На правах рекламы:

• Клавиатура для Macbook

• https://relatoseroticos-x.com/incesto а

Светлейшему

Косме II Медичи

четвертому великому герцогу Этрурии

Преславным и преисполненным человечности было дело тех, которые пытались защитить от пренебрежения преславные дела выдающихся своей доблестью мужей и спасти от забвения и погибели их бессмертия достойные имена. Для этого на память потомству создаются изображения, высеченные из мрамора или вылитые из меди; для этого ставятся статуи пешие или конные; для этого тратятся средства на возведение колонн и пирамид, доходящих, как сказано, до светил; для этого, наконец, строятся города, посвященные именам тех, которых благодарное потомство считает необходимым передать вечности. Таково уж состояние человеческого ума, что, если не побуждать его упорно врывающимися в него снаружи изображениями вещей, то всякое воспоминание легко из него исчезает.

Но другие, стремящиеся к более прочной и продолжительной памяти, поручают вечное провозглашение великих людей не камням и металлам, но охране Муз и нетленным памятникам письменности. Но зачем же мне напоминать об этом, как будто человеческая изобретательность, довольная достигнутым здесь, не осмелилась идти дальше вперед; наоборот, она, заглядывая в даль и хорошо понимая, что все памятники человечества гибнут от насилия, бурь и ветхости, изобрела более прочные знаки, над которыми не имеет власти ни всепожирающее время, ни завистливая ветхость. Поэтому она, переселясь в небо, вечным назва­ниям ярчайших звезд и их сферам сообщала имена тех, которые за свои выдающиеся и почти божественные дела сочтены были достойными вместе со светилами наслаждаться вечной жизнью. По этой причине слава Юпитера, Марса, Меркурия, Геркулеса и остальных героев, именами которых зовутся светила, исчезнет только тогда, когда погаснет блеск самих этих светил. Однако это изобретение человеческого остроумия, благородное и достойное удивления с самого начала, не в ходу уже многие века, и одни только древние герои занимают эти блестящие места и как бы удерживают их в своей власти. И тщетно благочестивый Август пытался ввести в их собрание Юлия Цезаря; действительно, когда он захотел назвать звездой Юлия появившееся (в то время) светило из числа тех, которые у греков назывались Кометами, а у нас власатыми, то оно, исчезнув через короткое время, обмануло надежды столь великого желания. Но мы, светлейший государь, можем возвестить твоему высочеству нечто гораздо более надежное и удачное; действительно, едва лишь на земле начали блистать бессмертные красоты твоего духа, как на небе яркие светила предлагают себя, чтобы словно речью возвестить и прославить на все времена выдающиеся добродетели. И вот они — четыре звезды, сохраненные для твоего славного имени, и даже не из числа обычных стадных и менее важных неподвижных звезд, но из знаменитого класса блуждающих; вот они с удивительной быстротой совершают свои круговые движения с неравными друг другу движениями вокруг благороднейшей других звезды Юпитера, как бы родное его потомство, и в то же время в единодушном согласии совершают великие круговые обходы вокруг центра мира, то есть самого Солнца, все вместе в течение двенадцати лет. А что я предназначил эти новые планеты больше других славному имени твоего высочества, то в этом, оказывается, убедил меня очевидными доводами сам создатель звезд. В самом деле подобно тому, как эти звезды, как бы достойные порождения Юпитера никогда не отходят от его боков, разве лишь на самые малые расстояния, так ведь — кто этого не знает? — твое милосердие, снисходительность духа, приятность обращения, блеск царственной крови, величие действий, обширность авторитета и власти над другими — все это выбрало местопребывание и седалище в твоем высочестве, а кто, повторяю, не знает, что все это исходит из наиболее благоприятствующего светила Юпитера согласно велению бога, источника великих благ? Юпитер, говорю я, Юпитер, с первого появления твоего высочества, уже выйдя из волнующихся туманов горизонта, занимая среднюю ось неба, освещая восточный угол и свои чертоги, наблюдает с высочайшего этого трона счастливейшее рождение и изливает в чистейший воздух весь свой блеск и величие, чтобы всю эту силу и мощь почерпнуло с первым дыханием нежное тельце вместе с духом, уже украшенным от бога благороднейшими отличиями. Но что же это я пользуюсь лишь вероятными доказательствами, когда могу прийти к этому заключению и доказать почти что необходимым доводом? Бог всеблагой и всевеликий пожелал, чтобы твои славнейшие родители не сочли меня недостойным того, чтобы я ревностно занялся делом передачи твоему высочеству математических наук; вот уже примерно четыре года прошло с тех пор, как я выполнил это в то время года, когда обычно вкушают покой после более суровых занятий. В этом мне прямо божественно удалось послужить твоему высочеству, и я до такой степени воспринял вблизи лучи невероятного твоего милосердия и благосклонности, что не удивительно, если мой дух настолько воспламенился, что я днями и ночами почти о том только и думаю, чтобы, будучи под твоим господством не только духом, но и природой и самым рождением, показать себя страстнейше желающим твоей славы и наиблагодарнейшим по отношению к тебе? Раз это так, то, поскольку я под твоим водительством, светлейший Косьма, исследовал эти звезды, неизвестные всем предшествующим астрономам, я с полным правом решил посвятить их августейшему имени твоей фамилии. Если я первый нашел их, то кто меня будет по праву упрекать в том, что я дам также им и имя и назову Медицейскими звездами? Надеюсь, что от этого названия этим светилам прибавится столько же достоинства, сколько другие принесли прочим героям. Действительно, если я даже умолчу о светлейших твоих предках, о вечной славе которых свидетельствуют памятники всех историй, то одна лишь твоя слава, величайший герой, может придать этим светилам бессмертие имени. Кто может усомниться в том, что как бы велики ни были ожидания, которые мы возбудили счастливейшими предзнаменованиями твоего правления, ты не только их поддержишь и сохранишь, но даже на очень большую величину превысишь? Побеждая других, тебе подобных, ты, тем не менее, соревнуешься с самим собой и с каждым днем становишься больше и сам, и с твоим величием.

Итак, прими, милосерднейший государь, эту сохраненную тебе светилами родовую славу и как можно дольше наслаждайся теми божественными благами, которые даны тебе не столько звездами, сколько богом — создателем и правителем звезд.

Дано в Падуе за четыре дня до мартовских ид. 1610

Твоего Высочества

Преданнейший раб

Галилео Галилей

Превосходительнейшие сенаторы, главы превосходительного Совета Десяти, нижеподписавшиеся, будучи ознакомлены сенаторами реформаторами Падуанского университета через сообщение двух лиц, кому это было поручено, то есть уважаемого о. инквизитора и осмотрительного секретаря сената Джое Маравилья, с клятвой, что в книге под заглавием «Звездный вестник» и т. д. Галилео Галилея не содержится ничего противного святой католической вере, законам и добрым нравам, и что эта книга достойна быть напечатанной, дают разрешение, чтобы она могла быть напечатана в этом городе.

Дано в первый день марта 1610

Ант. Валерессо

Николо Бон Главы превосходительного Совета Десяти

Лунардо Марчелло

Секретарь славнейшего Совета Десяти

Барталомей Комин

1610, в день 8 марта, зарегистрировано в книге, лист 39

Иоанн Баптиста Бреатто

Кон. Бласф. Коадьютор.

Астрономический

вестник

содержащий и обнародующий наблюдения,

произведенные недавно при помогли новой зрительной трубы на лике Луны,

Млечном пути, туманных звездах, бесчисленных неподвижных звездах,

а также

четырех планетах, никогда еще до сих пор не виденных и названных

Медицейскими светилами.

В этом небольшом сочинении я предлагаю очень многое для наблюдения и размышления отдельным лицам, рассуждающим о природе. Многое и великое, говорю я, как вследствие превосходства самого предмета, так и по причине неслыханной во все века новизны, а также и из-за Инструмента, благодаря которому все это сделалось доступным нашим чувствам.

Великим, конечно, является то, что сверх бесчисленного множества неподвижных звезд, которые природная способность позволяла нам видеть до сего дня, добавились и другие бесчисленные и открылись нашим глазам никогда еще до сих пор не виденные, которые числом более чем в десять раз превосходят старые и известные.

В высшей степени прекрасно и приятно для зрения тело Луны, удаленное от нас почти на шестьдесят земных полудиаметров, созерцать в такой близости, как будто оно было удалено всего лишь на две такие единицы измерения, так что диаметр этой Луны как бы увеличился в тридцать раз, поверхность в девятьсот, а объем приблизительно в двадцать семь тысяч раз в сравнении с тем, что можно видеть простым глазом; кроме того, вследствие этого каждый на основании достоверного свидетельства чувств узнает, что поверхность Луны никак не является гладкой и отполированной, но неровной и шершавой, а также что на ней, как и на земной поверхности, существуют громадные возвышения, глубокие впадины и пропасти.

Кроме того, уничтожился предмет спора о Галаксии или Млечном пути и существо его раскрылось не только для разума, но и для чувств, что никак нельзя считать не имеющим большого значения; далее очень приятно и прекрасно как бы пальцем указать на то, что природа звезд, которые астрономы называли до сих пор туманными, будет совсем иной, чем думали до сих пор.

Но что значительно превосходит всякое изумление и что прежде всего побудило нас поставить об этом в известность всех астрономов и философов, заключается в том, что мы как бы нашли четыре блуждающие звезды, никому из бывших до нас неизвестные и ненаблюдавшиеся, которые производят периодические движения вокруг некоторого замечательного светила из числа известных, как Меркурий и Венера вокруг Солнца, и то предшествуют ему, то за ним следуют, никогда не уходя от него далее определенных рас­стояний. Все это было открыто и наблюдено мной за несколько дней до настоящего при помощи изобретенной мной зрительной трубы по просвещающей милости божией.

Может быть, и другое еще более превосходное будет со временем открыто или мной, или другими при помощи подобного же инструмента; форму и устройство его, а также обстоятельства его изобретения я сначала расскажу кратко, а потом изложу историю произведенных мною наблюдений.

Месяцев десять тому назад до наших ушей дошел слух, что некоторый нидерландец приготовил подзорную трубу*, при помощи которой зримые предметы, хотя бы удаленные на большое расстояние от глаз наблюдателя, были отчетливо видны как бы вблизи; об его удивительном действии рассказывали некоторые сведущие; им одни верили, другие же их отвергали. Через несколько дней после этого я получил письменное подтверждение от благородного француза Якова Бальдовера из Парижа; это было поводом, что я целиком отдался исследованию причин, а также придумыванию средств, которые позволили бы мне стать изобретателем подобного прибора; немного погодя, углубившись в теорию преломления, я этого добился; сначала я сделал себе свинцовую трубу, по концам которой я приспособил два оптических стекла, оба с одной стороны плоские, а с другой первое было сферически выпуклым, а второе — вогнутым; приблизив затем глаз к вогнутому стеклу, я увидал предметы достаточно большими и близкими; они казались втрое ближе и в девять раз больше, чем при наблюдении их простым глазом. После этого я изготовил другой прибор, более совершенный, который представлял предметы более чем в шестьдесят раз большими.

Наконец, не щадя ни труда, ни издержек, я дошел до того, что построил себе прибор до такой степени превосходный, что при его помощи предметы казались почти в тысячу раз больше и более чем в тридцать раз ближе, чем пользуясь только природными способностями. Сколько и какие удобства представляет этот инструмент как на земле, так и на море, перечислять было бы совершенно излишним.

Но, оставив земное, я ограничился исследованием небесного и сначала наблюдал Луну настолько близкой, как будто она отстояла всего лишь на два диаметра Земли. После того я с невероятным ликованием духа часто наблюдал звезды как неподвижные, так и блуждающие; видя, насколько они часты, я начал думать, каким образом можно было бы измерить расстояние между ними и, наконец, нашел это. Об этом следует заранее поставить в известность тех, которые захотели бы приступить к наблюдениям подобного рода. Прежде всего, необходимо, чтобы они приготовили себе точнейшую зрительную трубу, которая представляла бы предметы ясными, отчетливыми и без всякого тумана; она должна увеличивать, по меньшей мере, в четыреста раз; тогда она покажет эти наблюдаемые предметы в двадцать раз более близкими; если такого инструмента не будет, то напрасно пытаться видеть все то, что наблюдалось нами в небе и что описывается ниже. Чтобы всякий легко мог удостовериться в размерах увеличения, пусть он приготовит из бумаги два круга или квадрата, из которых один должен быть в четыреста раз больше другого; это будет, когда отношение длин диаметров большего круга к меньшему будет двадцатикратным; после этого, прикрепив их поверхности к той же самой стене, нужно одновременно смотреть на них издалека, на меньший, — придвинув глаз к зрительной трубе, а на больший — простым глазом; это легко можно будет одновременно сделать, открыв оба глаза; обе фигуры покажутся тогда одинаковой покрытой впадинами и возвышениями, совершенно так же, как и поверхность Земли, которая то здесь, то там отмечается горными хребтами и глубокими долинами. Видимые же явления, позволяющие заключить об этом, суть таковы.

