VIII. Гамбей

(Похороны Гамбея происходили 31 января 1847 г.)

Позвольте, м. г., проститься с великим художником, преждевременная смерть которого произвела тяжелое впечатление на всю столицу.

Тесная связь, продолжавшаяся более трети столетия, и взаимное уважение, не возмущаемое ни малейшим недоразумением, дают право надеяться на ваше снисходительное внимание.

С того времени, как счастливый случай вывел Гамбея из неизвестности, в которой держали его предрассудки, рутина и невежество, каждый год его жизни был ознаменован важными услугами наукам и искусствам. Товарищ наш рано приобрел обширные знания в геометрии, в умозрительной механике, физике и в химии; искусство черчения он знал в совершенстве. Отсюда верность глаза, определенность в соображениях и основательность суждений были отличительными его свойствами, удивлявшими знатоков разнообразных снарядов, вышедших из его рук и носивших на себе признаки живого воображения, умеренного непреложными правилами науки. На этом-то основывалось доверие, которым Гамбей пользовался от всех ученых.

Увидав важные, непреодолимые затруднения в проектах новых снарядов, необходимых для теоретических работ, прославивших нашу академию, редкий из ученых не обращался к Гамбею. Тогда великий художник предлагал свой изобретательный ум в полное распоряжение физика, и наградой его было удовольствие знаний. Будем надеяться, что когда наступит время для составления полной его биографии, тогда с благодарностью отдадут справедливость его трудам, содействовавших великим открытиям. Впрочем, славе Гамбея не повредит и самое забвение, если оно возможно! Его права на славу великого художника многочисленны, неоспоримы, признаны всеми и никогда не погибнут. Выслушайте и судите.

Во время реставрации французская промышленность пришла в необыкновенное движение; во всех мастерских явилась особенная деятельность; толпы иностранцев собирались в наших мануфактурах и требовали их произведений; но все молчали пред нашими инструментами, назначаемыми для различных точных измерений. Это молчание было многознаменательно. Некоторые патриоты оскорбились им, начали искать Гамбея; весьма скромное его жилище открыли в предместье С.-Дени и от имени народной чести просили его выйти на состязание. Одобренный всеми, Гамбей принялся за дело, и через два месяца в Луврской галерее член Лондонского Королевского Общества, судья знающий, Кетер, объявил, что по ту сторону пролива, в так называемом царстве механики, никто не может сравниться с молодым неизвестным художником предместья С.-Дени ни в точности, ни в изяществе работы.

Вскоре потом, из той же руки вышел переносный теодолит, старший в многочисленной семье тех снарядов, которые распространили славу Гамбея по всему свету и позволили членам комиссии долгот состязаться на берегах Англии и Франции с наблюдателями искусными, владевшими колоссальным снарядом, знаменитым произведением Рамздена.

Теодолиты Гамбея, справедливо оцененные, доказали, что французские астрономы не имеют надобности переплывать через Рейн или через Ла-Манш для приобретения снарядов; этого мало: теодолиты Гамбея открыли, что во Франции живет первоклассный изобретатель. Предшественники нашего товарища должны были побеждать великие затруднения в правильных делениях кругов; но Гамбей бросал свои круги на платформу, и силой изобретенного им механизма они делились почти с идеальным совершенством. Многие художники долго не верили этому чуду, которое наконец вполне оправдалось.

Экскурсии Гамбея в область физики принесли счастливые плоды. Для удовлетворения Дюлона и Пти наш товарищ устроил превосходный катетометр, снаряд, необходимый для всех лабораторий, в которых занимаются точными измерениями.

Френель пожелал наблюдения над дифракцией света довести до беспримерной точности, зависящей от измерений весьма малых количеств, — для чего знаменитый снаряд Гравезанда оказался неудовлетворительным. Гамбей изобрел совершенно новый гелиостат, и таким образом художник во второй раз достиг высоты бессмертных физиков и дал им средства осуществить их идеи.

Я не скажу ничего нового, если напомню, что точность гамбеевых компасов превосходит точность всех подобных снарядов, и что посредством их изучаются тайны магнитных явлений в полярных странах обоих полушарий, в Пекине, в Сибири, по все Европе, по западным и восточным берегам обеих Америк.

Кулон, физик проницательный и остроумный, компасы склонения усовершенствовал тем, что стрелки их вешал на тончайших нитях; но оптическая часть этих снарядов была весьма несовершенна. Своего способа вешать стрелки Кулон также не смел применить к компасам наклонения. Что Кулон считал неисполнимым, то сделал Гамбей. Подобные сравнения красноречивее обширных речей.

Большие работы для парижской обсерватории начал Гамбей экваториалом, в котором труба двигалась часовой машиной. Программа требовала, чтоб художник употребил обыкновенный маятник, но с непрерывным движением. Это требование казалось невозможным; но такого слова не было в словаре нашего друга, и к полному удовольствию комиссии долгот снаряд был сделан и послужил уже обогащению науки астрономическим истинами, которые, по выражению Плиния, оставались погруженными в величие натуры.

Экваториал обсерватории требовал работ, которые не были предметом специальных занятий Гамбея; но и в них явился он часовщиком первоклассным.

Благодаря Гамбею и независимо от национального предубеждения, все большие полуденные снаряды английской работы могут быть заменены французскими. Полуденная труба нашего товарища заняла место трубы Рамздена. Любители заметят в ней совершенно новые способы нивелирования, которые удовлетворяют желаниям ученых, например, Гюйгенса, всегда остающихся чем-нибудь недовольными.

Самый капитальный труд Гамбея есть полуденный стенной круг, в два метра в диаметре, недавно оконченный. Этот снаряд, отличающийся редким совершенством, был разделен совершенно новыми способами, до сих пор никому неизвестными, потому что наш товарищ надеялся на продолжение своей жизни. К счастью, снаряд существует и почти уставлен; можно надеяться, что объяснения, полученные от художника, откроют его тайну, потеря которой будет ущербом для национальной славы. На краю могилы нашего товарища обращаюсь ко всем его знакомым с просьбой о собрании полных сведений как относительно этой тайны, так и о практических приемах, употребляемых им при строении больших труб, при фабрикации стекол, и пр., и пр.

Ах, м. г., как жестоко поражены науки неожиданным ударом, отнявшим у нас Гамбея в полной силе его таланта!

Хотя здесь я должен ограничиться быстрым обозрением его жизни, однако я сделал бы непростительный пропуск, если бы не описал его как человека.

Гамбей во всю свою жизнь был образцом прямодушия и бескорыстия. Вот почему он не оставил богатства.

Все, знавшие Гамбея, видели в нем примерного сына, любящего мужа и нежного отца. Горькие слезы его жены и дочери свидетельствуют о счастии, которым пользовалось его семейство. И вы, жители шестого парижского округа, вы, любившие и уважавшие его, скажите, встречали ли когда-нибудь человека столько же чистосердечного и столько же преданного отечеству? Засвидетельствуйте, что Гамбей сокрушался до глубины души, когда Франция теряла свое назначение, лишалась возможности содействовать образованности целого мира.

Жестокая потеря, собравшая нас около этой могилы, долго, долго не будет вознаграждена. Мы опускаем в могилу не только первого художника в Европе; мы лишаемся человека, который, по выражению поэта, соединял в себе великий талант с прекрасным сердцем!

Прощай, мой дорогой Гамбей, прощай!