Материалы по истории астрономии

На правах рекламы:

Вы не используете показатель прибыль EBITDA? . Показатель рентабельности отражает процент прибыли от реализации продукции без налоговых отчислений, процентов на амортизацию основных фондов. Идеальным значением индикатора является 12%. Но она может изменяться исходя из экономической ситуации и особенностей фирмы.

Глава двадцать первая. А все-таки она вертится!

В конце 1638 года первые экземпляры «Бесед и математических доказательств» появились в Риме. Урбану подобный сюрприз, естественно, радости не доставил. Но на сей раз он действовал с большей осмотрительностью. Квалификаторы Святой службы внимательно изучили «Беседы»: о том, что больше всего тревожило Урбана, о движении Земли, там речи не шло, и они не сочли обязательным преследовать эту сугубо математическую книгу. Будучи богословами, они проглядели главное — то, что «Беседы» подкрепляли «Диалог». Новая, созданная Галилеем наука о движении снимала самые серьезные возражения противников Коперниковой системы, которые заключались в несовместимости мысли о движении Земли с господствующими физическими представлениями.

Но как «Беседы» вышли в свет? Из посвятительного письма явствовало, что публиковать их Галилей не собирался, а лишь подарил список графу Ноайлю. Тот без ведома автора отдал рукопись в типографию. Сомнительная версия? Да, но встречался ведь Галилей с Ноайлем на самом деле по разрешению властей! Французский посол действительно просил у него копию этого сочинения. И получил, и увез за границу. Следовательно, нет улик, что Галилей сам переправил рукопись издателям-еретикам. Можно, конечно, учинить дознание, потянуть Галилея к ответу. Но стоит ли поднимать шум и лишь давать дополнительные козыри противникам Урбана? В Святой службе решили не препятствовать продаже «Бесед».

Вскоре после отъезда Бенедетто из Тосканы Галилей задумал перебираться обратно в Арчетри. Если он и говорил о необходимости жить в самом городе «рядом с врачами», то лишь потому, что это был единственно уважительный в глазах начальства аргумент, могущий оправдать настойчивые хлопоты. Но ведь он добивался не перемены места заточения, а свободы! В последней ему отказали. Смысла оставаться во Флоренции не было: здесь ему, и в прямом, и в переносном смысле, дышалось не так вольно, как на вилле. Да и от соглядатаев беречься там куда проще. А что касается врачей, то они, конечно, не забывали его и в Арчетри, тем более что вилла находилась лишь в миле от города.

В свой загородный дом Галилей вернулся с желанием напряженно работать. Он хотел закончить дополнительные разделы «Бесед» для нового расширенного издания. Его давно занимали вопросы баллистики. О господи! У него в голове такое множество решений разнообразнейших проблем, или совершенно новых, или решенных иначе, что он мог бы составить из них целую книгу, еще более любопытную, чем написанные им прежде. Если бы только не слепота, болезни и старость, не позволяющие работать в полную меру!

То, что издание «Бесед» не повлекло за собой скандала, внушало некоторые надежды. Может быть, в Риме наконец проявят милосердие? Галилей вновь обратился в Святую службу с просьбой об освобождении. 27 апреля 1639 года его прошение было оглашено в римской инквизиции. Урбан на заседании не присутствовал, решать же это дело без него не осмелились. На следующий день, когда кардиналы-инквизиторы собрались снова, Урбану доложили о просьбе Галилея. Но папа был неумолим. Даже слепому старику, стоящему на краю могилы, он отказал в помиловании.

С «Беседами и математическими доказательствами» действительно творились чудеса! Осенью 1638 года книга уже продавалась в Голландии и Германии, появилась в Париже. Зимой ее можно было купить в Риме. Но сам Галилей так и не получил ни одного экземпляра, хотя были сведения, что издатель их ему выслал. В январе к причалам Венеции пришвартовался корабль, на борту которого, как полагал Миканцио, находился ящик с книгами для Галилея.