На четвертый или пятый день после соединения с Солнцем, когда Луна представляется нам с блестящими рогами, граница, отделяющая темную часть от блестящей, не простирается ровно по овальной линии, как это бывает у абсолютно сферического тела, но обозначается неровной, угловатой и извилистой линией, как изображено на прилагаемом рисунке; действительно, многие блестящие как бы выросты протягиваются за границы света и мрака в темную часть и, наоборот, темные частички входят внутрь светлой области. Кроме того, великое множество небольших черных пятен, совершенно отделенных от темной части, повсюду осыпает почти всю область, уже залитую солнечным светом, за исключением той только части, которую занимают большие и древние пятна. Мы замечали даже, что только что упомянутые небольшие пятна все и всегда сходятся в том, что имеют черную часть со стороны, обращенной к месту Солнца; со стороны же, противолежащей Солнцу, они увенчиваются более светлыми границами, как бы пылающими черными хребтами. Примерно такую же картину мы имеем на Земле около солнечного восхода, когда видим долины еще не залитые светом, а горы, окружающие их со стороны противоположной Солнцу, уже горят ярким блеском; и подобно тому как тени земных впадин уменьшаются по мере поднятия Солнца, так и эти лунные пятна теряют темноту с возрастанием освещенной части.

Правда, на Луне не только границы света и тени кажутся неровными и извилистыми, но, что вызывает еще большее удивление, в темной части Луны появляются многочисленные блестящие острия, совершенно отделенные и оторванные от освещенной части и удаленные от нее на значительное расстояние; некоторое время спустя они постепенно увеличиваются и в размерах, и в блеске, по истечении же второго или третьего часа они присоединяются к остальной освещенной части, уже сделавшейся более обширной; между тем внутри темной части там и сям как бы появляются все новые и новые точки, загораются, увеличиваются в размерах и, наконец, соединяются с той же самой светлой частью, сделавшейся еще большей. Пример этого мы видим на том же самом рисунке. А разве не так на Земле перед солнечным восходом, когда тьма еще обнимает равнины, зажигаются под солнечными лучами вершины высочайших гор? Разве не увеличивается свет по прошествии небольшого времени, когда освещаются средние и более широкие части тех же гор и, наконец, после восхода Солнца соединяются с освещением холмов и равнин? Однако раз­меры такого рода возвышений и впадин на Луне весьма значи­тельно превосходят земные неровности, как мы покажем ниже. Между тем я никак не могу обойти молчанием нечто достойное внимания и мной наблюденное в то время, как Луна приближалась к первой четверти, что можно видеть на приведенном наброске; действительно, в освещенную часть входит огромный мрачный залив, помещающийся у нижнего рога; наблюдая этот залив в течение более долгого времени и видя его полностью темным, и, однако, почти через два часа заметил, как немного ниже середины впадины начала подыматься какая-то блестящая вершина*, она постепенно увеличивалась в размерах, представляла треугольную фигуру и была совершенно отделенной и оторванной от светлой части; вдруг вокруг нее начали блестеть три другие небольшие вершины; наконец, когда Луна уже стала приближаться к закату, эта треугольная фигура, расширившись и сделавшись больше, соединилась с остальной освещенной частью и вроде огромного мыса, окруженная тремя упомянутыми блестящими вершинами, ворвалась в темный залив. На краях рогов как верхнего, так и нижнего, появились некоторые блестящие точки, совершенно отделенные от остального света, как видно на том же рисунке. В каждом роге, но особенно в нижнем, замечалось великое множество темных пятнышек; более близкие к границе света и тени казались крупнее и темнее, более удаленные — менее темными и менее ясными. Всегда, однако, как мы уже упоминали, черная часть самого пятна была обращена в сторону солнечного освещения, блестящая каемка окружала черное пятно со стороны, противолежащей Солнцу и обращенной к темной области Луны. Эта лунная поверхность, отмеченная пятнами, как хвост павлина голубыми глазками, походит на стеклянные сосуды (обычно называемые ледяными киафами), которые погружают в воду раскаленными, вследствие чего их поверхность становится изломанной и волнистой *.

Правда, большие пятна на Луне кажутся подобным образом изорванными и покрытыми возвышениями, но гораздо более ровными и однообразными, и только кое-где блестят некоторыми более светлыми пятнышками. Таким образом, если кто-нибудь захотел бы воскресить древнее мнение пифагорейцев, Луна представила бы как бы вторую Землю; более светлая ее часть соответствует поверхности суши, а более темная представит водную поверхность; никогда не было сомнений в том, что если смотреть издали на залитый солнечными лучами земной шар, то поверхность суши будет казаться более светлой, а вода более темной. Кроме того, большие пятна на Луне кажутся более вдавленными вглубь, чем светлые области; на Луне прибывающей и убывающей на границе света и тьмы всегда вокруг этих самых больших пятен возвышаются соседние части более светлой области, как мы наблюдали на нарисованных фигурах; при этом границы упомянутых пятен бывают не только более вдавленными, но также и более ровными и не прерываются бороздами или неровностями. Более же светлая часть бывает выше главным образом вблизи пятен; перед первой четвертью и во время последней вокруг некоторого пятна в верхней, т. е. северной, части Луны, сильно поднимаются какие-то огромные вершины, и с верхней стороны пятна, и с нижней, как показывают рисунки.

Это же пятно перед последней четвертью замечается окруженным какими-то более черными границами; они со стороны, противоположной Солнцу, являются более темными, как величайшие горные хребты, со стороны же, смотрящей на Солнце, бывают более светлыми; противоположное этому происходит во впадинах; их часть, находящаяся против Солнца, является блестящей, а находящаяся в стороне Солнца бывает темной и затемненной. Затем по уменьшении светлой поверхности, когда почти все это пятно покрывается мраком, более светлые хребты гор начинают более явственно выделяться из мрака. Это двойственное явление показано на следующих рисунках.

Об одном только я никак не могу забыть. Я это заметил даже с некоторым удивлением. Середина Луны занята как бы некоторой впадиной, значительно большей, чем все остальные, и совершенно круглой по форме; ее я заметил вблизи обеих четвертей и, насколько возможно, изобразил на вторых частях приводимых рисунков. Она при затемнении и освещении представляет такой вид, как если бы на Земле область вроде Богемии была окружена со всех сторон величайшими горами, расположенными по окружности совершенного круга; на Луне она окружается настолько великими хребтами, что крайние места, соседние с темной частью Луны, кажутся залитыми солнечным светом, прежде чем граница света и тени достигнет среднего диаметра ее фигуры. Что касается особенностей остальных пятен, то их темная часть обращена к Солнцу, а светлая помещается со стороны, обращенной к темным частям Луны; это я прошу заметить, в-третьих, как самое надежное доказательство шероховатостей и неровностей, рассеянных по всей более светлой области Луны; из этих пятен более черными всегда являются те, которые будут соседними с границами света и тени, более же удаленные кажутся и меньшими по величине, и не такими темными; это доходит до такой степени, что когда Луна в противостоянии станет полной во всей окружности, то мрак впадин лишь очень незначительно будет отличаться от блеска возвышенных мест.

Все, что мы изложили, наблюдается в более светлых Луны; у больших же пятен не наблюдается между вершинами и промежутками такой разницы, какую мы должны установить в более светлой части, вследствие изменения их очертаний при том или другом освещении лучами Солнца, когда оно смотрит на Луну в многообразных положениях; однако у больших существуют некоторые площадочки не такие темные, что мы знали на рисунках. Но только они всегда имеют тот же вид, и иx затемненность не увеличивается и не уменьшается, но только они изменяются лишь в очень небольших пределах и кажутся то чуть- чуть темнее, то светлее, смотря по тому, попадают ли на них более или менее наклонные солнечные лучи. Кроме того, с ближайшими частями пятен они соединяются некоторой тонкой связью, смешивая и сливая вместе свои граничные части; так всегда бывает у пятен, занимающих более блестящую поверхность Луны; как будто крутые скаты, усеянные жесткими и угловатыми камням разграничиваются линиями резких различий между светом и тенями. Кроме того, в этих больших пятнах замечаются некоторые площадки: иные более светлые, а некоторые даже блестящие, но все же и у этих, и у более темных вид всегда остается одним и тем же, не происходит никаких изменений ни в фигуре, ни в свете или темноте. Можно считать установленным вне всякого сомнения, что внешний вид их получается от настоящего различия частей, а не только от неодинаковости очертаний этих частей, зависящей от теней, различно двигающихся при разных освещениях Солнцем. Это хорошо подходит к другим меньшим пятнам, занимающим более светлую часть Луны. Они изо дня в день изменяются, увеличиваются, уменьшаются, уничтожаются, так как начала своих возвышений они получают только от теней.

Однако я чувствую, что здесь многие испытывают большие сомнения и попадают в настолько большие затруднения, что вынуждены подвергнуть сомнению это заключение, уже выясненное и подтвержденное столькими наглядными свидетельствами. Действительно, если та часть лунной поверхности, которая с большим блеском отражает солнечные лучи, наполнена неровностями, т. е. бесчисленными возвышениями и понижениями, то почему во время прибавления Луны крайняя ее дуга, обращенная к западу, а во время убывания другая полуокружность — восточная, в полнолунии же вся окружность, не кажется неровной, угловатой и извилистой, но совершенно круглой, ограниченной точной дугой окружности и неиспорченной никакими возвышениями или впадинами? И это тем более, что целый диск состоит из более светлой лунной субстанции, которую мы назвали пупырчатой и ухабистой; действительно, ни одно из больших пятен не доходит до самого периметра, но все наблюдаются собравшимися вдали от окружности. Для этой видимости, дающей повод к таким серьезным сомнениям, я предлагаю двоякую причину, а следовательно, и двоякое разрешение сомнений. Действительно, вопервых, если бы возвышения и впадины в лунном теле распространялись бы только по одной окружности круга, ограничивающей видимое нами полушарие, тогда Луна могла, пожалуй, даже должна была бы представляться нам ограниченной неровной и извилистой окружностью, в виде как бы зубчатого колеса. Но если не один только такой ряд возвышений, расположенных по единственной лишь окружности, но много рядов гор со своими долинами и извивами располагаются по крайней области Луны, причем не только в видимом полушарии, но даже и в противоположном (однако в близости ограничивающего круга), то смотрящий издали глаз никак не сможет охватить различия между высотами и впадинами. Действительно, промежутки между горами, расположен­ными в одном ряду или по одной окружности, будут загорожены другими возвышенностями, стоящими в других рядах, и это тем значительнее, если глаз наблюдающего будет находиться на одной прямой с вершинами этих возвышений. Так и на Земле хребты многих часто расположенных гор кажутся лежащими на одной плоскости, если наблюдатель находится вдали, и на одной высоте с ними. Так, высоко поднятые вершины волн бурного моря кажутся расположенными в одной плоскости, хотя бы у волн и замечалась очень большая разница между гребнями и впадинами, и последние были такими глубокими, что скрывали бы не только килевые части, но даже корму, мачты и паруса. Следовательно, так как и на Луне, и вокруг ее периметра имеется очень большое количество разнообразных вершин и впадин, и смотрящий издали глаз располагается почти в одной плоскости с их вершинами, то ни для кого не должно быть удивительным, что для врезывающего их луча нашего зрения они располагаются по ровной и никак не извилистой линии. Это рассуждение можно подкрепить следующим: вокруг лунного тела, как и вокруг Земли, конечно, имеется некоторая сфера из вещества более плотного, чем окружающий эфир, которое может воспринимать и отражать солнечное излучение, хотя и не обладает такой плотностью, чтобы представлять препятствие взору (в особенности, когда оно не освещено). Эта сфера, будучи освещена солнечными лучами, представляет нашим глазам лунное тело в виде несколько большего шара; если бы глубина ее была больше, то она могла бы помешать нашему взору проникнуть до твердой части Луны. Но по краям лунного диска она, конечно, будет глубже. Глубже, говорю я, не абсолютно, но лишь по отношению к нашим взглядам, пересекающим ее под косым углом; поэтому она и сможет препятствовать нашему взору и, в особенности, будучи освещенной, закрыть обращенную к Солнцу окружность Луны. Это можно яснее понять из следующего рисунка, на котором тело AВС Луны окружено наполненной испарениями сферой DEG. Взор же, исходя из F, достигает средних частей Луны, например в А, проходя через менее глубокий слой DA, испарений. По направлению к краям, вследствие множества более глубоких испарений, ЕВ препятствует нашему взору достигнуть ее конца. Признаком этого является то, что залитая светом Луна кажется имеющей большую окружность, чем остальная часть темного круга; эту причину кто-нибудь, пожалуй, найдет наиболее разумной для объяснения, почему большие пятна Луны ни в какой степени не замечаются протягивающимися до конечного периметра, тогда как можно думать, что некоторые из них могут находиться даже за его пределами. Поэтому более вероятным представляется то, что они не бывают заметными, так как скрываются под более глубоким и более освещенным слоем испарений. Я полагаю, что из объясненных явлений вполне ясно, что более светлая поверхность Луны везде усеяна возвышениями и впадинами. Остается сказать об их величине, доказав, что земные неровности будут значительно меньше лунных. Меньше, утверждаю я, даже в абсолютном смысле, а не только по отношению к размерам своих шаров; очевидность этого можно показать так. Наблюдая очень часто в различных положениях Луны относительно Солнца, как некоторые вершины внутри неосвещенной части Луны на достаточно большом расстоянии от границы света являлись залитыми блеском, я сравнивал их расстояние с целым диаметром Луны и узнал, что соответствующий промежуток иногда превышает двадцатую часть диаметра. Приняв это, вообразим лунный шар с наибольшим кругом CAF, центром E и диаметром CF, относящимся к диаметру Земли, как два к семи. Так как земной диаметр, согласно более точным наблюдениям, содержит 7000 итальянских миль, то CF будет равна 2000, СЕ — 1000, двадцатая же часть всей CF равна 100 милям. Пусть CF будет диаметром большого круга, отделяющего освещенную часть Луны от темной (вследствие большого расстояния Солнца от Луны этот круг не отличается существенно от наибольшего); пусть А отстоит от точки С на двадцатую часть этого диаметра. Продолжим полудиаметр ЕА до пересечения с касательной GCD (представляющей освещающий луч) в точке D. В таком случае в дуге СА, или в прямой CD, будет 100 частей, каких в СЕ будет 1000, сумма квадратов DC и СЕ будет 1 010000 и ей равен квадрат DE. Следовательно, вся ED будет более 1004, a AD более 4 частей, каких в СЕ содержалось 1000. Следовательно, на Луне возвышенность AD, вершина которой достигает до солнечного луча GCD и удалена от точки С на расстояние CD, будет выше 4 итальянских миль. На Земле нет таких гор, которые по отвесу достигают высоты в одну Милю; следовательно, лунные возвышенности больше земных

