«А все-таки она движется!»

«Звездный вестник» Галилея. «Теперь... мы имеем великолепный и наияснейший довод для устранения сомнений у тех, которые спокойно относятся к вращению в коперниковой системе планет вокруг Солнца, но настолько смущаются движением одной Луны вокруг Земли, в то время как обе они совместно описывают вокруг Солнца годичный круг, что даже считают необходимым отвергнуть такое строение Вселенной как невозможное. Теперь мы имеем не только одну планету, вращающуюся вокруг другой, в то время как обе обходили великий круг около Солнца, но наши чувства показывают нам четыре светила, вращающиеся вокруг Юпитера, как Лупа вокруг Земли, в то время как все они вместе с Юпитером в течение 12 лет описывают большой круг около Солнца...»¹.

С публикации открытия Галилеем спутников Юпитера началась новая активная фаза борьбы за современное научное мировоззрение...

Галилео Галилей родился в г. Пизе 15 февраля 1564 г. в семье музыканта и математика Винченцо Галилея. В 17-лет-нем возрасте молодой Галилей поступил в Пизанский университет изучать медицину. Биографы Галилея обращают внимание на тот факт, что в то время профессор медицины получал зарплату 2000 скуди в год, тогда как профессор математики... всего 60. И все же именно эта падчерица пришлась Галилею по душе. Прослушав случайно урок по евклидовой геометрии, Галилей страстно увлекся ею, так, что забросил медицину и сначала тайно, а потом и с разрешения отца открыто слушал курс математики. Однако из-за отсутствия средств он в 1585 г. был вынужден оставить университет, не окончив курс и не получив ученую степень. Несколько лет он оставался дома и здесь с неимоверной жадностью овладевал основами математики и физики. В 1589 г. Галилей стал профессором математики и астрономии Пизанского университета. Позже, с 1592 по 1610 г., он был профессором физики и математики Падуанского, а с 1610 г. — Флорентийского университетов.

Одной из первых проблем, заинтересовавших Галилея, было свободное падение тел. Как уже отмечалось, по Аристотелю тела падают на Землю со скоростями, пропорциональными их весу: тело весом 5 кг должно падать в пять раз быстрее тела весом 1 кг. По этому поводу английский физик О. Лодж (1851—1940) в своей книге «Пионеры науки» (СПб.: изд. Ф. Павленкова, 1901) писал так: «Почему он так думал, никто не знал. Он мог не делать опытов. Он не считал себя выше опыта, ...просто ему, по-видимому, никогда не приходилось сомневаться в этом факте. Ведь, наверное, так естественно, что тяжелое тело падает быстрее легкого; ему, возможно, припомнились камень и пушинка, и он удовлетворился».

Но Галилей не был склонен повторять чужие слова. Уже находясь в Пизе, он в своих лекциях утверждал, что все тела, сброшенные с определенной высоты, падают с одинаковой скоростью и достигают поверхности Земли одновременно. О. Лодж пишет далее: «И он не удовлетворился тем, что его осмеяли. Он знал, что правда на его стороне, и решил показать факты такими, какими они есть. И вот в одно прекрасное утро в присутствии всего университета он поднялся на известную падающую башню,. взяв с собой два ядра: стофунтовое и однофунтовое. Он установил их на краю башни и отпустил оба одновременно. Они полетели вместе и вместе же достигли Земли. Глухой удар падающих ядер о землю прозвучал как похоронный звон над старой системой физики и возвестил о зарождении новой».