Через полтора месяца Миканцио писал, что произошла ошибка. Мальчик, служивший в книжной лавке, не понял хозяина: корабль еще только ждали. Книготорговец, коему направлены книги, показывал письмо: их послали с кораблем «Св. Яков», Его ждут здесь каждый день, хотя из-за бурного моря плавание и сопряжено с большим риском. Три недели спустя Миканцио сообщил: «Св. Яков» прибыл в порт, но «Бесед» на нем не оказалось, ящик с книгами погрузили на другой корабль, на «Св. Марк». Тот должен быть в Венеции с часу на час.

И опять тянулись долгие недели. Прямо насмешка судьбы: ведь давным-давно книга Галилея была в руках у его врагов, ее давно успели изучить квалификаторы Святой службы! Эльзевир оправдывался: с великим неудовольствием узнал он, что Галилей не получил экземпляров «Послания к Христине», хотя он и отправил их ему год назад. Что же касается «Бесед», то он еще в августе послал их в Венецию. Однако корабль из-за противных ветров смог отплыть лишь в конце октября. Больше о нем нет вестей.

Только на исходе апреля «Св. Марк» появился в Венеции. С ним прибыли и книги. Их задержали в таможне. Прошло еще больше месяца, прежде чем долгожданные экземпляры «Бесед» оказались у Галилея. Без малого год, как книга вышла в свет, и лишь теперь попала она к автору. Галилей был лишен удовольствия увидеть свой труд напечатанным. Он только подержал книгу в руках, погладил страницы, а потом стал придирчиво расспрашивать друзей, как она выглядит, красив ли титульный лист и аккуратно ли ее напечатали.

В эти же дни до него дошла горестная весть. В Париже скончался Кампанелла. При всей несхожести характеров и разности взглядов одно их объединяло: ненависть к мертвым догмам и вера в неодолимую силу разума. Каждый из них по-своему смотрел на мир, но они умели ценить друг друга. «Умер бедный отец Кампанелла, — писали из Парижа, — он тоже был большим вашим приверженцем, как и вообще все люди беспристрастные и понимающие».

На этот раз Реньери приехал не с пустыми руками: составленные им эфемериды были значительным достижением. Он клялся, что скоро закончит таблицы на полгода вперед. Галилей был очень доволен. Сравнив данные Реньери с действительным положением Медицейских звезд, голландские астрономы докажут своим патронам, что хотя бы в этой части Галилеев метод вполне осуществим! Реньери соглашался, если будет нужно, отправиться в Нидерланды. Галилей уже обдумывал, как возобновить переговоры с голландцами, когда его поразило печальное известие. В расцвете сил скончался Гортензий, последний член комиссии, оставшийся в живых. Словно злой рок тяготел над этим начинанием! То его постигла слепота, то инквизиция узнала о хранимых в тайне сношениях, то люди, уполномоченные этим заниматься, умирали один за другим, все четверо!

Смерть Гортензия, утешал Диодати, конечно, не означает, что дело совершенно заглохнет: если Галилей захочет возобновить сношения, то в Голландии найдутся опытные астрономы, кои заменят умерших.

Галилей тут же продиктовал ответ, рассказал об успехах Реньери и его готовности поехать в Голландию. Хорошо, если бы Диодати довел об этом до сведения голландцев. Пусть они назначат новых членов комиссии. А он, Галилей, даст им необходимые разъяснения. Поскольку тиз-за дальности расстояния письма легко теряются, то желательно ввести в комиссию и Голландского посла в Венеции. Тот мог бы встречаться с его помощником, что весьма ускорило бы дело.

Однако и новые эти планы чуть было не рухнули. Реньери, возвращаясь морем в Геную, попал в страшнейшую бурю и лишь чудом избежал гибели.