Мне хочется указать причину некоторого другого достойного удивления явления на Луне*. Оно наблюдалось нами не недавно, но уже много лет тому назад; оно было указано некоторым моим семейным, друзьям и ученикам, объяснено с указанием причин. Однако с помощью зрительной трубы это наблюдение становится более легким и очевидным, почему я и счел нелишним изложить его здесь. И это главным образом вследствие того, что таким образом яснее выявляется подобие Луны и Земли.

Когда Луна немного ранее или позже соединения находится недалеко от Солнца, то нашему взору представляется не только та часть ее шара, которая украшена блестящими рожками, но даже и некоторая тонкая чуть светлая окружность темной части, отвращенной от Солнца, вырисовывается на небе и отделяется от более темного поля самого эфира. Но если мы отнесемся к наблюдению более внимательно, то не только увидим край темной части, светящийся каким-то неясным блеском, но и весь лик Луны, тот, который еще не получает солнечного освещения, белеет каким-то не очень малым светом. Он представляется на первый взгляд очень тонким, светящимся только по окружности, граничащей с более темными частями неба. Остальная поверх­ность представляется, наоборот, более темной от соприкосновения с блестящими рогами, притупляющими остроту нашего зрения. Однако если выбрать такое положение, чтобы эти блестящие рога были заслонены крышей, печной трубой или каким-нибудь другим предметом, помещенным между глазом и Луной (но на далеком расстоянии от глаза), то остальная часть лунного шара будет видной нашему взору. Тогда и эту часть Луны, хотя и лишенную солнечного света, можно увидать сияющей и немалым светом. Это тем больше, чем страшнее ночная темь от отсутствия Солнца. На более темном поле этот свет кажется более ясным. Выяснено, что этот, так сказать, вторичный свет Луны тем сильнее, чем ближе она к Солнцу. Действительно, при удалении от него, этот свет все более и более убывает, так что после первой четверти и перед последней он становится очень слабым и еле заметным, хотя бы он наблюдался и на более темном небе. Но при элонгации в шестьдесят и менее градусов, хотя бы и в сумерках, он сияет удивительным образом; так сияет, говорю я, что при помощи хорошей зрительной трубы на нем можно различать большие пятна. Этот удивительный свет затруднял философствующих больше обычного; для его объяснения они выдвигали разные причины. А именно, некоторые называли его собственным и естественным светом Луны, другие утверждали, что он заимствуется от Венеры или от всех звезд, а некоторые — от Солнца, пронизывающего своими лучами глубокую толщу Луны. Но все эти высказывания без особого труда можно опровергнуть и доказать их неправильность. Действительно, если бы этот свет был собственным или заимствованным от звезд, то Луна больше всего удерживала и высказывала его во время затмений, оставаясь в самом темном небе, что, однако, противно опыту. На самом деле свет, появляющийся на Луне во время затмений, значительно меньше, рыжеватый и как бы цвета меди, а тот гораздо яснее и белее. Кроме того, он переменчивый и могущий передвигаться; он, действительно, перемещается по лику Луны, так что та часть, которая ближе к кругу земной тени, всегда выглядит более светлой, а остальная более темной. Из этого мы можем понять, что он происходит из соседства с солнечными лучами, касательными к некоторой более плотной области, окружающей Луну в виде шара; от этого соприкосновения в соседние области Луны проливается некоторая заря, совершенно так же как на земле утром или вечером разливается сумеречный свет. Об этом подробнее поговорим в книге «О системе мира».* Приписывать же этот сообщенный свет Венере настолько будет по-детски, что даже не заслуживает ответа. Кто же будет настолько несведущим, чтобы не знать, что около соединения и в пределах шестиугольного аспекта совершенно невозможно, чтобы обращенная от Солнца часть Луны усматривалась бы с Венеры? Точно также нельзя думать, что этот свет происходит от Солнца, лучи которого проникают и заполняют глубокие толщи Луны; ведь этот свет никогда не уменьшался бы, ибо всегда половина Луны освещается Солнцем, если исключить время лунных затмений. А ведь этот свет уменьшается, когда Луна приближается к первой четверти, и почти совсем исчезает, когда Луна перейдет квадратуру. Но в таком случае если этот вторичный свет не будет для Луны прирожденным или собственным и не заимствуется ни от каких-либо светил, ни от Солнца, и кроме Земли не остается никакого другого тела в просторе вселенной, то какое же мнение должно, спрашиваю я, высказать? Какую причину выставить? Одно лишь то, что тело Луны или какого-нибудь другого темного и неосвещенного тела обливается светом самой Земли? Что же тут удивительного? Самое большее, что Земля по справедливому и взаимовыгодному обмену возвращает Луне такое же освещение, какое она сама получает от Луны почти все время в глубочайшем мраке ночи. Луна в соединениях, занимая среднее место между Солнцем и Землей, заливается солнечными лучами в более верхнем своем полушарии, отвращенном от Земли. Нижнее, обращенное к Земле полушарие, покрыто мраком, следовательно, она совсем не освещает земной поверхности. Луна, отходя понемногу от Солнца, уже в некоторой части поворачивая к нам нижнее полушарие, загорается, обращает к нам, хотя и небольшие, но блестящие рожки и слегка освещает Землю. Когда Луна приближается к квадратуре, на ней увеличивается солнечное освещение, на Земле возрастает отражение этого света, блеск Луны переходит за полукруг, и наши ночи становятся уже более светлыми. Наконец, все лицо Луны, обращенное к Земле, освещается ярчайшим пламенем противостоящего Солнца, и земная поверхность сияет больше всего, залитая лунным блеском. После этого Луна, убывая, посылает нам более слабые лучи, слабее освещается и Земля; Луна приближается к соединению, и мрачная ночь охватывает Землю. И с таким периодом попеременно лунный свет дарует нам месячные освещения, одни более светлые, другие слабее; но Земля равной чашей вознаграждает это деяние. Действительно, пока Луна во время соединения находится под Солнцем, она целиком видит поверхность земного полушария, обращенного к Солнцу и освещенного яркими лучами, и воспринимает от него отраженный свет. Вследствие этого отражения нижнее полушарие Луны, хотя и лишенное солнечного света, является нам освещенным не так уже умеренно. Но та же Луна, находясь с Солнцем в квадратуре, видит освещенной только половину земного полушария, а именно заднюю. Другая, восточная половина, погружена в ночь; следовательно, и сама Луна освещается менее Землей, а поэтому и ее вторичный свет является нам более слабым. Если же поместить Луну в противостоянии с Солнцем, то она увидит находящееся между ними земное полушарие совершенно лишенным света и погруженным в глубокую ночь; если это противостояние будет затменным, то Луна совсем не получит никакого освещения, будучи лишенной и солнечного и земного света. В других положениях по отношению к Земле и Солнцу она будет получать то больше, то меньше земного света в зависимости от того, будет ли она обращена к большей или меньшей части освещенного земного полушария. Таким образом, между обоими этими шарами сохраняется такое соотношение, что в те времена, когда Земля больше всего освещается Луной, тогда, наоборот, Луна меньше освещается Землей и обратно. Этих сказанных кратких слов здесь достаточно; подробнее будет изложено в нашей «Системе мира». Там мы многочисленными рассуждениями и экспериментами докажем существование сильного отражения солнечного света от Земли. Это будет для тех, кто болтает, что ее должно устранить из хореи светил, главным образом по той причине, что она лишена и движения, и света; шестьюстами доказательствами и натурфилософскими рассуждениями мы подтвердим, что она движется и своим светом превосходит Луну, а не является местом, где скопляется грязь и подонки всего мира.

До сих пор мы говорили о наблюдениях, произведенных касательно лунного тела; теперь скажем коротко о том, что было нами усмотрено у неподвижных звезд. Прежде всего достойно удивления то, что звезды как неподвижные, так и блуждающие, при рассмотрении в зрительную трубу никак не кажутся увеличившими свои размеры в той же пропорции, в какой получаются приращения у остальных предметов и даже у Луны. На звездах такое увеличение оказывается гораздо меньшим, так что зрительная труба, которая остальные предметы увеличивает, скажем во сто раз, может сделать большими звезды лишь в четырех- или пятикратном отношении, чему еле поверишь. Причина этого в том, что светила при наблюдении их свободным и невооруженным глазом не представляют нам, так сказать, свою простую и обнаженную величину, но осиянную каким-то блеском, покрытую, будто волосами, мигающими лучами и особенно тогда, когда уже ночи много прошло; поэтому они кажутся значительно большими, чем когда они будут лишены таких добавочных волос. Действительно, угол зрения ограничивается не первоначальным телом звезды, но широко разлившимся блеском. Это лучше всего понять из того, что звезды, появляющиеся при заходе Солнца в первых сумерках, кажутся очень малыми, хотя бы они были и первой величины. Даже Венера, если ее можно увидеть у нас около полудня, кажется настолько слабой, что ее можно сравнить лишь со звездочкой последней величины. То же происходит и с другими предметами, и даже с Луной; если наблюдать ее в полуденном освещении или среди глубокого мрака, она все равно оказывается одинаковой величины. Итак, среди ночи светила наблюдаются неостриженными, дневной свет может срезать их волоса; и не только этот свет, но даже тоненькое облачко, становясь между светилом и глазом наблюдателя; то же производят черные покрывала и раскрашенные стекла; если их подставить перед наблюдавшимся светилом, то разлитые вокруг сияния исчезают. То же производит и зрительная труба, она сначала снимает со звезд добавочные и непринадлежащие им (accidentales) сияния, а затем увеличивает простые их шарики (если, конечно, они имеют шаровидную форму); поэтому они и кажутся увеличенными в меньшем отношении. Действительно, звездочка пятой или шестой величины при наблюдении в зрительную трубу представляется такой же, как и звезда первой величины.

Достойна также замечания разница между видом планет и неподвижных звезд. А именно, планеты представляют свои шарики совершенно круглыми и точно очерченными; неподвижные звезды никак не представляются ограниченными окружностью круга, но как бы некоторые огни с колеблющимися вокруг лучами и мерцающие; рассматриваемые в зрительную трубу, они являют такую же природу, как и при наблюдении просто глазом, но лишь таких размеров, что звездочка пятой и шестой величины кажется равной Псу*— наибольшей среди всех неподвижных звезд. Правда, ниже шестой величины замечаешь через зрительную трубу такое многочисленное стадо других звезд, ускользающих от естественного зрения, что едва можно поверить; пожалуй, даже в большем количестве, чем остальные шесть разрядов величин; наибольшие из них, которые мы могли бы назвать звездами седьмой величины или первой из невидимых, наблюдаемые с помощью трубы, кажутся и больше, и ярче, чем звезды второй величины простым глазом. Чтобы показать на паре примеров почти невероятное их множество, я решил описать два созвездия, чтобы по ним можно было бы составить суждение и об остальных. Сначала я решил нарисовать целиком созвездие Ориона, но подавленный громадным множеством звезд и недостатком времени, отложил этот приступ до другого случая; ведь их более пятисот рассеяно вокруг старых звезд в пределах одного или двух градусов; поэтому кроме трех в Поясе и шести в Мече, которые уже давно были описаны, мы добавили прилежащих восемьдесят других, недавно увиденных, промежутки между ними мы сохранили насколько можно точными. Известные или старые мы для отличия нарисовали большими и окружили двойной линией; другие незаметные — меньшими и отметили одной линией; различие в величинах мы, насколько было возможным, сохранили.

