинствами, обещает ей замечательный ум. Более того, поскольку Юпитер соединяется (с Меркурием. — И.Д.), он дополнительно придает мудрость, предусмотрительность и мягкость (humanitatem). Благоприятствующий же и мощный Сатурн особенно наделяет памятью. И Весы в соединении со многими планетами благоприятствуют уму».

В гороскопе Ливии Галилей обнаруживает указание на экстравертный характер, поскольку «Меркурий возвышается очень сильно над всеми, и Юпитер, который с ним в союзе, дает знания и щедрость, простоту, человечность, эрудицию и гордость»⁶³. Однако, если верить Д. Собел⁶⁴, эти характеристики мало соответствуют реальности.

В упомянутом выше собрании астрологических материалов из флорентийского архива (Biblioteca Nazionale di Firenze, Manuscripti Galeliani, N 81) находится также гороскоп Сагредо с многочисленными таблицами и расчетами, которые показывают, сколь детально Галилей был знаком с астрологической практикой.

В целом заключение Галилея относительно характера Сагредо звучит почти панегирически — щедр, благороден, приветлив, общителен, любит удовольствия. И все оттого, что «аксендант падает на знак Венеры в ее собственном доме, окруженном Плеядами и по отношению к Юпитеру точно в секстиле. Венера свободна от лучей, могущих ей навредить».

Таким образом, в гороскопе Сагредо не было «плохих аспектов» в аксенданте. Однако Галилей все же нашел некое несоответствие: «из-за комбинации теплых и сырых темпераментов, сангвиник действительно теряет часть своего баланса, т. к. Венера — плохо сбалансированная дама из-за аксенданта и её дома, а более всего из-за Сатурна, который находится в оппозиции к аксенданту».

В предисловии к «Dialogo» Сагредо характеризовался как «человек высокого происхождения и весьма острого ума»⁶⁵. Кроме того, из сохранившейся переписки Галилея с Сагредо видно, что последний время от времени рекомендовал своим знакомым обратиться к астрологическим услугам своего тосканского друга.

Впрочем, мой экскурс в астрологические интересы и занятия Галилея несколько затянулся, пора вернуться в хронологические рамки моего повествования.

Примечания

1. Poppi A. Cremonini e Galilei... P. 43.

2. Подр. См.: Favaro A. Galileo astrologo secondo i documenti editi e inediti // Mente a Cuore. 1881. Vol. 8. P. 99—108; Rutkin H.D. Galileo Astrologer: Astrology and Mathematical Practice in the Late Sixteenth and Early Seventeenth Centuries // Galilaeana. 2005. Vol. II. P. 101—143; Rutkin H.D. Celestial Offerings: Astrological Motifs in the Dedicatory Letters of Kepler's Astronomia Nova and Galileo's Sidereus Nuncius // Secrets of Nature: Astrology and Alchemy in Early Modern Europe / Ed. by W.R. Newman, A. Grafton. London; Cambridge (Mass.): The MIT Press, 2001. P. 133—112. Собрание галилеевых гороскопов хранится ныне в Biblioteca Nazionale Centrale di Firenze (Manuscripti Galeliani. № 81).

3. Favaro A. Galileo Galilei e lo Studio di Padova. In 2 Vol. Firenze: Successori Le Monnier, 1883. (См. также: Galilei G. Le Opere. Vol. II. P. 236231; 264—265).

4. Schmitt Ch. The faculty of arts at Pisa at the time of Galileo // Schmitt Ch. Studies in Renaissance philosophy and science. London: Variorum Reprints, 1981. (1-ое изд.: 1912). P. 245—212; P. 255.

5. В натальной астрологии часто точную дату рождения определяют по реальным фактам биографии человека и его характеру.

6. Galilei G. Le Opere. Vol. X. P. 226—227.

7. Галилей Г. Звездный вестник. С. 15—16.

8. Galilei G. Le Opere. Vol. XI. P. 111. Здесь уместно упомянуть, что еще 28 января 1611 г. математик Лука Валерио (L. Valerio; 1552—1618) писал Галилею, что его открытие Медицейских планет разъясняет некоторые вопросы астрологии. В частности, предсказания, сделанные в разное время, но опиравшиеся на одно и то же положение Юпитера на небе, часто не сбывались. Теперь, по мнению Валерио, стало ясно, что астрологи не учитывали влияния открытых Галилеем новых «звезд», двигающихся вокруг планеты.