У Галилея не было недостатка в добровольных помощниках. Много помогал ему Клементе Сеттими, молодой монах, страстный любитель геометрии. Иногда он даже оставался ночевать. Это вызывало нарекания начальства. Тогда, действуя через Никколини, Галилей попытался получить из Рима согласие, чтобы Клементе позволили проводить у него больше времени. Странное ходатайство! Младому иноку, разумеется, не следует ночевать вне обители. Однако генерал ордена не возражал против достаточно частых посещений Галилея. Правда, лишь на словах. Вскоре Клементе услали в Сиену. Разнесся слух, будто на него в инквизицию подан донос.

Сын, загруженный службой и семейными делами, мог помогать Галилею лишь урывками. Друзья же, охотно писавшие под диктовку, зачастую не обладали необходимыми познаниями, чтобы разбирать его старые заметки. Галилей нуждался в постоянном и знающем помощнике. Ему порекомендовали весьма одаренного юношу. Винченцо Вивиани, ученик Клементе, сразу понравился Галилею, и он предложил ему поселиться у него в доме. Между ними установились самые сердечные отношения. Юноша был очень способен к математике. И привлек-то он Галилея тем, что высказал сомнение относительно одной из его теорем. А ведь в философии сомнение — мать открытия, оно прокладывает путь к истине!

Работать с Вивиани было приятно. Галилей диктовал ему продолжение «Бесед и математических доказательств». Под его руководством Вивиани изучал Архимеда. Он боготворил учителя и проявлял редкое трудолюбие, когда разбирал его заметки или приводил в порядок переписку.

Вечерами, устав от работы, они сидели в саду. Галилей рассказывал ему о своей жизни, уносился воспоминаниями в те далекие годы, когда мир его не погрузился еще в кромешную темь и радость бытия не сводилась лишь к наслаждению мыслью.

Фортунио Личети, профессор философии Болонского университета, изумлял Галилея эрудицией и памятью. Если бы вся философия заключалась в знании Аристотеля, заметил он однажды, то Личети был бы величайшим философом мира, ибо у него всегда наготове все его тексты.

Очередную свою работу — а стряпал он их за неделю — Личети посвятил болонскому камню. Минерал, найденный в окрестностях Болоньи, уже много лет волновал умы удивительной особенностью: стоило его подержать на солнце, чтобы потом в темноте он начал источать свет. В свое время Галилей проделал немало опытов с этим минералом. В трактате о болонском камне Личети, хотя и питавший к Галилею уважение, позволил себе среди прочего оспорить и его мнение относительно пепельного света Луны. Галилей объяснял это явление тем, что лунная поверхность отражает свет Земли, залитой солнечными лучами. Личети же уподоблял Луну огромному болонскому камню. Следовательно, пепельный свет Луны ничуть не доказывает, что Земля, подобно другим планетам, светится отраженным солнечным светом.

Отвечать на книжку Личети Галилей вначале не хотел, полагая, что она не заслуживает разбора. Однако шум, поднятый вокруг этой книги, заставлял отнестись к делу серьезно. Личети, мол, опроверг один из существеннейших пунктов в учении Галилея! Находились люди, для которых доводы болонского философа звучали убедительно. Леопольдо Медичи, хотя и счел их пустыми, попросил, однако, Галилея высказаться.

Галилей продиктовал Вивиани пространное письмо. Оно было адресовано Леопольдо Медичи, но предназначалось для широкого распространения. Новая работа Галилея была написана с таким блеском, что даже некоторые пизанские профессора, закоренелые перипатетики, признав поражение Личети, очень ее хвалили.

Но сам синьор Фортунио вовсе не чувствовал себя сконфуженным. Он собирался переиздать трактат о болонском камне вместе с ответом Галилея. Пусть их рассудит мир! Позже Личети выражал надежду, что добьется славы среди ученых людей если и не ценностью сочинений, как Галилей, то хотя бы их числом.

Много лет Галилей поддерживал с Личети переписку и не знал, что тот, услышавши о приговоре, поспешил отнести в инквизицию запрещенный «Диалог» с дарственной авторской надписью.