В качестве другого примера мы нарисовали шесть звезд Тельца, называемых Плеядами (я говорю о шести, так как седьмая почти никогда не видна) и заключенных в небе внутри теснейших пределов; к ним прилегают и другие невидимые в количестве большем сорока; ни одна из них не удаляется более чем на пол­градуса от любой из этих шести. Из них мы отметили только тридцать шесть. Как и для Ориона, мы сохранили расстояния между ними, величины, а также отличия между старыми и новыми. Третьим
предметом нашего наблюдения была сущность или материя Млечного Пути. При помощи зрительной трубы ее можно настолько ощутительно наблюдать, что все споры, которые в течение стольких веков мучили философов, уничтожаются наглядным свидетельством, и мы избавимся от многословных диспутов. Действительно, Галаксия является не чем иным, как собранием многочисленных звезд, расположенных группами. В какую бы его область ни направить зрительную трубу, сейчас же взгляду представляется громадное множество звезд, многие из которых кажутся достаточно большими и хорошо заметными. Множество же более мелких не поддается исследованию.

Поскольку такой млечный блеск вроде беловатого облака замечается не только в Галаксии, но много площадочек таким же блеском сияют рассеянными по эфиру, то, повернувши трубу к любой из них, сейчас попадаешь в сборище стеснившихся звезд. Кроме того (что еще более удивительно), звезды, которые до сих пор некоторыми астрономами назывались туманными, представляют собрания звездочек, столпившихся удивительным образом вместе; из соединения лучей этих звезд, каждая из которых вследствие малости своей или большого от нас расстояния, ускользает от нашего зрения, образуется то сияние, которое до сих пор считали более плотными частями неба, могущими отражать лучи Солнца или звезд. Некоторые из них мы наблюдали и хотим присоединить здесь [рисунки] двух созвездий.

На первом имеется туманная звезда, называемая «головой Ориона», в которой мы насчитали двадцать одну звезду.

Второй рисунок содержит туманную звезду, называемую Преселе; она представляет собой не одну только звезду, но собрание многих звездочек числом более сорока; кроме Ослят, мы отметили тридцать шесть звезд, расположенных в указанном на рисунке порядке.

Мы кратко изложили все, что до сих пор было наблюдено касательно Луны, неподвижных звезд и Млечного пути. Теперь остается то, что в настоящем деле является, пожалуй, наиболее важным, а именно, что мы открыли (и доводим это до всеобщего сведения) четыре планеты, никем еще не виданные от начала мира до наших дней. Мы говорим об обстоятельстве их открытия и наблюдения, а также об их местах и о почти двухмесячных наблюдениях их движений и изменений. Мы призываем всех астрономов заняться исследованием и определением их периодов, что нам вследствие недостатка времени никак невозможно было выполнить до настоящего дня. Однако мы во второй раз предупреждаем их, что для того, чтобы эти наблюдения не были бесплодными, необходима точнейшая зрительная труба, которую мы описали в начале этого рассуждения.

Итак, в день седьмого января настоящего тысяча шестьсот десятого года в первый час следующей затем ночи, когда я наблюдал небесные светила при помощи зрительной трубы, то моему взору предстал Юпитер. Так как я уже приготовил превосходный инструмент, то я узнал, что Юпитеру сопутствуют три звездочки, хотя и небольшие, но, однако, очень яркие (что ранее мне не удавалось вследствие худшего качества прежнего инструмента). Хотя я и думал, что они принадлежат к числу неподвижных, я всетаки несколько им удивился, так как они были расположены точно по прямой линии, параллельной эклиптике, и были более блестящими, чем другие такой же величины. Относительное расположение их между собой и Юпитером было таким:

т. е. со стороны востока прилегали две звезды, с запада — одна. Более восточная и западная казались несколько крупнее третьей; о расстояниях же между ними и Юпитером я ничуть не беспокоился; как я сказал вначале, я счел их неподвижными. Когда я, водимый неизвестно какой судьбой, на восьмой день [января] вернулся к тому же наблюдению, то нашел уже совершенно иное расположение; все эти три звезды были уже западными, находясь на более близких расстояниях к Юпитеру, а также между собой; их расстояния друг от друга были одинаковыми, как показывает рисунок:

Хотя я никак еще не думал о возможности совместного сближения этих звезд, но все же начал сомневаться, каким именно образом Юпитер мог оказаться восточнее упомянутых неподвижных звезд, так как накануне он был более западным, чем две из них. Поэтому я опасался, что он, следуя таким образом астрономическому расчету, обогнал эти звезды в собственном движении. По этой причине я с большим нетерпением ожидал следующей ночи; но мои надежды были обмануты, так как небо со всех сторон было обложено тучами.

В десятый день [января] звезды появились в таком положении относительно Юпитера:

Их всего было две и обе восточные; третья, как я полагал, скрывалась за Юпитером. Как и раньше, они находились на одной прямой с Юпитером и точно располагались по долготе Зодиака. Увидав это, я понял, что подобные изменения не могут быть приписаны Юпитеру, и узнал, что наблюденные звезды были всегда одними и теми же (так как в большом интервале по долготе зодиака не было никаких других ни впереди, ни сзади), и, сменив сомнения на восторг, я понял, что видимые изменения имеют свою причину не в Юпитере, но в указанных звездах. Поэтому я решил в дальнейшем наблюдать весьма пристально и тщательно.

Итак, одиннадцатого числа я увидел такое расположение:

Были только две восточные звезды; средняя из них была на втрое большем расстоянии от Юпитера, чем от более восточной, а более восточная почти в два раза больше оставшейся, хотя предшествующей ночью обе они казались почти одинаковыми. Таким образом, я решил считать вне всяких сомнений установленным, что в небе имеются три звезды, блуждающие вокруг Юпитера, подобно тому как Венера и Меркурий вокруг Солнца. В других позднейших многочисленных наблюдениях это было сделано яснее полуденного света, причем не только три, а четыре блуждающие звезды совершают свои обращения вокруг Юпитера. Их взаимные перемещения, наблюденные в последующем более точно, покажет следующий рассказ. Я также измерил расстояние между ними при помощи зрительной трубы по разъясненному методу; кроме того, я прибавил часы наблюдений, в особенности если в течение ночи их было несколько. Действительно, обращения этих планет настолько быстры, что лучше было бы брать часовые разности. Итак, двенадцатого числа в первый час следующей ночи я видел светила в таком расположении:

Более восточная звезда была крупнее более западной, но обе они были хорошо заметными и блестящими; каждая отстояла от Юпитера на две минуты; в третьем часу начала появляться также третья звездочка, сначала почти незаметная, так как она почти касалась с восточной стороны Юпитера и была достаточно малой. Все они были на одной прямой и расположены по долготе эклиптики.

Тринадцатого числа мною впервые были замечены четыре звездочки в таком положении относительно Юпитера:

Три было западных и одна восточная; они были расположены почти по прямой, так как средняя из западных немножко отклонилась к северу от прямой. Более восточная отстояла на две минуты от Юпитера; промежутки между остальными и Юпитером равнялись каждый одной минуте. Все звезды представлялись одной и той же величины, хотя и небольшой, но были очень светлыми и значительно более яркими, чем той же величины неподвижные звезды.

Четырнадцатого числа погода была облачной.

Пятнадцатого числа в третьем часу ночи четыре звезды были изображены в близком положении к Юпитеру.

Все три западные и расположены почти по одной прямой, но третья по счету от Юпитера немного подымалась к северу. Ближе всех к Юпитеру была самая маленькая, остальные казались последовательно большими; промежутки между Юпитером и тремя последовательными звездами были одинаковыми и равнялись двум минутам, но более западная отстояла от ближайшей на четыре минуты. Звезды были очень яркими и ничуть не мерцающими, какими они всегда являлись и раньше, и после. Но в седьмом часу были всего лишь три звезды в следующем положении относительно Юпитера:

Они были расположены точно по одной прямой; более соседняя с Юпитером была очень маленькой и отстояла от него на три минуты; вторая удалена была от нее на одну минуту, а третья от второй на 4 минуты 30 секунд. Но еще через час две средние звезды, стали еще более близкими, отстоя друг от друга всего лишь на 30 секунд. Шестнадцатого числа в первом часу ночи мы видели три звезды, расположенные таким образом:

Две окружали Юпитер, отстоя от него в ту и другую сторону на 40 секунд; третья, западная, была удалена от Юпитера на 8 минут. Звезды ближайшие к Юпитеру казались не более отдаленными, но ярче ее.

Семнадцатого числа через 0 часов 30 минут после захода Солнца была такая конфигурация:

На востоке только одна звезда отстояла от Юпитера на 3 минуты; одна западная тоже была удалена от Юпитера на 11 минут. Восточная казалась вдвое больше западной; других звезд, кроме этих, не было. Правда, через четыре часа, приблизительно в пятом часу, начала выходить с восточной части третья, бывшая, как я полагаю, перед этим соединенной с первой. Расположение было следующим:

Средняя звезда, очень близкая к восточной, отклонялась от нее всего лишь на 20 секунд, а от прямой линии, проведенной через крайние и Юпитера, несколько отходила к югу.

Восемнадцатого числа через 0 часов 20 минут после захода Солнца вид был такой:

Восточная звезда была больше западной, отстоя от Юпитера на 8 минут; западная была удалена от Юпитера на 10 минут.

Девятнадцатого числа во втором часу ночи расположение звезд было таким:

Три звезды стояли точно по одной прямой с Юпитером; одна на востоке, отстоя на 6 минут; между Юпитером и первой следующей к западу был промежуток в 5 минут; от западной эта звезда находилась на расстоянии 4 минут. Тогда я лишь подозревал, не будет ли между восточной звездой и Юпитером еще одной звездочки, настолько близкой к Юпитеру, что она касалась бы его. Но в пятом часу я совершенно ясно увидел ее, изящно занимающую среднее место между Юпитером и восточной звездой, так что конфигурация была следующей:

Кроме того, увиденная последней звезда была очень маленькой; однако в шестом часу она по величине почти сравнялась с остальными

Двадцатого числа в 1 час 15 минут была такая расстановка:

Три звездочки были настолько малы, что их еле можно было увидеть; от Юпитера и между собой они отстояли не более как на одну минуту; мне было неясно, находятся ли с востока две или три звездочки. Около шестого часа они были расположены так:

Восточная звезда отстояла от Юпитера на вдвое большее расстояние, т. е. на 2 минуты. Средняя западная отстояла от Юпитера на 0 минут 40 секунд, а от более западной на 0 минут 20 секунд. Наконец, в седьмом часу с запада стали видны три звездочки:

Ближайшая к Юпитеру была удалена от него на 0 минут 20 секунд; между ней и более западной был промежуток в 40 секунд; между ними виднелась еще одна, немного отклоняющаяся к югу, не более чем на десять секунд отстоящая от более западной. Двадцать первого числа в 0 часов 30 минут на востоке были три звездочки на одинаковых расстояниях между собой и Юпитером:

Промежутки, согласно оценке, равнялись 50 секундам. На западе также была звезда, удаленная от Юпитера на 4 минуты. Самая близкая к Юпитеру — восточная была меньше всех, остальные несколько большими, приблизительно равными друг другу.

Двадцать второго числа в 2 часа расположение звезд было таким:

Между восточной звездой и Юпитером был промежуток в 5 минут, а между Юпитером и более западной 7 минут. Две западные промежуточные имели между собой расстояние 0 минут 40 секунд; более близкая же к Юпитеру отстояла от него на 1 минуту. Обе средние звезды были меньше крайних; все они были на одной прямой по долготе зодиака, только в трех западных средняя немного отклонялась к югу. Но в шестом часу ночи их можно было видеть в таком положении.

Восточная была очень маленькой, отстоя от Юпитера на 5 минут, как и раньше. Три западные одинаково делили расстояние и от Юпитера и между собой, каждый из промежутков равнялся приблизительно 1 минуте 20 секундам; и более соседняя с Юпитером звезда казалась меньше двух следующих; все они казались изящно расположенными по одной и той же прямой.