В начале XV в. в Европе появились первые телескопы («перспективы»: термин «телескоп» был введен несколько позже филологом Доменисиани (1576—1614)). В своей первой книге «Звездный вестник», опубликованной в марте 1610 г., Галилей пишет: «Месяцев десять тому назад до наших ушей дошел слух, что какой-то нидерландец построил перспективу, при помощи которой зримые предметы, хотя бы удаленные на большое расстояние от глаза наблюдателя, были отчетливо видны как бы вблизи; об удивительном действии этого прибора рассказывали некоторые сведующие; им одни верили, другие же их отвергали... это было поводом, что я целиком отдался исследованию причин, а также придумыванию средств, которые позволили бы мне стать изобретателем подобного прибора; немного погодя, углубившись в теорию преломления, я этого добился; сначала я сделал себе свинцовую трубу, по концам которой я приспособил два оптических стекла, оба с одной стороны плоские, а с другой первое было сферически выпуклым, а второе — вогнутым; приблизив затем глаз к вогнутому стеклу, я увидал предметы достаточно большими и близкими; они казались втрое ближе и в девять раз больше, чем при наблюдении их простым глазом... Наконец, не щадя ни труда, ни издержек, я построил прибор до такой степени превосходный, что при его помощи предметы казались... более чем в тридцать раз ближе...».

Две зрительные трубы Галилея и разбитый объектив третьей хранятся в Музее истории науки во Флоренции. Фокусное расстояние наибольшей, разбитой линзы 168,9 см, диаметр 5,8 см. Увеличение, получаемое при применении окуляра второй зрительной трубы (f₂ = −4,88 см, d₂ = 1,7 см), равно 34,6^×. Все существовавшие до Галилея зрительные трубы давали увеличение лишь в 3—6 раз. Галилей усовершенствовал технологию изготовления линз, так как оказалось, что техника обработки очковых линз недостаточна для их использования в зрительной трубе. По-видимому, Галилей первым сконструировал и микроскоп, о чем есть свидетельства его современников.

Далее, в «Звездном вестнике» Галилей пишет: «Сколько и какие удобства представляет этот инструмент как на земле, так и на море, перечислять было бы совершенно излишним.

Но, оставив земное, я ограничился исследованием небесного и сначала наблюдал Луну настолько близкой, как будто она отстояла всего лишь на два диаметра Земли». И далее: «Мы пришли к такому мнению, что с полной уверенностью можно считать поверхность Луны не такой уж совершенно гладкой, ровной и с точнейшей сферичностью, как великое множество философов думает о ней и о других небесных телах, но, наоборот, неровной, шероховатой, покрытой впадинами и возвышениями, совершенно так же, как и поверхность Земли...» (Галилей Галилео, с. 23—24).

Далее (с. 31) Галилей оценивает высоту гор на Луне. Приняв, что земной диаметр «согласно более точным наблюдениям» содержит 7000 итальянских миль, а диаметр Луны относится к диаметру Земли, как два к семи, так что диаметр Луны равен 2000 миль, он находит, что высота лунных гор может превышать 4 мили, и отмечает: «На Земле нет таких гор, которые по отвесу достигают высоты в одну милю; следовательно, лунные возвышенности больше земных». Тут же он объясняет пепельный свет Луны (впервые замеченный Леонардо да Винчи) тем, что «Земля по справедливому и взаимовыгодному обмену возвращает Луне такое же освещение, какое она сама получает от Луны...».

«...Теперь скажем коротко о том, что было нами усмотрено у неподвижных звезд. Прежде всего достойно удивления то, что звезды — как неподвижные, так и блуждающие — при рассмотрении в зрительную трубу никак не кажутся увеличившими свои размеры в той же пропорции, в какой получаются приращения у остальных предметов и даже у Луны... Достойна также замечания разница между видом планет и неподвижных звезд. А именно, планеты представляют свои шарики совершенно круглыми и точно очерченными; неподвижные звезды никак не представляются ограниченными окружностью круга, но как бы некоторые огни с колеблющимися вокруг лучами и мерцающие; рассматриваемые в зрительную трубу, они являют такую же природу, как и при наблюдении просто глазом, но лишь таких размеров, что звездочка пятой и шестой величины кажется равной Псу (Сириусу) наибольшей среди всех неподвижных звезд. Правда, ниже шестой величины замечаешь через зрительную трубу такое многочисленное стадо других звезд, ускользающих от естественного зрения, что едва можно поверить...