В Пизанском университете освободилась кафедра математики. Фердинандо соглашался, что нет более подходящего человека, чем Бенедетто Кастелли. Неужели напоследок судьба подарит им такую радость? Галилей горячо советовал своему любимому ученику перейти на службу к великому герцогу. Радужные надежды быстро рассеялись. Урбан не пожелал, чтобы Бенедетто, перебравшись в Пизу, был поблизости от Галилея. Ему увеличили жалованье на двадцать скуди, но предупредили, чтобы он выбросил из головы всякую мысль о перемене службы.

Бенедетто был совершенно подавлен. Он не может ослушаться. Ведь он духовное лицо и всецело зависит от своих повелителей. Стоит им захотеть, и его погубят вконец: ему не только вообще запретят преподавать, но и появляться когда-либо во Флоренции!

Хотя Реньери чуть ли не в каждом письме уверял, что продолжает наблюдения Медицейских звезд и в ближайшее время закончит эфемериды на следующий год, работа его затягивалась. Расхолаживало и отсутствие вестей из Голландии. Письма, которые они с Галилеем отправили в Париж, оставались без ответа. Неужели все они пропали?

Только весной пришло письмо от Диодати: не его вина, что из Голландии не отвечают, он не прекращает хлопот и уверен в успехе. Но и через четыре месяца Диодати нечем было похвастаться: хотя Константин Гюйгенс, первый советник принца Оранского, и подал некоторую надежду, дело с мертвой точки не сдвинулось.

По рекомендации Галилея Реньери был приглашен преподавать в Пизанский университет. Казалось бы, близость к Арчетри должна ускорить работу по составлению эфемерид. Но обещанные эфемериды на весь следующий, 1641 год так и не были завершены.

Франческо Ринуччини, тосканский посол в Венеции, был давним и испытанным другом Галилея. Тот был ему многим обязан. Через Ринуччини шла его тайная переписка с Венецией. Возможность пользоваться дипломатической почтой избавляла от великих неприятностей. Рукописи Галилея посол передавал Миканцио, а тот отправлял их дальше. Читать письма Ринуччини было всегда интересно, обсуждал ли он научные вопросы, писал ли о любви к стихам Ариосто или делился новостями.

Ему приходилось ездить в Падую. Как-то на улице он принял Личети за бродячего певца и удивился, узнав, что это первый философ Болоньи, приехавший печатать очередной свой опус. Позже, в книжной лавке, он слышал, как рассыльные потешались над безумным желанием этого «великого перипатетика» писать и против Галилея. Ринуччини сам чуть не свихнул себе челюсти от смеха, когда книготорговец рассказывал, как Личети готовился сочинять трактат о недвижимости Земли — он вился вокруг одного сведущего в астрономии человека, дабы узнать у него, что на этот счет высказывали Тихо Браге и Кеплер, и потом вставить в свою работу.

В письмах Ринуччини часто затрагивал важные научные проблемы. Недавно он испытал огромную радость: найден решающий довод в пользу Коперниковой системы, обнаружен годичный параллакс фиксированных звезд! Об этом ему не раз писал Пьерони, настаивая на точности своих наблюдений. И вдруг настроение Ринуччини заметно испортилось: у одного книгоиздателя он пролистал наиновейшее сочинение. Там говорилось, что если бы Солнце на самом деле было в центре мира, а Земля вращалась бы вокруг него, то мы никогда бы не видели ночью половины неба. Раз мы видим именно половину неба, то, следовательно, не Солнце, а Земля находится в центре вселенной, и Коперник, стало быть, неправ. Ринуччини не знал, как отнестись к этому аргументу, и просил Галилея избавить его от сомнений.

«Открытие» Пьерони Галилей воспринял скептически. Он сам долго и безуспешно искал звездный параллакс и в конце концов убедился, что существующие телескопы сделать этого не позволяют. Он даже предложил оригинальный метод нахождения звездного параллакса. Но это дело будущего, прежде надо еще создать куда более совершенные инструменты. Поэтому были все основания усомниться в правильности сообщений Пьерони. Ошибка могла проистекать от многих причин. Но звездный параллакс наверняка будет обнаружен и явится неопровержимым доказательством правоты Коперника.

