Карно в сражении при Ваттиньи

О французских армиях можно сказать то же, что о живописцах: они имеют различные манеры. В день сражения армия императора Наполеона и армия республиканская бросались на врага с одинаковой неустрашимостью; во всем прочем эти армии не походили одна на другую. Солдат империи считал армию своим отечеством, ради ее чести и славы он проливал кровь свою при Ваграме, при Соммо-Сиерре, при Москве. Солдат республики дрался единственно за страну; одна национальная независимость одушевляла его; о наградах он не думал.

Последуйте за этими солдатами в их частной жизни и найдете еще большее различие. Наполеонист навсегда оставался солдатом; солдат предшествовавшей эпохи, смешавшись с массой народа, ничем не отличался от мастерового, от хлебопашца, никогда не оставлявших своей рабочей и своего плуга.

Это различие прекрасно представлено для любопытства публики на удивительном фронтоне нашего Давида.

«Я не могу себе представить генерала Карно в коротких панталонах и в синих чулках», — сказал мне однажды императорский офицер, известный своей блистательной храбростью. Я сделал возражение. «Так, — отвечал он, — но синие чулки могут быть приличны только генералу, некрещенному огнем». Даже вчера, хотя и не в таких жестких выражениях, один из наших товарищей повторил ту же мысль. Итак, я должен доказать, что синие чулки, когда понадобится, могут также постоять за себя.

Принц Кобургский, со своей 60-тысячной армией, занимал все выходы из мормальского леса и осаждал Мобеж. Взяв этот город, австрийцы не встретили бы никаких важных препятствий до Парижа. Карно видел опасность, но уверил членов комитета, что наша армия, несмотря на ее малочисленность, может дать сражение и атаковать неприятеля на позициях, казавшихся неприступными. От этого сражения зависела судьба Франции; это был момент, который наше отечество ожидало со страхом: тогда решалось быть или не быть. Генерал Журдан колебался принять на себя столь великую ответственность. Карно сам отправляется к армии; в несколько часов обо всем уславливаются, все располагают; войска приходят в движение и нападают на неприятеля; но он так многочисленен, занимает такие превосходные позиции, защищен окопами, уставленными такой грозной артиллерией, что успех оказывается сомнительным. К концу дня наше правое крыло немного подалось вперед, левое же далеко отступило назад, и несколько пушек осталось в руках Австрийцев. «Подкрепите левое крыло,» — кричали старые тактики. «Нет, нет, — возражает Карно, — нечего думать о стороне, с которой победим». Волей или неволей надо было уступить неограниченной власти народного представителя. Ночью еще более ослабили крыло, потерпевшее неудачу; большая его часть была переведена направо, и при восхождении солнца принцу Кобургскому показалось, что он видит перед собой новую армию. Сражение начинается с новой яростью. Заключенные в своих редутах, прикрытые лесом, кустарниками и живыми изгородями, австрийцы держатся храбро; одна из наших колонн отражена, начинает колебаться и разрастаться. Ах! кто может описать жестокое страдание Карно? Его воображение, без сомнения, представило ему неприятеля, уже входящего в столицу, марширующего по бульварам и предающегося тому мщению, которым грозил манифест принца Кобургского. Но эти раздирающие мысли не подавили мужественной души Карно. Он собирает расстроившихся солдат, тотчас приводит их в порядок, и на виду всей армии сменяет генерала, не исполнившего его приказания — победить; сам берет ружье у одного гренадера и ведет колонну в одежде представителя народного, в своих синих чулках. Ничто не устояло против неукротимой храбрости наших солдат; атака австрийской кавалерии отражена штыками; попавшие в лощину, окружающую Виттиньи, побиты. Карно проникает, наконец, в селение, составляющее ключ неприятельской позиции, проникает по трупам врагов, и Мобеж освобожден.

Где Карно почерпнул эту твердость, эту силу души, военный взгляд и знание своей армии? В одном горячем патриотизме. При Ваттиньи он только в другой раз услышал гром неприятельских пушек; в первый же раз, также с ружьем в руке, командуя рекрутами, он взял штурмом Форнес, занимаемый англичанами.

Сражение при Ваттиньи, по своим следствиям, занимает одно из первых мест в летописях Французской республики. Чтобы объяснить опасность дела, обращаюсь к свидетельству самого принца Кобургского. Когда французские батальоны пришли в движение, он выразил несомненную надежду и твердость своих войск и на неприступность своей позиции следующими словами, обращенными к главному штабу: «Республиканцы прекрасные солдаты; но если они вытеснят меня, то я соглашусь сделался республиканцем». Вот самый верный бюллетень о сражении при Ваттиньи.