Двадцать третьего числа в 0 часов 40 минут после захода Солнца положение звезд было таким:

Три звезды располагались на одной прямой с Юпитером по долготе зодиака, как и всегда: две были на востоке, одна на западе. Более восточная отстояла от следующей на 7 минут; эта от Юпитера на 2 минуты 40 секунд, а Юпитер от западной на 3 минуты 20 секунд. По величине все они были почти равными. Но в пятом часу две звезды, бывшие раньше близкими к Юпитеру, уже больше не замечались, скрываясь, как я полагаю, под Юпитером. Вид был такой:

Двадцать четвертого числа виднелись три звезды, все восточные и почти на одной прямой с Юпитером:

Средняя несколько уклонилась к югу. Ближайшая к Юпитеру отстояла от него на 2 минуты, следующая на 0 минут 30 секунд от нее, а восточная отстояла от этой на 9 минут; все были достаточно блестящими. В шестом же часу представлялись только две звезды в таком положении:

точно на одной прямой с Юпитером, от которого более близкая отстояла на 3 минуты, другая же от нее на 8 минут; если не ошибаюсь, две средние наблюдавшиеся ранее звезды слились в одну. Двадцать пятого числа в 1 час 40 минут конфигурация была такой:

С восточной стороны располагались только две звезды, обе достаточно большие; более восточная отстояла от средней на 5 минут, а последняя от Юпитера на 6 минут.

Двадцать шестого числа в 0 часов 40 минут расположение звезд было таким:

Были видны три звезды: две на востоке, третья на западе от Юпитера; последняя отстояла от него на 5 минут, средняя восточная от него была удалена на 5 минут 20 секунд; более восточная от средней на 6 минут. Они располагались по одной прямой и были одинаковой величины.

В пятом часу расположение было почти таким же, отличаясь только в том, что около Юпитера с востока стала появляться четвертая звездочка, меньшая по сравнению с остальными, отстоявшая тогда от Юпитера на 30 минут; она понемногу поднималась к северу от прямой линии, как показано на рисунке:

Двадцать седьмого числа через 1 час после захода была видна только одна звездочка и притом восточная в такой конфигурации:

Она была достаточно малой и удалена от Юпитера на 7 минут.

Двадцать восьмого и двадцать девятого числа из-за туч наблюдать было невозможно.

Тридцатого числа в первом часу ночи светила наблюдались в таком порядке:

На востоке была одна, отстоящая от Юпитера на 2 минуты 30 секунд, с запада две, из которых одна, ближайшая к Юпитеру, отстояла от него на 3 минуты, а другая от последней на 1 минуту. Положение крайних и Юпитера было на одной и той же прямой, но средняя звезда чуть-чуть подымалась к востоку; более западная была меньше остальных.

В последний день января во втором часу наблюдались две восточные звезды и одна западная:

Средняя из восточных отстояла от Юпитера на 2 минуты 20 секунд, более восточная от этой средней на 0 минут 30 секунд; западная была удалена от Юпитера на 10 минут; они были приблизительно на одной прямой, но только восточная, соседняя с Юпитером, несколько подымалась к северу. В четвертом часу расположение звезд было следующее:

Две восточные звезды были соседними между собой; они отстояли Друг от друга всего лишь на 20 секунд. В этих наблюдениях западная звезда появлялась достаточно малой.

В первый день февраля во втором часу ночи конфигурация была такой:

Более восточная звезда отстояла от Юпитера на 6 минут, западная на 8; с восточной стороны некоторая достаточно малая звезда отстояла от Юпитера на 20 секунд; они образовывали точную прямую.

Второго числа звезды наблюдались в таком порядке:

Одна только восточная отстояла от Юпитера на 6 минут; Юпитер от соседней западной удалялся на 4 минуты; между этой и более западной был промежуток в 8 минут; они точно были на одной прямой и почти той же самой величины. Но в седьмом часу были четыре звезды:

Юпитер среди них занимал среднее место. Из этих звезд более восточная отстояла от соседней на 4 минуты, а эта от Юпитера на 1 минуту 40 секунд; Юпитер от западной соседней с ним был удален на 6 минут, а последняя от более западной на 8 минут; все они были одинаково на одной и той же прямой по долготе зодиака.

Третьего числа в седьмом часу звезды были расположены в таком порядке:

Восточная отстояла от Юпитера на 1 минуту 30 секунд, а ближняя западная на 2 минуты; от нее более западная удалялась на 10 минут; все они были расположены на одной прямой и одинаковой величины.

Четвертого числа во втором часу около Юпитера стояли четыре звезды: две восточные и две западные, расположенные точно на одной прямой, как показано на рисунке:

Более восточная отстояла от следующей на 3 минуты, последняя удалялась от Юпитера на 0 минут 40 секунд, Юпитер от ближайшей западной был расположен на 4 минуты, а эта от более западной на 6 минут. По величине они были почти одинаковыми; более близкая к Юпитеру казалась несколько меньшей остальных. Но в седьмом часу восточные, звезды отстояли друг от друга только на 0 минут 30 секунд.

Юпитер от соседней восточной удалялся на 2 минуты, а от следующей западной на 4 минуты; последняя от более западной отстояла на 3 минуты; все они были одинаковыми и находились на одной прямой, проведенной по эклиптике.

Пятого числа небо было покрыто тучами.

Шестого числа появились только две звезды, имея Юпитера посредине, как видно на рисунке:

Восточная отстояла от Юпитера на 2 минуты, западная на 3; они были на одной прямой с Юпитером и равны по величине. Седьмого числа были две звезды, обе к востоку от Юпитера, расположенные таким образом:

Промежутки между ними и Юпитером были одинаковыми — в одну минуту: и через них и центр Юпитера проходила прямая линия. Восьмого числа в первом часу были три звезды, все восточные, как показано на рисунке:

Ближайшая к Юпитеру, достаточно малая, отстояла от него на 1 минуту 20 секунд; средняя от нее — на 4 минуты и была довольно велика; более восточная, совсем малая, отстояла от нее на 0 минут 20 секунд. Я не был уверен, была ли ближайшая к Юпитеру только одной или двумя звездочками; действительно, иногда можно было видеть, что к востоку от этой была другая звезда, удивительно небольшая и отдаленная от нее всего лишь на 0 минут 10 секунд; все они были на одной прямой, проведенной по протяжению зодиака. В третьем часу самая близкая к Юпитеру звезда почти касалась его; она отстояла от него лишь на 0 минут 10 секунд; остальные сделались более далекими от Юпитера, ибо средняя отстояла от него на 6 минут. Наконец в четвертом часу бывшая ближайшей к Юпитеру звезда соединилась с ним и перестала быть далее видной.

Девятого числа в 0 часов 30 минут у Юпитера были две звезды с востока и одна к западу в таком расположении:

Более восточная, довольно малая, отстояла от следующей на 4 минуты; средняя большая удалилась от Юпитера на 7 минут, а Юпитер от западной, которая была небольшой, отстоял на 4 минуты .

Десятого числа в один час 30 минут две достаточно малые звезды и обе восточные наблюдались в таком расположении:

Более удаленная отстояла от Юпитера на 10 минут, соседняя на 0 минут 20 секунд; они были на одной прямой. В четвертом часу ближайшая к Юпитеру звезда уже не была видной; другая казалась настолько уменьшившейся, что была еле видной, хотя воздух был очень ясным; она была также более удаленной от Юпитера, чем раньше; ее расстояние было 12 минут.

Одиннадцатого числа в первом часу на востоке были две звезды, а на западе одна. Западная отстояла от Юпитера на 4 минуты; восточная

соседняя удалялась от Юпитера только на 4 минуты; более во­сточная отстояла от нее на 8 минут; они были достаточно заметными и на одной прямой. Но в третьем часу стала видна четвертая звезда с востока, ближайшая к Юпитеру; она была меньше остальных и от Юпитера удалена на 0 минут 30 секунд.

От прямой линии, проведенной через остальные звезды, она несколько уклонилась к северу. Все они были блестящими и очень заметными. В пятом часу с половиной самая близкая к Юпитеру восточная звезда уже несколько удалилась от него и заняла среднее место между ним и восточной звездой, близкой к ней; все они были точно на одной прямой и одинаковой величины, как видно на рисунке:

Двенадцатого числа в 0 часов 40 минут были две звезды с востока и две с запада. Более удаленная восточная отстояла от Юпитера на 10 минут; самая западная была на расстоянии 8 минут.

Обе были достаточно заметными; остальные две были очень близки к Юпитеру и достаточно малы, особенно восточная, которая отстояла От Юпитера на 0 минут 40 секунд, а западная на 1 минуту. В четвертом часу звездочка, которая была самой близкой к Юпитеру с востока, больше уже не была видна.

Тринадцатого числа в 0 часов 30 минут две звезды были видны на востоке и еще две на западе.

Восточная и соседняя с Юпитером, достаточно заметная, отстояла от него на 2 минуты; от нее более восточная и менее видная удалена была на 4 минуты. Из западных более удаленная от Юпитера, хорошо заметная, отделялась от него 4 минутами; между ней и Юпитером находилась небольшая звездочка ближе к более западной звезде, так как от нее она отстояла не более чем на 0 минут 30 секунд. Все они были точно на одной прямой по долготе эклиптики.

Пятнадцатого числа (четырнадцатого небо было покрыто тучами) в первом часу положение звезд было таким:

Были только три восточных звезды; на западе не было видно ни одной; восточная, самая близкая к Юпитеру, отстояла от него на 0 минут 50 секунд; следующая удалялась от этой на 0 минут 20 секунд, от нее более восточная на 2 минуты; она была больше остальных, так как соседние с Юпитером были достаточно малыми. Но примерно в пятом часу из звезд, близких к Юпитеру, можно было видеть лишь одну, отстоящую от Юпитера на 0 минут 30 секунд; расстояние более удаленной от Юпитера увеличилось; оно равнялось тогда 4 минутам.

Но в шестом часу, кроме этих двух, которые, как было сказано, стояли на востоке, можно было увидать к западу еще одну достаточно малую звездочку, удаленную от Юпитера на 2 минуты.

Шестнадцатого числа в шестом часу звезды стояли в таком расположении:

Восточная звезда отстояла от Юпитера на 7 минут, Юпитер от следующей западной на 5 минут, она же от последней и более западной на 3 минуты; все они были приблизительно одной величины, достаточно заметные и на одной прямой линии, изящно проведенной по зодиаку.

Семнадцатого числа в 1 час были две звезды:

одна на востоке, отстоящая от Юпитера на 3 минуты, другая на западе, отстоящая на 10 минут; она была несколько меньше восточной. Но в 6 часу восточная стала ближе к Юпитеру и отстояла от него на 0 минут 50 секунд; западная стала более удаленной, а именно на 12 минут. В обоих наблюдениях они были на одной прямой и обе достаточно малыми, особенно восточная во втором наблюдении.

Восемнадцатого числа в 1 час были три звезды, две из которых западные и одна восточная:

восточная отстояла от Юпитера на 3 минуты, ближайшая западная на 2 минуты; другая, более западная, удалялась от средней на 8 минут; все они были точно на одной прямой и почти одинаковой величины. Но в 2 часа соседние с Юпитером звезды отстояли от него на одинаковых расстояниях, так как и сама западная отстояла на 3 минуты. А в 6 часов между более восточной и Юпитером появилась четвертая звездочка в такой конфигурации:

Более восточная отстояла от следующей на 3 минуты, следующая от Юпитера на 1 минуту 50 секунд, Юпитер от следующей западной на 3 минуты, а она от более западной на 7 минут; они были почти одинаковыми, только восточная, более близкая к Юпитеру, была несколько меньше остальных; все они были на одной прямой, параллельной эклиптике.

Девятнадцатого числа в 0 часов 40 минут были замечены только две звезды к западу от Юпитера, достаточно большие и расположенные точно на одной прямой с Юпитером и по черте эклиптики. Более близкая звезда отстояла от Юпитера на 7 минут, а эта от более западной на 6 минут.

Двадцатого числа небо было покрыто тучами. Двадцать первого числа в 1 час 30 минут были видны три достаточно малые звезды в такой конфигурации:

Восточная отстояла от Юпитера на 2 минуты; Юпитер от следующей западной на 3 минуты, а эта от более западной на 7 минут; они были точно на одной прямой, параллельной эклиптике.

Двадцать пятого числа в 1 час 30 минут (в три предшествующие ночи небо было покрыто тучами) были видны три звезды:

две восточные, расстояния которых друг от друга и от Юпитера были одинаковыми, — по 4 минуты. Одна западная отстояла от Юпитера на 2 минуты. Они были точно на одной прямой, направленной по эклиптике.

Двадцать шестого числа в 0 часов 30 минут видны были только две звезды—одна восточная, отстоящая от Юпитера на 10 минут, а другая западная, отстоящая на 6 минут.

Восточная была несколько меньше западной. Но в пятом часу можно было видеть три звезды; кроме двух указанных вблизи Юпитера, к западу виднелась достаточно малая звезда, которая раньше скрывалась под Юпитером и отстояла от него на 1 минуту.