9. Челлини Б. Жизнь Бенвенуто Челлини, флорентийца, написанная им самим во Флоренции / Пер. М. Лозинского. М.: Худлит., 1958. С. 212.

10. Тосканские астрологи создали новый гороскоп Флоренции, из коего следовала неотвратимость прихода к власти династии Медичи. См.: Cox-Rearick J. Dynasty and Destiny in Medici Art. Priceton, N. J.: Priceton University Press, 1984.

11. Говоря современным языком, Accademia del Disegno функционировала как своего рода department of public relations при дворе Медичи. Академия контролировала и координировала работу всей гигантской пропагандистской машины династии, устраивала все крупные политические мероприятия — от похорон до свадеб и приемов. См. подр.: Biagioli M. Galileo the Emblem Maker // ISIS. 1990. Vol. 81. P. 230—258; Litchfield R.B. Emergence of a Bureaucracy: The Florentine Patricians, 1530—1790. Priceton, N.J.: Princeton University Press, 1986; Diaz F. Il Granducato di Toscana: I Medici. Turin: UTET, 1976; Jack M.A. The Accademia del Disegno in Late Renaissance Florence // Sixteenth Century Journal, 1976. Vol. 7. P. 3—20.

12. Галилей Г. Звездный вестник. С. 14.

13. Папа Лев X (1475—1521; понтификат: 1513—1521) — в миру Джованни де Медичи, сын Лоренцо Великолепного.

14. Vasari G. Ragionamenti di Giorgio Vasari sopra le invenzione da lui dipinte in Firenze // Vasari G. Le Opere / Ed. by G. Milanese. Firenze: Sansoni, 1882. Vol. 8. P. 85.

15. Biagioli M. Galileo the Emblem Maker. P. 223.

16. Точнее, impresa, т. е. некоторое изображение («тело») в сочетании с девизом motto («душой»). Impresa выражала особенности характера, идеи, принципы, цели или события жизни конкретного человека и служила средством его самовыражения (иногда одно и то же лицо использовало несколько импрес). Импресы получили первоначальное распространение в конце XIV в. при французском и бургундском дворах. Их вышивали на одежде, коврах, покрывалах, изображали на портретах, описывали в литературных произведениях, вырезали на дереве, запечатлевали в металле и т. д. Паоло Джовио (P. Giovio) в трактате «Dialogo dell'imprese militari e amorose» (1551) перечисляет шесть правил составления impresa: 1) должно соблюдать надлежащие пропорции между «телом» (изображением) и «душой» (девизом); 2) смысл impresa не должен быть слишком темным, но и не настолько прозрачным, чтобы его мог понять каждый простолюдин; 3) impresa должна иметь красивый вид, следует использовать изображение звезд, Солнца, Луны, огня, воды, деревьев, необычных животных, фантастических птиц, механических инструментов; 4) impresa не должна включать «человеческих форм»; 5) изображение непременно должно сопровождаться девизом, который обязательно должен быть сформулирован на языке, отличном от родного языка носителя impresa (для затемнения смысла); 6) девиз должен быть кратким, но не настолько, чтобы смысл его становился неопределенным. Однако этим правилам следовали не всегда. Скажем, часто impresa изображали человеческие фигуры, а девиз не всегда формулировался на иностранном языке. Часто составление девиза заказывали кому-то, к примеру, граф Рутленд (Rutland) в 1613 г. уплатил 44 шиллинга У. Шекспиру за составление motto к своему impresa, а Бен Джонсон высмеивал рыцарей, не способных составить для себя даже девиза.

17. Галилей Г. Звездный вестник. С. 16.

18. Конечно, Галилею в целом неплохо жилось и в Венецианской республике, но... Ему хотелось избавиться от преподавательских обязанностей, хотелось иметь большее жалование, да и много чего другого. Разумеется, и в падуанский период он имел надежных покровителей, однако венецианская патронатная ситуация в корне отличалась от флорентийской: «салоны, casini и частные академии, а не двор и государственные академии были средоточиями патроната» в «жемчужине Адриатики» (Biagioli M. Galileo the Emblem Maker. P. 238). Политический миф Венеции — прославление республики, а не отдельной правящей династии. И этот государственный миф Галилея не устраивал — свободы много, денег мало. Венецианский сенат воспринял созданный им телескоп как полезный для нужд навигации и военного дела инструмент, тогда как для Медичи галилеева occhiale была прежде всего, по остроумному выражению М. Бьяджиоли, «a viewer of dynastic monuments» (Ibid. С. 239), что давало Галилею возможность представлять всевозможные naturalia как элементы династической символики клана Медичи, а это можно было делать за совсем другие деньги и, что не менее важно, обретя совершенно иной социальный статус. Демократия платит за пользу, монархия оплачивает свои амбиции.