Характернейшая ситуация! Церковь осуждает и проклинает Коперниково учение, а многие добрые католики без зазрения совести продолжают искать аргументы в его защиту и испытывают величайшую радость, полагая, что нашли таковые! Как бессильны всевластные повелители, пытающиеся своими запретами положить предел человеческой любознательности! Как смешон Урбан со своим «решающим аргументом» против движения Земли! Книгу Коперника дозволяют читать только с особого разрешения властей, его, Галилея, по-прежнему считают узником инквизиции, а много ли от этого проку? Стала ли Птолемеева система крепче и уменьшилось ли вольнодумцев?

Галилей полон иронии. Как во времена «Послания к Инголи», он пускается в рассуждение, за которым скрыта насмешка.

«Ложность Коперниковой системы, — отвечает он Ринуччини, — никоим образом не должна ставиться под сомнение, и особенно нами, католиками, поскольку непреложный авторитет священного писания, истолкованный в единодушном согласии высшими знатоками богословия, удостоверяет недвижимость Земли, поставленной в центре, и движение Солнца вокруг оной. Кроме того, предположения, в силу которых Коперник и разные его последователи выдвигали противоположную точку зрения, все опровергаются убедительнейшим аргументом, основанным на всемогуществе божьем, — господь мог различными, даже бесконечными способами, сотворить мир, который, по нашему мнению и наблюдению, кажется сотворенным именно одним определенным образом: мы не должны желать умалить власть бога и упорно держаться того, в чем мы можем заблуждаться. И так же, как я считаю недостаточными Коперниковы наблюдения и предположения, так и — еще в большей степени — нахожу ложными и ошибочными наблюдения и предположения Птолемея, Аристотеля и их последователей, поскольку их несостоятельность можно весьма ясно обнаружить, не выходя за пределы человеческих рассуждений».

О, Галилей мастерски умеет высказывать то, что находит нужным. Ложность Коперниковой системы не подлежит-де сомнению, поскольку недвижимость Земли удостоверена богословами на основе библейских текстов. Что же касается Птолемеевой системы, то, дабы доказать ее несостоятельность, не надо даже прибегать к авторитету священного писания — это легко сделать с помощью «человеческих рассуждений».

«Вы, ваша милость, — продолжает Галилей, — говорите, что ввергнуты в растерянность и волнение аргументом, основанным на том, что мы постоянно видим половину неба над горизонтом, из чего, вслед за Птолемеем, можно заключить, что Земля находится в центре звездной сферы и удалена от нее на полудиаметр великого круга. Я отвечу тому автору, что на самом деле не видно половины неба, и буду возражать ему до тех пор, пока он не докажет, что видно действительно половину, а этого он никогда не сделает. И, безусловно, тот, кто сказал, что видна половина неба и, следовательно, Земля расположена в центре, прежде мысленно поместил Землю в центре и отсюда стал утверждать, что видно половину неба, ибо так должно было бы быть, если бы Земля находилась в центре. Следовательно, не из того, что мы видим половину неба, сделали вывод, что Земля находится в центре, а из предположения, что Земля находится в центре, вывели, что видна половина неба». Звездный параллакс, если бы он был обнаружен, заставил бы, коль основываться лишь на «человеческих рассуждениях», прийти к выводу, что Земля испытывает перемещение, совершенно непохожее ни на одно из тех, которые можно бы ей приписать, оставляя ее в центре вселенной. Галилей не говорит: «Земля движется вокруг Солнца». К чему такие утверждения, когда церковь все уже решила?

«Ложность Коперниковой системы никоим образом не должна ставиться под сомнение, и особенно нами, католиками...».

По дороге в Венецию, на капитул своего ордена, Кастелли с разрешения начальства отпраздновал пасху в Тоскане. Несколько дней он провел в Арчетри. Галилей приглашал приехать и Кавальери, но тот не смог из-за болезни.