Восточная казалась более удаленной, чем раньше, имея расстояние от Юпитера 11 минут. В эту ночь впервые было решено наблюдать продвижение Юпитера и прилежащих к нему планет по долготе зодиака относительно какой-нибудь неподвижной звезды; действительно, к востоку была видна неподвижная звезда на расстоянии 11 минут от восточной планеты и несколько уклонялась к востоку, как показано далее:

Двадцать седьмого числа в 1 час 4 минуты звезды появились в такой конфигурации:

Более восточная отстояла, от Юпитера на 10 минут, следующая, ближайшая к Юпитеру, на 0 минут 30 секунд; следующая западная была удалена на 2 минуты 30 секунд; более западная отстояла от нее на 1 минуту. Соседние с Юпитером казались небольшими, в особенности восточная; крайние были достаточно заметными, прежде всего западная; они точно обозначали прямую линию по черте эклиптики. Продвижение этих планет к востоку становилось очевидным из сравнения с упомянутой неподвижной. Действительно, Юпитер с сопутствующими планетами был более соседним с ней, как видно на рисунке. Но в пятом часу восточная звезда, самая близкая к Юпитеру, отстояла от него на 1 минуту.

Двадцать восьмого числа в 1 час были видны только две звезды; восточная, отстоящая от Юпитера на 9 минут, и западная— на 2 минуты; они были достаточно заметными и на одной прямой; неподвижная звезда по перпендикуляру к этой прямой попадала на восточную планету, как указано на рисунке:

Однако в 5 часу была замечена третья звездочка к востоку, отстоящая от Юпитера на 2 минуты в такой конфигурации:

В первый день марта в 0 час. 40 минут были замечены четыре звезды, все восточные; из них самая близкая к Юпитеру отстояла от него на 2 минуты, следующая — на 1 минуту от этой, третья — на 0 минут 2 секунды (она была ярче других); более восточная отстояла от нее на 4 минуты и была меньше остальных. Они довольно точно вычерчивали прямую линию, только третья от Юпитера несколько подымалась вверх. Неподвижная звезда составляла равносторонний треугольник с Юпитером и более восточной (см. рисунок):

Второго числа в 0 часов 40 минут были три планеты, две восточные, одна западная в такой конфигурации:

Более восточная отстояла от Юпитера на 7 минут, следующая была от нее на расстоянии 0 минут 30 секунд; западная была удалена от Юпитера на 2 минуты; крайние были больше и ярче третьей, которая казалась довольно малой. Более восточная казалась несколько поднявшейся к северу от прямой линии, проведенной через остальные планеты и Юпитер. Упомянутая неподвижная звезда отстояла от западной планеты на 8 минут по перпендикуляру, проведенному из этой планеты к прямой линии, проходящей через все планеты, как показано на рисунке.

Мне захотелось приложить эти сопоставления Юпитера и прилежащих планет с неподвижной звездой, чтобы каждый мог по ним установить перемещения этих планет как по долготе, так и по широте и убедиться, что они точно совпадают с движениями, получающимися из таблиц.

Таковы наблюдения четырех Медицейских планет, недавно и впервые обнаруженных мной. Хотя определить численно их периоды еще невозможно, но на основании наблюдений можно высказать нечто достойное замечания. Во-первых, они на таких расстояниях то следуют за Юпитером, то опережают его и удаляются от него либо к востоку, либо к западу, совершая лишь очень небольшие отклонения, и никто не может сомневаться в том, что они около него и совершают свои обращения, одновременно обращаясь с двенадцатилетним периодом примерно вокруг центра мира. Кроме того, они совершают обращения по неодинаковым кругам; это очевидно из того, что в более значительных отклонениях от Юпитера никогда нельзя было видеть соединенными двух планет, тогда как вблизи Юпитера можно было найти близкие соседства двух, трех, а иногда и всех планет. Кроме того, можно убедиться в том, что более быстрыми являются обращения планет, описывающих около Юпитера более тесные круги. Действительно, более близкие к Юпитеру звезды чаще представляются восточными после того, как накануне они были западными, и наоборот; но планета, движущаяся по наибольшему кругу, человеку, внимательно следящему за ходом намеченных заранее возвращений, покажется возвращающейся к прежнему положению в полмесяца. Кроме этого, мы имеем великолепный и наияснейший довод для устранения сомнений у тех, которые спокойно относятся к вращению в коперниковской системе планет вокруг Солнца, но настолько смущаются движением одной Луны вокруг Земли, в то время как обе они совместно описывают вокруг Солнца годичный круг, что даже считают необходимым отвергнуть такое строение Вселенной, как невозможное. Теперь мы имеем не только одну планету, вращающуюся вокруг другой, в то время как обе они обходили великий круг около Солнца, но наши чувства показывают нам четыре светила, вращающиеся вокруг Юпитера, как Луна вокруг Земли, в то время как все они вместе с Юпитером в течение 12 лет описывают большой круг около Солнца. Однако нельзя уклоняться от решения вопроса, по какой причине происходит то, что Медицейские светила, совершая в очень тесных границах вращения вокруг Юпитера, кажутся иногда вдвое больше самих себя. Причину этому невозможно искать в земных испарениях, ибо они кажутся нам увеличенными или уменьшенными, тогда как размеры Юпитера и ближайших неподвижных звезд наблюдаются нами ничуть не изменившимися. К этому прибавляется еще то, что совершенно нельзя предполагать у них настолько значительные [изменения] расстояний от Земли в перигеях или апогеях их обращений, чтобы они могли послужить причиной таких изменений, ибо круговое вращение в узких границах никоим образом не может это произвести, а движение по овалу (которое в этом случае было бы почти прямолинейным) немыслимо и никак не может быть согласно с явлениями. Я охотно скажу, что в этом деле может помочь, и представляю на суд и критику всем правильно философствующим. Известно, что присутствие земных испарений заставляет Солнце и Луну казаться большими, а неподвижные звезды и планеты меньшими; поэтому вблизи горизонта Луна и Солнце кажутся большими, а звезды, и без того малые, да и преимущественно незаметные, становятся еще меньше, если эти испарения залиты светом. Поэтому днем и в сумерках звезды кажутся очень слабыми, а Луна нет, как мы уже сказали. Кроме того, известно, что не только Земля, но и Луна окружена сферой испарений и таких, о которых мы уже говорили, но главным образом, других, о которых мы скажем подробно в нашей «Системе». Такое суждение мы с полным правом можем вынести и относительно других планет; поэтому не кажется немыслимым, если мы предположим вокруг Юпитера сферу, более плотную, чем остальной эфир. Вокруг этой сферы обходят Медицейские планеты, как Луна вокруг сферы стихий; загораживающее действие этой сферы и производит то, что в апогеях эти планеты кажутся меньшими, в перигеях же вследствие снятия или утоньшения этого слоя, они кажутся большими.

Продолжать далее мешает недостаток времени; пусть благосклонный читатель ожидает вскорости дополнений.

КОНЕЦ

Комментарии

В ночь с 7 на 8 января 1610 г., Галилей в первый раз навел на небо встроенную им астрономическую трубу и увидел то, что он истолковал как маленькую, модель солнечной системы — Юпитер с его спутниками. Можно казать, что с этого началась новая активная фаза борьбы за современное научное мировоззрение. В «Звездном вестнике» изложены первые астрономические открытия Галилея, правда не полностью, так как ряд важных открытий (фазы Венеры, форма Сатурна), сделанных в течение того же 1610 г., туда не попали.

В первое десятилетие XVII в. в Голландии зрительная труба совершенно независимо друг от друга была изобретена Гансом Липпершеем (петиция о предоставлении ему привилегии была подана в Генеральные Штаты 2 октября 1608 г.), затем Яковом Адриансеном из Алькмара (братом известного математика Адриана Меция) и наконец неким Захарией Янсеном из Миддельбурга (по-видимому, около 1610 г.). По всей видимости, из Голландии подзорные трубы попали к английскому математику Томасу Харриотту (а, может быть, были конструированы им лично или кем-нибудь из его окружения), который производил наблюдения солнечных пятен и спутников Юпитера почти одновременно с Галилеем (с октября 1616 г.). Ученик его, некий Вильям Лоуэр (Lower), можно сказать, даже опередил Галилея. В июле 1609 г. он писал Харриотту:

«Согласно вашим желаниям, я наблюдал Луну во всех ее изменениях. После появления новой Луны я открыл отблеск Земли (пепельный свет. — И. В.) незадолго до первой четверти; первым появляется пятно, которое представляет человека на Луне (но только без головы). Немного позже вблизи края выпуклой части по направлению к верхнему углу появляются блестящие места вроде звездочек; они гораздо ярче остальных частей; и весь край вдоль своей длины походит на чертеж береговой линии в голландских книгах путешествий. В полнолунии она кажется чем-то вроде пирога с вареньем, который моя кухарка сделала мне на прошлой неделе; в одном месте жилка блестящей материи, в другом темные части, и все это перемешано друг с другом по всей поверхности. Я должен признаться, что без моего цилиндра ничего этого видеть не могу»¹.

Однако письмо Лоуэра не было опубликовано Харриоттом, и приоритет открытия остается за Галилеем. Конечно, нельзя назвать Галилея изобретателем зрительной трубы, но существенно то, что приготовленные им трубы значительно превосходили все имевшиеся в то время в Европе. Поэтому подтверждение Галилеевых наблюдений спутников Юпитера другими астрономами заставило себя ждать столь долго, что причинило Галилею некоторые неприятности.

Заметим еще, что Галилей не первый наблюдал пепельный свет Луны. Это явление было замечено (если ограничиться Западной Европой) уже Леонардо да Винчи; пепельный свет, как «отблеск Земли», был открыт и Лоуэром. Что касается объяснения (пепельный свет Луны есть отраженный свет Земли), то, как указал в своем ответе Галилею Кеплер, соответствующая теория была дана учителем Кеплера Местлином двадцатью годами ранее и опубликована в Кеплеровой «Astronomia nova» (1609), которой Галилей, очевидно, еще не знал.

В связи с описанием явлений на Луне Галилей упоминает о готовящейся им «Системе мира», в которой он «шестьюстами доказательствами и натурфилософскими рассуждениями» подтверждает, что Земля «движется и своим светом превосходит Луну».

Это — первое упоминание Галилея» в печати о гелиоцентрической системе мира, как видно, довольно скромное и, по-видимому, оставленное без внимания «реформаторами» Падуанского университета, давшими цензурное разрешение на выпуск «Звездного вестника». Упомянутая же Галилеем «Система мира», видимо, была первым наброском его знаменитых «Двух главных систем». В предисловии к VII тому Национального издания трудов Галилея Фаваро пишет:

«Опубликование какой-то «Systema mundi» было несколько раз обещано Галилеем в «Звездном вестнике»; об этом обещании он вспомнил в первых строках «Рассуждения о телах, пребывающих в воде, или тех, которые в ней движутся», а также в корреспонденции с князем Чези (письмо Чези от 4 августа 1612 г.). Но в то же время, как последний уговаривал его открыть свету «Великую систему», другие, понявшие, что он утвердил и доказал движение Земли, наоборот старались удержать его от этого (письмо Паоло Гуальдо от 6 мая 1611 г.). Хотя по различным произведениям, выходившим из-под его пера, издававшимся печатно или распространявшимся в рукописях его друзьями и учениками, не трудно проследить постепенное развитие его мысли в этом направлении, во он все же откладывал специальное занятие этим предметом и полное опубликование своих идей, и не выполнил своевременно задуманной им работы» (Ed. Naz., VII, 3).

К этому стоит добавить, что упомянутое письмо Гуальдо, возможно определило диалогическую форму «Двух главных систем». Действительно, Гуальдо пишет:

«Существует много вещей, которые можно сказать в виде диспута, но которые не было бы хорошо утверждать как истинные, в особенности если имеешь против них всеобщее мнение, впитанное, если можно так сказать, «ab orbe condito» (с сотворения мира)».

Галилей спешил с изданием «Звездного вестника». Последнее наблюдение спутников Юпитера датируется 2 марта 1610 г. Цензурное разрешение Совета десяти было дано даже раньше 1 марта 1610 г., и регистрация издания была произведена 8 марта 1610 г.

Какое впечатление произвел «Вестник» на читающую публику? Об этом можно судить по следующему описанию Кеплера (в письме к Галилею от 19 апреля 1610 г.).

«И вот около мартовских ид (15 марта) через скороходов пришла в Германию весть, что ты, мой Галилей, вместо чтения чужой книги занялся собственной невероятнейшего содержания о четырех до сих пор неизвестных планетах (уже не говорю о других главах книги), найденных при помощи двойной зрительной трубы; когда это перед моим домом сказал мне с повозки советник его императорского величества и референдарий священной императорской консистории Иоганн Матфей Вакер фон Вакенфельс, то меня в размышлении об услышанном охватило такое удивление, такие сильные поднялись душевные движения (как будто неожиданно разрешились старинные наши небольшие споры), что он от радости, я же от стыда, оба от смеха, смущенные новостью, еле могли успокоиться, он рассказывая, я же слушая. Мое изумление усилилось из-за уверения Вакера, что об Галилее это пишут славнейшие в науке мужи, серьезностью и постоянством далеко отстоящие от общественной суеты, и что эта книга уже находится в печати и придет со следующими гонцами.