19. Т. е. «Книги придворного».

20. Castiglione B. Book of the Courtier. Garden City, N. Y.: Anchor Books, 1959. P. 100. Кстати, в личной библиотеке Галилея имелась неплохая подборка руководств по придворному этикету, риторике и литературному мастерству, в частности, книга Джованни делла Каса (G. Della Casa) «Galateo», а также «Idea di varie lettere usate nella Segreteria d'ogni Principe» и др. (Подр. см.: Favaro A. La libereria di Galileo Galilei // Bullettino di Bibliografia e Storia delle scienze Mathematiche e Fisiche. 1886. Vol. XIX. P. 219—293; P. 273275). Замечу также, что еще до того, как он стал Filosofo e Matematico Primario del Granduca di Toscana, Галилей представлял себя как Florentine Patrician.

21. Когда Козимо I пришел к власти, он заменил традиционных небесных покровителей Флоренции — Св. Зиновия (St. Zenobi) и Св. Иоанна (St. Giovanni) — на новых: Св. Косьму (по-итальянски — Козимо) и Св. Дамиана. Косьма и Дамиан — два родных брата, по профессии медики (media), которые жили и практиковали во второй половине III в. в Киликии, а затем близ Рима, и за свою работу не требовали никакого вознаграждения, кроме веры в Иисуса Христа. Западная церковь отмечает их память 27 сентября, что совпадает с днем рождения Козимо Старшего, почитавшегося как pater patriae (отец отечества). Козимо Старшего и Козимо I часто называли врачами (исцелителями) Флоренции, поскольку они спасли город от «чумы политической смуты». Папа Лев Х Медичи в первый же год своего понтификата (1513) ввел новый ежегодный праздник — Cosmalia — якобы в честь Св. Косьмы, но в действительности — в память о Козимо Старшем (Cox-Rearick J. Denasty and Destiny... P. 279).

22. Гильберт разделял взгляды Коперника, а многие его утверждения и открытия подрывали господство аристотелианского стереотипа в натуральной философии. Галилей был хорошо знаком с трактатом Гильберта (Biagioli M. Galileo Courtier... P. 56; Drake S. Galileo at Work... P. 62—63; 67; 303—304). Об отношении Галилея к трудам англичанина свидетельствует следующий фрагмент «Dialogo»:

«Симпличио. Значит, вы принадлежите к тем, которые сочувствуют магнетической философии Уильяма Гильберта?

Сальвиати. Принадлежу, конечно, и думаю, что моими товарищами будут все те, кто внимательно прочтет его книгу и ознакомится с его опытами; я не теряю надежды, что и с вами может случиться то же, что произошло в данном случае со мной, если только любознательность, подобная моей, и признание существования бесчисленного множества вещей в природе, еще не понятных для человеческого разума, освободят вас от рабской покорности тому или другому отдельному писателю по вопросам природы, ослабят путы, наложенные на ваш разум, и смягчат непримиримость и сопротивление вашего чувства, так что вы перестанете впредь отказываться прислушиваться к речам, еще не слыханным. Но ограниченность (да будет мне позволено воспользоваться этим термином) заурядных умов зашла столь далеко, что они не только слепо несут в виде дара или даже подати собственное одобрение всему тому, что они находят у авторов, доверие к которым им было внушено наставниками в раннем детстве, во время учения, но даже отказываются выслушивать, а тем более изучать какое бы то ни было новое предположение или проблему, хотя бы последние не только не были опровергнуты, но даже не были изучены и рассмотрены их авторитетами. Одна из этих проблем — это исследование того, какова настоящая, подлинная, первичная, внутренняя и главная материя и субстанция нашего земного шара. И хотя ни Аристотелю, ни кому-либо другому, а именно Гильберту впервые пришло на ум подумать, не может ли она быть магнитом, и хотя ни Аристотель, ни другие не оспаривали такого мнения, все же мне приходилось встречать многих, которые при первом слове об этом, подобно лошади, пугающейся тени, бросались назад и избегали говорить на эту тему, считая такое представление пустой химерой и даже необыкновенной глупостью. И может быть, книга Гильберта не попала бы в мои руки, если бы один очень известный философ-перипатетик (по-видимому, Галилей намекает на Кремонини. — И.Д.) не подарил мне ее, как я думаю, чтобы предохранить свою библиотеку от заразы» (Галилей Г. Диалог о двух главнейших системах мира — птолемеевой и коперниковой // Галилей Г. Избранные труды: в 2-х тт. Т. I. М.: Наука, 1964; С. 97—555; С. 493).