Бенедетто много рассказывал о работе, но еще больше — о своем ученике Эванджелисте Торричелли. Он и раньше писал о нем Галилею. Эванджелиста удивительно талантлив! Десять лет назад он изучал у него основы геометрии, но потом самостоятельно, без чьей-либо помощи, достиг поражающих результатов. Многие теоремы, относящиеся к учению о движении, доказанные Галилеем, он доказал по-своему и с неменьшим блеском. Эванджелиста терпеть не может метафизических словопрений, это прирожденный математик. Галилей убедится, что на проложенный им путь ныне вступил человек, который покажет, сколь обильны всходы от посеянных им семян. Скоро он увидит, как Торричелли прославляет великую Галилееву школу!

Бенедетто вручил Галилею письмо Торричелли. Тот называл его своим далеким учителем: он стольким обязан его книгам! Торричелли передал ему с Бенедетто рукопись своего сочинения «О движении». Как только Галилей познакомился с ней, то тут же пригласил Торричелли к себе.

Эванджелиста не раздумывал: это огромная честь — помогать Галилею! Но сразу ехать он не мог, ибо взялся вместо Кастелли читать геометрию и фортификацию. А тот застрял в Венеции на все лето: когда кончился капитул, правительство республики, обеспокоенное занесением лагуны песком, обратилось к нему, как виднейшему специалисту по гидротехнике. Потом у Торричелли умерла мать. Утешение он искал в работе: закончил и переписал начисто свою новую книгу «О твердых сферических телах». Жаль, что он не родился несколькими десятилетиями раньше, — тогда было бы больше возможности преодолеть свои недостатки под руководством великого флорентийца!

Галилей не переставал удивляться Торричелли: с каким изяществом доказывал он теоремы, вызывавшие затруднения у самого Архимеда!

Приехать в Арчетри Эванджелиста смог только в октябре 1641 года.

Занятый в университете, Реньери остыл к Медицейским звездам. Зачем спешить, если от голландцев нет ответа? Он хотел закончить свои расчеты летом, но ничего не сделал. Галилей его больше не ждал. Найденный им метод определения долготы вопреки всему должен быть принят голландцами! Он стал объяснять Вивиани, как составлять таблицы расположения Медицейских звезд. Тот разделял целеустремленность учителя: дело надо довести до конца!

В ту пору Галилей много размышлял об устройстве часов, которыми удобно было бы пользоваться на корабле. Без таких часов его метод определения долготы оказался бы неприменим. Часы необходимо снабдить маятником! Сын, неплохо разбиравшийся в механике, помогал ему. По указаниям слепого отца он набрасывал чертеж будущего часового механизма. В доме царил дух напряженной и целеустремленной работы.

Это были чудесные дни. В Арчетри часами беседовали трое: Галилей, Торричелли и Кастелли, возвращавшийся из Венеции. Миканцио признавался, что очень им завидует. Но еще острее воспринял весть об этой встрече Бонавентура Кавальери. Давно мечтал он о дне, когда вместе с Галилеем и Кастелли, составивши некий триумвират, будет обсуждать волнующие их темы. Теперь триумвират собрался, но третьим был не он, а Торричелли. Бонавентуру опять мучил тягчайший приступ подагры. Не то что передвигаться — написать письмецо, лежа в постели, стоило ему огромных усилий. Душою он был в Арчетри, но болезнь измотала его вконец. Он должен терпеть, внушал себе Кавальери, покуда милосердный господь не избавит его от злосчастной жизни..

Только озабоченность положением Кавальери и омрачала прекрасные дни. Но Бенедетто следовало уже возвращаться в Рим. После его отъезда Галилей работал с Торричелли и Вивиани, расширял некоторые разделы своего учения о движении. Однако не прошло и месяца, как Эванджелиста появился в Арчетри, когда Галилей снова заболел. Началось с небольшой лихорадки. Но вскоре его стали мучить почечные колики. В его возрасте это заставляло опасаться наихудшего.