Уходя от Вакера, я был взволнован авторитетом Галилея, приобретенным правильностью суждений и остротой ума. Поэтому я размышлял о том, возможно ли увеличение числа планет, если только верна моя «Космографическая тайна», которую я выпустил в свет тринадцать лет тому назад; в ней пять известных Евклидовых тел, которые Прокл (комментатор Евклида, неоплатоник 5 в. н. э. — И. В.}, следуя Пифагору и Платону, называет космическими, допускают не более шести планет вокруг Солнца.

Как видно из предисловия к упомянутой книге, и я искал тогда, не будет ли вокруг Солнца больше планет, но напрасно.

Все это во время размышлений приходило мне на ум и я на повозке отправился к Вакеру; если Земля, по Копернику, одна из планет, имеет свою движущуюся вокруг нее Луну и выходящую из общего счета, то, конечно, могло случиться, что Галилей действительно мог увидеть еще четыре луны, вращающиеся в очень тесных пределах вокруг малых тел Сатурна, Юпитера, Марса и Венеры; Меркурий же, самый последний из окружения Солнца, настолько погружен в его лучи, что в нем Галилей до сих пор не мог заметить чего-нибудь подобного.

Вакер же, наоборот, считал, что эти новые планеты должны, без сомнения, вращаться вокруг некоторых из неподвижных звезд (это он уже очень давно говорил мне на основании рассуждений кардинала Кузанского и Джордано Бруно); если до сих пор четыре планеты там еще скрывались, то что же может препятствовать мысли о возможности после этого начала сделать открытия там еще бесчисленного множества новых планет. Так думал я и так он, и мы обнадеженные ждали книгу Галилея, необычайно желая прочесть ее.

Первый экземпляр мне удалось посмотреть и быстро перелистать с согласия императора. Я вижу «великие и в высшей степени удивительные зрелища, предложенные философам и астрономам», и мне тоже, если не ошибаюсь; вижу слова «к началу великих созерцаний призвать всех жаждущих истинной философии».

И вот уже тогда во мне появилась мысль вмешаться в эти дела, как бы вызванному и писавшему о таком же предмете шесть лет тому назад, и снестись с тобой, остроумнейший Галилей, в приятнейшем роде писания о столь неистощимых сокровищах Юпитера творца, которые он открывает нам одно за другим. Кому же вестники столь великих дел позволят молчать? Кого же не наполнит плодовито разливаемое языком и пером изобилие божественной любви? Мои стремления усиливались приказаниями августейшего Цезаря Рудольфа, требовавшего моего суждения об этом предмете. А что же говорить о Вакере? Он надоедал мне, чтобы я пришел к нему даже без книги, только обещая ее чтение, и даже ссорился, пока не было окончательно решено, что самым красноречивым в этом деле придется быть мне.

Пока я еще размышлял об этом, пришли твои письма к послу светлейшего великого герцога Тосканы (Джулиано Медичи. — И. В.), полные твоей любви ко мне; я узнал, что ты делаешь мне честь, полагая необходимым передать мне через этого столь великого мужа один экземпляр книги и побудить меня к писанию; это он в высшей степени обходительно сделал вместо тебя и благосклоннейше принял меня в число своих клиентов».

Волнения Кеплера имели полное оправдание. «Может быть, я покажусь слишком смелым, — пишет он дальше, — если так легко поверю твоим утверждениям, не подкрепляясь никаким собственным опытом. Но почему же мне не верить ученейшему математику, о правоте которого свидетельствует самый стиль его суждений, который далек от суетности и для стяжания общего признания не будет говорить, что он видел то, чего на самом деле не видел, не колеблясь из любви к истине противоречить распространеннейшим мнениям». Кеплер далек от того, чтобы отказать Галилею в доверии относительно четырех планет вокруг Юпитера. «Лучше я пожелаю, — пишет он, — чтобы у меня была готова зрительная труба, с которой я обогнал бы тебя в открытии двух (так, мне кажется, требует пропорция) спутников Марса и шести или восьми Сатурновых, к которым, может быть, прибавятся один — другой вокруг Венеры и Меркурия»,

За это доверие он вознаграждает себя тем, что подвергает произведение Галилея довольно серьезной, хотя и сочувственной критике. Он указывает на роль нидерландцев в изобретении зрительной трубы и приводит очень большую выписку из «Magia Naturalis» Джов. Батт. Порты, где теоретически доказывается возможность увеличения при помощи зрительных стекол. После этого идет подробный разбор наблюдений Галилея над Луной: в частности, Кеплер подтверждает теорию Галилея о существовании лунной атмосферы и приводит данное Местлином объяснение пепельного света. Говоря о звездах, Кеплер указывает, что наше Солнце является гораздо более ярким, чем остальные звезды, так что «наш мир не принадлежит к простому стаду других бесконечных». Очень интересны его замечания по поводу четырех спутников Юпитера, относительно которых он может высказать только чисто умозрительные соображения. Он считает, что получить какой-нибудь вывод из чистой теории будет гораздо почетнее, чем найти его путем эксперимента. «Кто не похвалит басню Платона об Атлантиде, Плутарха о золотоцветных островах за Фулой, пророческие стихи Сенеки об открытии нового мира, после того как все это было сделано известным флорентийским аргонавтом (Америго Веспуччи. — И. В.). Сам Колумб заставлял своего читателя сомневаться, что больше достойно удивления: разум человека, догадавшегося о существовании нового мира по направлению дующих ветров, или же смелость попытки плыть в неизвестных водах и неизмеримом океане, приведшей к счастливому исполнению желаний. <...> Слава создателя этого мира больше, чем у его созерцателя, так как первый взял теорию создания из себя, а второй только с очень большим трудом узнал теорию, скрытую в создании. <...> Поэтому не завидуй, Галилей, в своей славе нашим предшественникам Пифагору, Платону, Евклиду» (как автору теории пяти правильных многогранников. — И. В.). Кеплер думает, что «не будет непохожим на истину предположение, что не только на Луне, но и на Юпитере имеются жители<...> и если когда-нибудь выучатся искусству летать, то найдутся и колонисты из нашего человеческого рода.<...> Дай корабли или приспособь паруса к небесному воздуху, и найдутся люди, которые не побоятся даже и такой обширности».

В переписке с другими лицами Кеплер был еще решительнее. Так, болонскому астроному Маджини(1555—1617), пользовавшемуся известностью хорошего вычислителя, в ответ на его просьбу высказать свое мнение о Галилее, он 10 мая 1610 г. пишет: «Мы оба коперниканцы; свой своему радуется» (Ed. Naz., IX, №308). Его ученику, чеху Мартину Горкому, он сообщает (июнь 1610 г.): «Ты тоже до сих пор упорствуешь в прежнем сомнении о звездах Галилея; не удивляюсь и не обвиняю тебя; мнения философствующих должны быть свободными». (Ed. Naz., IX, № 347, письмо Горкого к Франческо Сицци)².

Вслед за опубликованием «Звездного вестника» стали появляться полемические произведения, направленные против Галилея. Первое из них принадлежит уже упомянутому Мартину Горкому. В мае 1610 г. вышло его «Brevissima Peregrinatio contra Nuntium Sidereum» (Кратчайшее странствование против «Звездного вестника»). В этом сочиненьице, написанном с некоторыми потугами на остроумие (игры слов вроде «morte et Marte» — примерно — «мором и Марсом»), Горкий считает, что ни изобретение зрительной трубы, ни мнение Галилея о составе Млечного пути не являются новыми, а что касается лунных пятен, то Галилей «продал смертным вероятное вместо истинного». Мартин Горкий попросту отрицал существование Медицейских планет, считая их результатом отражений и преломлений в оптических трубах.

Вторая книга против Галилея написана «флорентинским патрицием» Франческо Сицци. Это — «Dianoia (размышление) Astronomica, optica, physica», вышедшая в 1611 г. в Венеции. В этой книге, занимающей в Национальном издании сочинений Галилея около 40 страниц, Сицци высказывает свое недовольство, что Горкий ссылался на него в своей Peregrinatio, и резко отмежевывается от несерьезного тона, в котором написана книга Горкого. Его «ученые» рассуждения сводятся к тому, что число планет не может быть больше семи, так как в Ветхом Завете упоминается семисвечник (Исход, гл. 25), означающий, по мнению Пико делла Мирандола, семь планет. Затем указывается на значение числа семь в медицине (семь отверстий в голове), семь планет сравниваются с семью цветами и семью металлами. Он указывает, что об новых спутниках нет каких-либо сведений от более раннего времени, а ведь в древности науки были лучше теперешних: «где новый Евклид или Архимед?». Интересно, что Сицци упоминает о китайцах, которые дали «опасное изобретение искусственного (factitii) пороха и медных пушек, а также типографское искусство, необходимое для сохранения наук». Подобно Горкому, он считает спутников Юпитера оптическим обманом, вызванным отражениями и преломлениями в зрительной трубе.

25 июля 1610 г. Галилею удалось сделать еще одно важное открытие. 30 июля из Падуи он пишет Тосканскому министру Винте (Ed. Naz., IX, № 370):

«Я начал 25-го числа этого месяца снова наблюдать Юпитера утром на востоке вместе с его свитой Медицейских планет и после этого открыл еще другое необычайнейшее чудо, о котором хочу уведомить их светлости и вашу милость, держа ее в тайне, пока я не опубликую ее в моем печатном труде, но я хочу отдать в этом отчет их светлейшим высочествам, чтобы они знали, в случае если бы на это напал кто-нибудь другой, что до меня никто этого еще не видел; тогда я буду уверен, что никто ее не увидит, разве только после того, как я об этом уведомлю. Это открытие заключается в том, что звезда Сатурна не является одной только, но состоит из 3, которые как бы касаются друг дру­га, но между собой не движутся и не меняются; они расположены рядом по длине зодиака, причем средняя из них примерно в 3 раза больше, чем 2 боковые; и они расположены в такой форме о, как я возможно раньше покажу их высочествам, когда этой осенью будут прекраснейшие удобства для наблюдения небесных явлений и все планеты будут над горизонтом».

Впрочем, впервые в печати об этом открытии сообщил не Галилей, а Кеплер (в предисловии к его «Диоптрике», вышедшей в августе 1611 г.).

11 декабря 1610 г. Галилей в письмах к одному из своих корреспондентов (Ed. Naz., IV, № 435) сообщил о новом открытии — о фазах Венеры. При этом он упоминал о «доводе, касающемся строения вселенной». Возможно, это было связано с письмом от 5 декабря 1610 г. (Ed. Naz., IX, № 434), полученном им от Бенедетто Кастелли из Брешии, в котором содержатся следующие строки:

«Поскольку (как я верю) правильно положение Коперника, что Венера вращается вокруг Солнца, то ясна необходимость того, чтобы она наблюдалась нами иногда рогатой, иногда же нет, так как помянутая планета находится всегда на одинаковом расстоянии от Солнца, если, однако, небольшая величина рогов и испускание лучей не мешают нам постоянно наблюдать эти различия.

Поэтому я хочу знать от вашей милости, не замечали ли вы подобных явлений с помощью ваших чудесных подзорных труб; это вне всякого сомнения будет падежным средством для убеждения какого хотите упорного ума. Подобного рода явлений я ожидаю и от Марса во время его квадратуры с Солнцем; теперь я уже не буду говорить о рогатом или не рогатом его явлении, но по крайней мере полукруглом и более полном».

Но если тайну Сатурна Галилей хранил около пяти месяцев, то тайна Венеры просуществовала всего лишь около 20 дней. Она была раскрыта Галилеем председателю Римской Коллегии астроному-иезуиту Христофору Клавию в письме от 30 декабря 1610 г. (Ed. Naz. IX, Д1, 446).

«Так знайте, как я начал ее наблюдать в начале ее вечернего появления и увидал ее имеющую круглую форму, но очень маленькую. Продолжая затем наблюдения, я увидал, что она столь заметно увеличивается в размерах, но оставалась кругообразной до тех пор, пока, приблизившись к своему наибольшему отклонению, она не начала уменьшать свою круглость со стороны обращенной от Солнца и в несколько дней обратилась в фигуру полукруга; в этом виде она сохранялась небольшое время, то есть пока она не начала отступать по направлению к Солнцу, удаляясь понемножку от касательной; здесь она начинает становиться заметно рогатой и так и пойдет, все утоньшаясь, пока будет видна вечерней. В свое время мы увидим ее утренней с тончайшими рожками, обращенными от Солнца; вблизи наибольшего отклонения они превратятся в полукруг и будут так сохраняться без изменения в течение многих дней. Затем от полукруга Венера очень быстро перейдет к совершенной круглоте; затем в течение многих месяцев мы будем видеть ее так вполне круглой, но маленькой, так что ее диаметр будет только шестой частью от того, каким он являлся раньше. Я имею способ видеть ее такой чистой, резкой и ограниченной, как простым глазом видим Луну; и я вижу ее имеющей диаметр, равный полудиаметру Луны видимой просто. Так вот, синьор мой, выясняется, как Венера (и несомненно, что то же самое сделает и Меркурий) движется вокруг Солнца, являющегося вне всякого сомнения центром наибольших обращений всех планет. Кроме того, мы уверены, что эти планеты сами по себе являются темными и блестят только освещенные Солнцем, чего, как я думаю, не происходит с неподвижными звездами по некоторым моим наблюдениям, и что эта планетная система наверняка устроена совершенно не так, как это обычно думают».