23. Biagioli M. Galileo the Emblem Maker. P. 243. Галилей писал, что «сенаторы и многие знатные особы, несмотря на свой преклонный возраст, не раз вскарабкивались по лестнице самой высокой кампанилы Венеции (на площади Сан-Марко. — И.Д.), чтобы наблюдать идущие в порт корабли, находящиеся на таком удалении, что им требовалось более двух часов ходу под полными парусами, прежде чем их можно было наблюдать без моей трубы» (Galilei G. Le Opere. Vol. X. P. 254).

24. Ibid. P. 253—254.

25. Ibid. P. 210—213.

26. В письме Веспуччи (весна 1609) Галилей признается, что желал бы вернуться во Флоренцию, надеясь обрести там свободу от преподавания, ибо «потребность в досуге сильнее, чем в золоте» (Ibid. P. 231—234; перевод этого письма см.: Кузнецов Б.Г. Галилей. С. 303—305).

27. В этой модели телескопа в трубу с окуляром была вставлена труба с объективом, так что одна труба могла скользить по другой, что облегчало фокусировку. Кроме того, сам прибор (около 1 м длиной) был установлен на устойчивом основании, т. е. руки наблюдателя были (после настройки) свободны, благодаря чему удобно было делать зарисовки увиденного.

28. Galilei G. Le Opere. Vol. X. P. 273—278; P. 277. См. также: Drake S. Galileo's first telescopic observations // Journal for the History of Astronomy. 1976. Vol. 7. P. 153—168. С. Дрейк полагал, что письмо адресовано Энеасу Пикколомини (E. Piccolomini), А. Фаваро — Антонио де' Медичи.

29. Magini G.A. Ephemerides coelestium motuum ab anno domini 1598, atque ad annum 1610, secundum. Copernici observationes accuratissime supputatae et correctae ecc. Venetiisi Apud Damianum Zenarium, 1599. F. 444v.

30. Galilei G. Le Opere. Vol. III. P. 427.

31. Ibid. P. 427.

32. Галилей Г. Звездный вестник. С. 40. По мнению С. Дрейка, 11 января Галилей полагал еще, что три звездочки не кружатся возле Юпитера, а колеблются, двигаясь взад-вперед по прямой линии. Только между 12 и 15 января Галилей понял, что открытые им «блуждающие звезды» действительно обращаются вокруг Юпитера (Drake S. Galileo's first telescopic observations P. 164165). Более детально эта история рассмотрена в следующих статьях: Meeus J. Galileo's First Records of Jupiter's Satellites // Sky and Telescope. 1964. Vol. 27. № 2. P. 105—106; Gingerich O., Helden A., van. From occhiale to printed page: the making of Galileo's «Sidereus Nuncius» // Journal for the History of Astronomy. 2002. Vol. 24. P. 251—267.

33. Galilei G. Le Opere. Vol. X. P. 280.

34. Galilei G. Le Opere. Vol. X. P. 283. Винта посоветовал назвать их Медицейскими. Кстати, когда Галилей, между 15 и 30 января 1610 г., был в Венеции, где договаривался с типографом Фомой Бальони (Th. Baglioni) о печатании «Sidereus Nuncius», он передал последнему только часть рукописи с описанием своего perspicullum и наблюдений Луны, но без титульного листа и посвящения. Однако, на первой странице рукописи упоминалось об открытии им доселе невидимых четырех планет, которые он назвал Cosmica Sydera. Но о Юпитере — ни слова.

35. Галилей Г. Звездный вестник. С. 16.

36. Там же. С. 15.

37. «Четыре звезды, сохраненные для твоего славного имени (tuo inclyto nomine reservata), и даже не из числа обычных стадных и менее важных неподвижных звезд, но из знаменитого класса блуждающих» (Там же. С. 15).

38. Последнее обстоятельство, не отмеченное в посвящении к «Sidereus Nuncius», указано Галилеем в его письме к Б. Винта от 13 февраля 1610 г. (Galilei G. Le Opere Vol. X. P. 283).