Галилей сохранял полнейшую ясность мысли и беседовал так, словно и не был болен. Одному из друзей, пришедшему его навестить, он рассказывал, что Торричелли доставляет ему наслаждение. О Вивиани он тоже отозвался с горячей похвалой. Он испытывает огромную радость, слушая, как они обсуждают те или иные математические доказательства.

Наконец кое-что прояснилось и относительно Клементе Сеттими. Более полугода он находился в Риме. К счастью, дело в инквизиции прекратили. В доносе главным обвинением была его дружба с Галилеем — одно это заставляло подозревать Клементе в том, что он не питает к Святой службе должного почтения.

Когда об этом узнали во Флоренции, Галилей был уже совсем плох. Он почти ничего не пил, всякое питье вызывало у него отвращение, а вина не давали. Из Пизы прислали приготовленный по турецкому рецепту шербет, которым поили больных лихорадкой. Но ему не полегчало. Он слабел с каждым днем. Родственники и близкие друзья все время были в Арчетри. Торричелли и Вивиани не отходили от его постели.

8 января 1642 года Галилей скончался.

На следующий день тело усопшего доставили во флорентийскую церковь Санта-Кроче, в один из боковых ее приделов: поместить останки узника инквизиции в фамильный склеп церковные власти не дозволили. Разнесся слух, что государь воздвигнет Галилею надгробие, которое не уступит гробнице великого Микеланджело, похороненного в той же церкви.

На заседании Святой службы обсудили эту новость. Инквизитор должен довести до сознания великого герцога, повелел Урбан, что не подобает сооружать памятник человеку, который был осужден инквизицией и умер, отбывая наказание. Это возмутит добрых католиков и нанесет урон праведности государя. Если не удастся отклонить сего намерения, то инквизитор обязан предупредить, чтобы в эпитафии не было слов, могущих повредить репутации Святой службы. Так же следует предостеречь и того, кто будет произносить надгробную речь. Разумеется, текст ее должен быть проверен, прежде чем она будет оглашена или напечатана.

Два дня спустя Никколини отправился на аудиенцию к папе. Он не увидел Урбана на обычном месте. Тот сидел в портшезе: ноги ему отказывали. Выглядел Урбан жалко: сидел скрючившись, вобрав голову в плечи.

Вначале речь шла о разных семейных делах, потом заговорили о недавно назначенном кардинале Фиренцуола. Урбан очень хвалил его ум и таланты. И тут же, к слову, вспомнил, что ведь это он, Винченцо Макулано, был комиссарием Святой службы, когда Галилей находился под судом за свою книгу о движении Земли.

Теперь, продолжал папа, до него дошли слухи, что великий герцог хочет воздвигнуть Галилею надгробие. Если он сделает это, то подаст миру дурной пример. Галилей находился в Святой службе за свое мнение о движении Земли, мнение совершенно ложное и вредное, которому поддались многие и в Тоскане. Галилей произвел великий соблазн во всем христианском мире, осмелившись защищать учение, прежде осужденное церковью!

Галилея уже не было в живых, а Урбан, горячась, вспоминал ход процесса, вопросы, которые задавались обвиняемому, и его ответы. Прошло почти десять лет, а он помнил все, до мельчайших деталей. И до сих пор не мог рассуждать об этом спокойно.

Долго и зло говорил Урбан о Галилее. Так долго, что для обсуждения насущных политических дел не осталось времени. После этой беседы Никколини написал во Флоренцию, что если государь замыслил увековечить память Галилея, то лучше с этим несколько повременить.

При всей любви к Галилею великий герцог не решился пропустить мимо ушей столь ясное предостережение.

Римский первосвященник, сам стоявший на краю могилы, так и не простил Галилею его неслыханной дерзости. Ведь тот явил миру вопиющий пример непослушания, когда, преступив запреты и не посчитавшись с приказом Святой службы, не только продолжал держаться своих пагубных мыслей, но и делал все, чтобы их распространять!

«Кабинетъ» — История астрономии. Все права на тексты книг принадлежат их авторам!
При копировании материалов проекта обязательно ставить ссылку