Почему Галилей, так спешно выпустивший в свет «Звездный вестник», задерживал затем публикацию своих новых замечательных открытий, скрывая их под анаграммами? Эта осторожность была вызвана тем затруднительным положением, в котором он очутился летом 1610 г. Его друг, англичанин Мартин Хасдаль (Hasdale), писал ему из Праги (Ed. Naz., X, № 375) 9 августа 1610 г., что врагом Галилея сделался аугсбургский Вельзер, принадлежавший к семье банкиров с испанской ориентацией, «потому что испанцы полагают, что в государственных интересах было бы необходимо уничтожить книгу (Галилея), как опасную для религии, под покровом которой они считают возможным сделать всякую гадость, чтобы добиться монархии», т. е. испанской гегемонии в Европе.

Положение усложнилось и тем, что даже такие друзья Галилея, как Кеплер, жаловались на то, что отсутствие хороших зрительных труб не позволяет наблюдать спутников Юпитера. «Я не могут скрыть от тебя, — пишет он Галилею в августе 1610 г. (Ed. Naz., X, № 374), — что в Прагу приходят письма многих итальянцев, отрицающих, что при помощи твоей зрительной трубы можно видеть эти планеты. <...> Поэтому я прошу тебя, Галилей, чтобы ты возможно скорее привел некоторых свидетелей. <...> На тебе одном лежит все доказательство истинности наблюдения». Положение изменилось только в конце сентября, когда Антопио Сантини из Венеции сообщил (26 сентября 1610г.; Ed. Naz., X, ,N° 397), что он наблюдал спутников Юпитера. Появилось также (11 сентября) сообщение Кеплера о наблюдении им спутников («Рассказ о наблюденных им движениях четырех спутников Юпитера». Франкфурт, 1611), правоту Галилея признал также Марк Вельзер, сделавшийся после этого другом Галилея. Наконец в письме из Венеции 4 декабря 1610 г. (Ореге, X, № 433) Сантини пишет, что спутников Юпитера видел в Риме глава папских астрономов Христофор Клавий. В декабре в переписку с Галилеем вступил сам Клавий (17 декабря 1610 г., Ed. Naz., X, № 437), уведомивший его о том, что он наблюдал не только спутников Юпитера, но даже и Сатурна, который «показался ему удлиненным в таком виде О». В своем ответе (30 декабря 1610 г., Ed. Naz., X, № 446) Галилей благодарил его и сообщил о своем желании приехать в Рим.

Галилей приехал в Рим 29 марта 1611 г. С письмом великого герцога Тосканского он явился к посланнику Никколипи, в доме которого он и поместился. «На следующий день, — пишет Галилей Винте 1 апреля 1611 г. (Ed. Naz., XI, № 505), — я был у отцов иезуитов и долго беседовал с патером Клавием и двумя другими отцами, хорошо знающими свою профессию и его учеников (это были немец Христофор Гринбергер и нидерландец Одо Малъкот. — И. В.). Я застал их читающими не без смеха напечатанную недавно против меня книгу Франческо Сицци. <...> Я нашел, что названные отцы, узнавши наконец истинность новых Медицейских планет, в течение двух месяцев непрерывно наблюдали их, что они продолжают и теперь. Мы сравнили их наблюдения с моими и нашли полное соответствие. Еще они трудятся над определением периодов их обращений, но соглашаются с математиком императора (Кеплером. — И. В.), что это дело будет очень трудным и как бы невозможным. Я, однако, имею большую надежду найти их и определить <...> и, может быть, после моего возвращения закончу этот мой труд, поистине достойный Атланта, так что смогу предсказывать места и расположение этих новых планет на будущее время, а также и в прошлом, если только силы позволят мне продолжать наблюдения в течение многих дней и ночей, как я делал это до сих пор».

Но дело не ограничивалось только научными беседами и радушными приемами. Глава инквизиции кардинал Роберт Беллармии отправил 19 апреля 1611 г. служебную записку отцам иезуитам, астрономам Римской коллегии (Ed. Naz., XI, № 515):

«Я знаю, что ваши преподобия имеют сведения о новых небесных наблюдениях одного выдающегося математика при помощи инструмента, называемого «cannone» или «occhiale». Я тоже при помощи упомянутого инструмента видел некоторые очень удивительные вещи относительно Луны и Венеры. Поэтому я желаю, чтобы вы сделали мне удовольствие и высказали откровенно свое мнение относительно следующих вещей:

Во-первых, соглашаетесь ли вы с тем, что имеется множество неподвижных звезд, невидимых простым естественным зрением и в частности относительно Млечного пути и туманностей, что они представляют собрание мельчайших звезд;

2°. Что Сатурн не является простой звездой, но тремя звездами, соединенными вместе.

3°. Что у звезды Венеры имеются изменения вида, и она возрастает и убывает как Луна.

4°. Что Луна имеет неровную и шероховатую поверхность.

5°. Что около планеты Юпитера бегают четыре подвижные звезды с очень быстрыми и отличающимися друг от друга движениями.

Я хочу знать это, так как слышу об этом различные мнения и наши преподобия, как опытные в математических науках, сумеют без труда сказать, будут ли эти новые открытия хорошо обоснованными, или же будут просто кажущимися и неистинными. И если угодно, то вы можете поместить ответы на этом самом листе.

Из дома 19 апреля 1611 г. Ваших преподобий брат во Христе

Роберт кардинал Беллармино.

Ответ Римской коллегии сохранился в бумагах Галилея в копии, собственноручно подписанной четырьмя астрономами (Ed. Naz., XI, № 520). «Согласно приказанию Вашего преосвященства, мы отвечаем на этом листе относительно различных явлений, видимых при помощи зрительной трубы на небе, в том же самом порядке, в каком вопросы были предложены вашим преосвященством.

На первый: правильно, что при наблюдениях в зрительную трубу появляется множество звезд в туманностях Рака и Плеяд; однако по отношению к Млечному пути нельзя с полной уверенностью утверждать, что он весь состоит из мельчайших звезд, и скорее кажется, что в нем имеются более плотные сплошные части, хотя нельзя отрицать, чтобы в Млечном пути не было также многих мелких звезд. Верно, что на основании того, что можно видеть в туманностях Рака и Плеяд, можно с вероятностью предполагать, что в Млечном пути тоже имеется громаднейшее множество звезд, которые нельзя в отдельности видеть вследствие крайней их малости.

На второй: мы наблюдали, что Сатурн не является круглым, какими видимы Юпитер и Марс, но он имеет яйцеобразную и продолговатую фигуру в таком виде ооо, хотя мы не видели обе звездочки с той и другой стороны настолько отделенными от средней звезды, чтобы можно было считать их отдельными звездами.

На третий: совершенно верно, что Венера убывает и возрастает как Луна; после того как мы видели ее как бы полной в вечернем ее появлении, мы наблюдали, что она понемногу уменьшалась в освещенной своей части, которая всегда была обращена к Солнцу, и становилась более рогообразной; наблюдая ее потом утром после соединения с Солнцем, мы видели ее рогообразной с обращенной к Солнцу освещенной частью. И теперь она все время возрастает в отношении света, но уменьшается в отношении видимого диаметра.

На четвертый: нельзя отрицать больших неровностей па Луне, но отцу Клавию кажется более вероятным, что неровной является не ее поверхность, но скорее что лунное тело не будет равномерно плотным и имеет части более плотные и более разреженные, как обыкновенные пятна видимые простым глазом. Другие думают, что на самом деле неровной будет ее поверхность, но до настоящего времени мы не имеем об этом столько уверенности, чтобы можно было утверждать без всякого сомнения.

На пятый: около Юпитера виднеются четыре звезды, которые очень быстро движутся то все к востоку, то все к Западу, а иногда часть к западу и часть к востоку, находясь как бы на прямой линии, они не могут быть неподвижными звездами, так как имеют движение очень быстрое и в высшей степени отличное от неподвижных звезд, и все время меняют расстояние между собой и Юпитером.

Вот то, что мы думаем в ответ на просьбу вашего преосвященства; выражая вам нижайшее почтение, просим у господа полного счастья.

Из Римской коллегии 24 апреля 1611 г.

Вашего преосвященства недостойные рабы во Христе

Xpистофоp Клави и Христофор Гpиибеpгеp

Одо Mалъкотиа Джое Паоло Лембо.»

Еще один триумф ожидал Галилея в римском обществе. 14 апреля у князя Федерико Чсзи состоялся банкет, на котором Галилей сделался членом основанной Чсзи Академии Линцеев (Dei Lincei); на этом собрании, между прочим, подзорная труба Галилея получила название телескопа.

По существу, миссия Галилея в Риме была закончена, Медицейские звезды утверждены в своем существовании и можно было уезжать. Действительно, 27 апреля Галилей пишет во Флоренцию Белизарио Винта (Ed. Naz., XI, № 521), что задержится в Риме еще на 8 —10 дней. На самом деле он задержался еще дольше и уехал только 4 июня. В течение мая месяца его ожидал еще один триумф — открытое признание его правоты Римской коллегией. В одном из публичных заседаний в присутствии Галилея астроном Коллегии Одо Малькот прочел доклад, получивший название «Звездного вестника Римской коллегии», в котором содержалось подробное изложение наблюдений римских астрономов, подтверждавших сделанные Галилеем открытия.

Таким образом, первый раунд в борьбе за коперниканство был выигран Галилеем. Но враги новой науки не сложили оружия, как могло показаться Галилею. Каким был путь от римского триумфа 1611 г. к запрещению книги Коперника конгрегацией Индекса в 1616 г. и к процессу Галилея 1633 г., рассказано в биографическом очерке Б.Г. Кузнецова, помещенном во втором томе настоящего издания.

1.- Цитировано по «The history of Telescope». H. С. King'a (London, 1955), стр. 39. Мы воспользовались материалами доклада Е.К. Страута на конференции Института истории естествознания и техники АН СССР.

2.- Цитаты даются по Национальному изданию сочинений Галилея под редакцией Фавари.

И.Н. Веселовский

П P И M E Ч А Н И Я

(К стр.26).Публикуемые здесь рисунки Галилея не показывают всех описанных подробностей. Отождествление известных ныне деталей по ним весьма затруднительно. Это дало основание говорить о невысоком мастерстве Галилея-рисовальщика. Однако сохранившиеся зарисовки, отдельных частей Луны, сделанные ученым, вполне отчетливо показывают два больших кратера, один из них с признаками центральной горки, другой с окружающими темными лунками, а также горный хребет. К сожалению, эти рисунки почти неизвестны (см.: Ed. Naz., Ill, part. 2, p. 950).

(К стр. 31). Здесь Галилей впервые указывает способ определения высот лунных гор по расстоянию отдельных освещенных вершин от терминатора.

В обширной переписке, посвященной различным вопросам, затронутым в «Звездном вестнике», содержится подробное обсуждение этого способа (CM.:«LeOpere di Galileo Galilei».Edizione Nationale, v. X,p. 460—462,466—473; v. XI,p. 121 — 125, 178—203). В письме к Бренгсру от 8 ноября 1610 г. Галилей отмечает слабое место предложенного метода, защищая его основные положения. К сожалению, еще до сих пор встречаются ошибочные утверждения о том, что Галилей определял высоты лунных гор по длине их теней. Особенно досадна подобная неточность у такого авторитетного автора, как Н.И. Идельсон в статье «Галилей в истории астрономии», перепечатанной в юбилейном сборнике «Вопросы истории естествознания и техники» (вып. 16. М,, 1964).

Составил Е.К. Страут

Постраничные сноски

* Зрительная труба была изобретена в Голландии Липпершеем и Янсеном экспериментальным методом без теоретических исследований. (Здесь u далее — примечания переводчика).

* Вероятно, это современный кратер Коперник.

* Киаф — сосуд, употреблявшийся в античности для охлаждения вина.

* Пепельный свет Луны впервые был замечен Леонардо да Винчи.

* «Система мира» осталась ненаписанной Галилеем, по крайней мере в том виде, в каком он предполагал. Вероятно, причиной была разгоревшая­ся вокруг «Звездного вестника» полемика, закончившаяся осуждением в 1616 г. «пифагорской теории».

* Пес — созвездие Пса, точнее главная звезда его — Сириус.