Жизнь Вольта. Его должности и характер. Его смерть

Вот блистательное поприще Вольта. Я старался верно изобразить отличительные достоинства великих физических открытий этого сильного гения. Теперь остается кратко рассказать обстоятельства его жизни общественной и частной.

Тяжелая должность Вольта, в которую поступил он почти с детства, удерживала его в родимом городе до 1777 г., когда в первый раз он оставил живописные берега озера Комского и проехал Швейцарию. В Берне Вольта посетил знаменитого Галлера, умершего от неумеренного употребления опия. Отсюда он отправился в Ферней, где радушно принимались все роды знаменитостей. Вольтер, беседуя с молодым профессором, пересмотрел все отрасли богатой и разнообразной итальянской литературы; со вкусом и верно оценил он достоинства ученых, поэтов, ваятелей и живописцев. Вольта никогда не забывал этой беседы.

В Женеве Вольта подружился с знаменитым историком Альп, способнейшим из людей понимать важность открытий.

То был великий век; тогда путешественник, не теряя из глаз Юра, в один и тот же день мог посетить Соссюра, Галлера, Жан-Жака и Вольтера.

Вольта возвратился в Италию через Эгиль-бель и привез своим землякам драгоценный подарок, туберкулы, с разведением которых истинный голод сделался невозможным. В Ломбардии, где страшные грозы в несколько минут уничтожают нивы на большом пространстве, питательное вещество, растущее и созревающее в земле, укрытое от опустошения градом, есть сокровище неоцененное.

Вольта сам описал свое путешествие по Швейцарии; оно долго оставалось в ломбардских архивах и было издано недавно, по случаю, который считается ничтожным в стране, где позволяют супружество называть серьезным шутовством. В Италии на этот важный акт нашей жизни смотрят совсем иначе, и каждый, по своим силам, старается ознаменовать его каким-нибудь добрым делом. Антоний Рейна, женившись в 1827 г., велел вынуть сочинение Вольта из официальных картонов, из истинных катакомб, в которых навсегда погребается множество драгоценных вещей.

В Италии судьба, будущность и благосостояние прославившего ее гения зависела от главного правителя Ломбардии. Избирая его, тяжелая власть требует, чтоб деньги употреблялись на пользу одного дворянства. Правитель Ломбардии обязан был решить, оставаться ли Вольту вечно учителем в маленькой комской школе и во всю его жизнь не иметь ценных, необходимых для него снарядов, или быть переведену на обширнейшее поприще деятельности. Относительно Вольта случай исправил ошибку властей. Правитель, граф Фирмиан, был другом наук и покровительствовал школе в Навии. Он учредил в ней кафедру физики, и в 1779 г. поместил на нее Вольта. Здесь в продолжение многих лет множество людей из всех стран собиралось на лекции знаменитого профессора; здесь узнавали они не подробности науки, содержащиеся почти во всех книгах, но философскую историю главных открытий, тонкие и глубокие соображения людей гениальных; здесь указывали им пути изобретателей.

Вольта говорил ясно, просто, легко, иногда красноречиво, но всегда скромно и с изяществом. Эти качества, соединенные с личными достоинствами, везде и всегда прельщают юношество; в Италии же, в стране пылкого воображения, они производят истинный восторг. Там все желали украшаться названием ученика Вольта, и это желание было главной причиной больших успехов тессинского университета.

Итальянское far niente совершенно верно относительно телесных упражнений. Итальянцы путешествуют мало; в Риме множество богачей и вельмож только по слуху знают о величественных извержениях Везувия, и никогда не оставляли своих тенистых вилл, чтоб посмотреть на чудное зрелище; просвещенные флорентинцы храм С. Петра и Колизей видели только на рисунках; миланцы верят на слово, что среди волн существует обширный город с великолепными дворцами. Сам Вольта от родимых берегов Ларио удалялся только из видов ученых; даже нельзя сказать, что его поездки по Италии простирались до Рима и Неаполя. В 1780 г. он проезжал через Апеннины во Флоренцию, желая видеть на дороге pietra-mala для поверки своих идей о происхождении природного горючего газа. В 1782 г. в товариществе со знаменитым Скарпой, он посетил столицы Германии, Голландии, Англии и Франции, для знакомства с Лихтенбергом, фан-Марумом, Пристлеем, Лапласом и Лавуазье, и для приобретения некоторых снарядов, о которых трудно получить верное понятие по описаниям и чертежам.