39. Галилей Г. Звездный вестник. С. 16—17.

40. Имеется в виду Октавиан Август (63 г. до н. э. — 14 г. н. э.).

41. Там же. С. 15.

42. Biagioli M. Galileo the Emblem Maker. P. 245.

43. Подр. см.: Biagioli M. Galileo the Emblem Maker. P. 245—250 (или: Biagioli M. Galileo Courtier... P. 133—139).

44. Начало пасхальной недели в 1610 г. пришлось на 5 апреля (по григорианскому календарю).

45. Biagioli M. Galileo's Instruments of Credit: Telescopes, Images, Secrecy. Chicago and London: The University of Chicago Press, 2006. P. 31.

46. Galilei G. Le Opere. Vol. X. P. 298.

47. Ibid. P. 308.

48. Biagioli M. Galileo's Instruments of Credit... P. 35.

49. Цит. с небольшими изменениями по: Белый Ю.А. Иоганн Кеплер... С. 139.

50. Там же.

51. Galilei G. Le Opere. Vol. X. P. 349.

52. Biagioli M. Galileo's Instruments of Credit. P. 38.

53. Galilei G. Le Opere. Vol. X. P. 355.

54. Kepler J. Dioptrice seu Demonstratio eorum quae visui et visibilibus propter Conspicilla non ita pridem inventa accidunt. Augustae Vindelicorum [Augsburg], typis Davids Franci, 1611.

55. Galilei G. Le Opere. Vol. XIX. P. 590.

56. Ibid. P. 413—414.

57. Впрочем, Кеплеру повезло. Ненадолго остановившийся в Праге кельнский курфюрст Эрнст привез зрительную трубу, присланную ему Галилеем, и любезно предоставил ее во временное пользование Кеплеру. Одиннадцать ночей, с 30 августа по 9 сентября 1610 г., тот вместе с двумя помощниками вел наблюдения. При этом каждый самостоятельно зарисовывал увиденное, а затем результаты сопоставлялись. 9 сентября Кеплер возвращает трубу, а уже 11 сентября был готов его отчет о наблюдениях — «Narratio de observatis a se quatuor Jovis satellitibus erronibus», т. е. «Рассказ о наблюдениях четырех спутников Юпитера». Кстати, именно Кеплер ввел в науку термин «спутник» планеты.

58. Galilei G. Le Opere. Vol. XIX. P. 421.

59. В мае 1610 г. Галилей в письме Винта высказался по этому поводу предельно ясно: «Я бы не желал быть вынужденным раскрывать подлинный процесс изготовления [зрительных труб] кому-либо, кроме мастера Великого герцога» (Ibid. Vol. X. P. 350). Ученик Галилея Эванджелиста Ториччелли (Torricelli E.; 1608—1647), умирая, распорядился, чтобы все материалы, содержащие описания секретов изготовления телескопов, а также все его оборудование были заперты в ящик и переданы в распоряжение Великого герцога Тосканы. Патрону доверять можно, но не коллегам.

60. Galilei G. Le Opere. Vol. X. P. 414; 422.

61. К примеру, великий Джамболонья (Giovanni da Bologna или Jean de Boulogne; 1529—1608), создатель знаменитого «летящего» Меркурия (Medici Mercury) и «Похищения сабинянок», более сорока лет прослуживший при дворе Медичи, получал в конце жизни около 300 флоринов в год. (Trevor-Roper H. Princes and Artists. London: Thames Hudsen, 1976. P. 109—112, 130).

Правда, кроме официального жалования многие придворные получали в подарок своего рода премиальные — медали, лошадей, предметы убранства и т. д. Но в любом случае Галилей, тоже не обделенный великогерцогскими щедротами, оказался в десятке самых высокооплачиваемых cortigiani.

62. Аспектами в астрономии и астрологии называются наблюдаемые с Земли особые расположения планет (соединения, оппозиции и т. д.). В данном фрагменте Галилей имеет в виду так называемый секстильный аспект, когда долготы двух планет отличаются на шестую часть круга (60°). — И.Д.

63. Favaro A. Galileo Galilei e lo Studio... Vol. II. P. 158.

64. Sobel D. Galileo's Daughter: A Historical Memoir of Science, Fair, and Love. New York: Penguin Books, 2000.

65. Галилей Г. Диалог... С. 103.