По приглашению генерала Бонапарта, завоевателя Италии, Вольта приезжал в Париж в 1801 г. Здесь, перед многочисленной комиссией Института, он повторил свои опыты над электричеством от соприкосновения. Первый консул присутствовал в собрании, в котором комиссары читали свой подробный отчет о великих явлениях. Едва успели они дочитать свое заключение, как Наполеон предложил наградить Вольта медалью в знак уважения французских ученых. Обычай, даже академический устав, не позволяли утвердить предложение; но уставы обнимают случаи обыкновенные, а профессор павийский выходил из общего порядка: медаль была присуждена единогласно. Но как Наполеон ничего не делал в половину, то ученый путешественник в тот же день получил две тысячи червонцев в вознаграждение дорожных издержек и 60 тысяч франков, назначенных в награду за открытие в электричестве или магнетизме, равное открытиям Франклина и Вольта, доказывают, как великий полководец высоко ценил снаряд Вольта. Это убеждение было не временный восторг. Павийский профессор сделался для Наполеона типом гения, и раз за разом он получил кресты почетного легиона и железной короны, был сделан членом итальянской консульты, графом и сенатором королевства Ломбардского. Когда итальянский институт без Вольта представлялся во дворце Наполеона, всегда его встречали вопросы: «Где Вольта? Болен? Для чего он не пришел ко мне?» Эти вопросы не ясно ли доказывали, что в глазах императора все члены института, несмотря на их ученость, были только спутниками изобретателя столба. «Я не могу согласиться, — сказал Наполеон в 1804 г., — на отставку Вольта; если его тяготят обязанности профессора, можно сократить их; если хочет, пусть читает одну лекцию в год; университет павийский будет поражен смертельно, когда из списка его членов исключится имя Вольта. Притом, добрый генерал должен умереть на поле чести». Добрый генерал нашел возражение непобедимым, и обожавшее его итальянское юношество еще несколько лет пользовалось удивительными его лекциями.

Говорят, что Ньютон, во всю свою бытность членом парламента, говорил только один раз, и то обратившись с просьбой к швейцару — затворить окно нижней палаты, оратор которой мог простудиться от сквозного ветра. Если бы швейцары итальянской консульты в Лионе и миланского сената были так же небрежны, как швейцар лондонского парламента, то может быть, Вольта, по своему добродушию, подражал бы Ньютону; но случая не было, и знаменитый физик постоянно оставался в числе тех людей, робких или равнодушных, которые во время революций безмолвно смотрят на народные собрания и великие события.

Говорят, что счастье, как тела вещественные, составляется из неприметных атомов. Если эта мысль Франклина справедлива, то Вольта был счастлив. Несмотря на свои высокие политические должности, он весь был предан кабинетным занятиям и ничем не возмущалось его спокойствие. По законам Солона, его выгнали бы из отечества, потому что ни одна из партий, волновавших Ломбардию четверть столетия, не могла похвалиться его участием. После политической бури имя знаменитого профессора считалось украшением власти, одержавшей победу. В самых дружеских беседах Вольта не любил говорить о делах общественных; политические разговоры он прекращал той игрой слов, которую в Италии называют freddure, а во Франции — каламбуром. Надобно думать, что нельзя привыкнуть к остротам, потому что многие из freddure Вольта не безукоризненны, как его опыты.

Вольта женился в 1794 г., сорока девяти лет, на Терезе Перегрини, и имел трех сыновей, из которых двое пережили его, а третий, подававший великие надежды, умер восемнадцати лет. Я думаю, что одно только это несчастье испытал наш товарищ во всю свою продолжительную жизнь. Правда, его блестящие успехи в науке не могли не возбуждать зависти, но она не смела нападать на него даже под обыкновенной своей маской: она не оспаривала новости его открытий.

Споры о первенстве всегда были тяжким наказанием для изобретателей. Зависть, всегда их преследующая, не затрудняется в выборе средств для своих нападений. За недостатком доказательств, она употребляет сарказмы и весьма часто достигает своей гнусной цели. Рассказывают, что Гарвей, успевавший опровергать все критики на его великое открытие, совершенно потерял бодрость, когда некоторые из его противников, в виде уступки, объявили, что заслуга его физиологии состоит в том, что он заставил обращаться кругообращение крови. Болонская школа долго верила животному электричеству и из достойного уважения чувства национальности желала открытие Гальвани оставить неприкосновенным, желала, чтоб оно не превратилось в частный случай вольтова электричества; но всегда говорила об нем с удивлением, и ни один итальянец не произносил имени Вольта без глубокого уважения; от Реведо до Мессины все просвещенные итальянцы к имени павийского физика прибавляли эпитет nostro (наш), весьма приятно ласкающий патриотический слух жителей полуострова.

Я упомянул о политических наградах Наполеона; но большие европейские академии не отстали от него. Вольта был один из восьми иностранных членов-товарищей нашего Института. Почести не возбуждали гордости в душе Вольта; маленький городок Комо был любимым его жилищем; повторяемые и лестные приглашения России не соблазнили его переменить прекрасное небо Милана на невские туманы.

Ум сильный и быстрый, идеи верные и обширные, скромность чистосердечная и обязательная — вот главные качества знаменитого профессора; честолюбие, жажда золота, дух зависти никогда не управляли его поступками. Любовь к учению была единственной его страстью и не изменилась от светских почестей.

Вольта имел высокий рост, лицо благородное и правильное, как у древней статуи, лоб широкий, покрытый морщинами от глубоких размышлений, взор выражал и спокойствие душевное и ум проницательный. В нем оставались следы привычек деревенских жителей. В Париже многие видели, что Вольта каждый день заходил к булочникам, покупал у них большой хлеб и съедал его на улице, несмотря на удивление проходящих. Надеюсь, простят мне мелочные подробности: Фонтенель рассказывал же, что Ньютон имел густые волосы, никогда не употреблял очков и потерял только один зуб. Великие имена оправдывают и облагораживают самые ничтожные рассказы.

Вольта, оставив (в 1819 г.) навсегда должность профессора в тессинском университете, удалился в Комо, и с того времени прекратились все его отношения с ученым миром. Иногда, и неохотно, он принимал некоторых путешественников, привлекаемых в Комо его славою. В 1823 г. легкий паралич сопровождался зловещими предзнаменованиями; но скорая медицинская помощь уничтожила их, и уже спустя четыре года, в марте 1827, почтенный старец почувствовал лихорадку, истощившую его силы: 5-го числа того же месяца он угас без страданий, на восемьдесят втором году от рождения.

Комо похоронил Вольта великолепно. Профессоры и воспитанники лицея, друзья наук, все просвещенные жители города и окрестностей усердно проводили бренные останки знаменитого ученого, добродетельного отца семейства и благотворительного гражданина. Прекрасный памятник, поставленные близ живописного селения Каленого, из которого происходили предки Вольта, свидетельствует чистосердечное уважение и сожаление его сограждан. Вся Италия сочувствовала миланцам; но по эту сторону Альп смерть Вольта не произвела сильного впечатления. Кто удивится этому, пусть вспомнит, что в тот же день, почти в тот же час Франция лишилась творца «Небесной механики». Более шести лет Вольта существовал только для одного своего семейства; его умственные способности почти погасли; воспоминание об электрофоре, конденсаторе, даже о столбе не возбуждало в его сердце никаких особенных ощущений. Напротив, Лаплас до последней своей минуты сохранил огонь и живость ума, страстную любовь к ученым открытиям и более полустолетия был душою наших собраний. Когда смерть приблизилась к семидесятилетнему старцу, тогда он занимался изданием продолжения пятого тома его великого творения. Размыслив о нашей неизмеримой потере, без сомнения, не будем обвинять академию за то, что все ее мысли заняты были одним роковым ударом. Я всегда понимал чувства моих товарищей и теперь опасаюсь заслужить укоризну за слабое изображение великих заслуг, оказанных наукам трудами павийского профессора. Но надеюсь, никто не усомнится в моем убеждении, и в эти минуты, перебирая мысленно труды современников, соответствующие их вкусам, умственным способностям и внешним обстоятельствам, я останавливаюсь предпочтительно на «Небесной механике» и на вольтовом столбе. Ученый, занимающийся светилами, не может более меня удивляться бессмертному открытию Вольта.

Место члена-товарища, оставшееся праздным после смерти Вольта, занято доктором Томасом Юнгом. Счастливы академии, которые могут гения заменять гением.