Третьим предметом нашего наблюдения была сущность, или материя, Млечного Пути. При помощи зрительной трубы ее можно настолько ощутительно наблюдать, что все споры, которые в течение стольких веков мучили философов, уничтожаются наглядным свидетельством, и мы избавимся от многословных диспутов. Действительно, Галаксия является не чем иным, как собранием многочисленных звезд, расположенных группами. В какую бы его область ни направить зрительную трубу, сейчас же взгляду представляется громадное множество звезд, многие из которых кажутся достаточно большими и хорошо заметными. Множество же более мелких не поддается исследованию».

И наконец, об открытии спутников Юпитера, этой маленькой модели Солнечной системы: «Теперь остается то, что в настоящем деле является, пожалуй, наиболее важным, а именно что мы открыли (и доводим это до всеобщего сведения) четыре планеты, никем еще не виданные от начала мира до наших дней.., они... то следуют за Юпитером, то опережают его и удаляются от него либо к востоку, либо к западу, совершая лишь очень небольшие отклонения, и никто не может сомневаться в том, что они около него и совершают свои обращения... Кроме того, они совершают обращения по неодинаковым кругам».

В заключение «Звездного вестника» Галилей и приводит слова, уже цитированные нами в начале этого раздела. Как отметил А. Берри, открытием спутников Юпитера была доказана ошибочность старой доктрины, что Земля — единственный центр движения, оно серьезно подорвало веру в непогрешимость Аристотеля и Птолемея, без сомнения, не подозревавших о существовании подобных тел, и, наконец, что важнее всего, исчезло механическое затруднение в признании концепции Коперника, по которой Луна могла обращаться вокруг движущейся Земли, не отставая от нее: «ведь проделывали же нечто совершенно подобное спутники Юпитера...».

Новооткрытые тела Галилей назвал «Медицейскими светилами» в честь своего покровителя Козьмы Медичи, великого герцога Тосканского. Вскоре Кеплер предложил общее название — спутники, так как всем было ясно, что эти светила образуют новый разряд тел, отличных от планет.

Преступление против истины. В 1615 г. в сбоем трактате «Письмо к великой герцогине Христине» Галилей писал: «Запретить Коперника теперь, после того, как в многочисленных наблюдениях и исследованиях его трудов учеными день изо дня все больше раскрывается правдивость его утверждений и все больше укрепляется его доктрина; запретить его после того, как его допускали на протяжении нескольких лет, когда ему уделялось и меньше внимания и меньше находили доказательств, — это было бы, по моему мнению, преступлением против истины; это доказывало бы попытку спрятать и уничтожить ее с тем большей силой, чем более она становится очевидной и понятной».

И все же это преступление было совершено, и именно Галилею пришлось сыграть при этом свою величественную и одновременно трагическую роль...

Описанные в «Звездном вестнике» открытия Галилея вызвали неслыханную сенсацию. Друзья радовались, сторонники Аристотеля объявили Галилею непримиримую борьбу. Первое полемическое произведение, направленное против Галилея, написал ученик Кеплера Мартин Горкий. Если сам Кеплер приветствовал эти открытия и в одном письме болонскому астроному Маджини написал о Галилее: «Мы оба коперниканцы; свой своему радуется», то Горкий в «Кратчайшем странствовании против Звездного вестника» (май 1610 г.) относительно лунных пятен написал, что Галилей «продал смертным вероятное вместо истинного», а спутники Юпитера, мол, результат, отражения и преломления в оптических трубах. Через год в Венеции вышла книга «Размышления об астрономии, оптике, физике» Франческо Сицци. В ней он утверждает, что число планет не может быть больше семи, так как в Ветхом завете упоминается семисвечник, а это означает семь планет. Далее, в голове имеется семь отверстий, «а также из того, что... существует семь металлов..., мы усматриваем, что планет должно быть обязательно семь. Кроме этого, спутники не видны для простого глаза, а поэтому и не могут оказывать влияние на Землю, следовательно, они не нужны, а поэтому они не существуют».

В определенной степени скептиков того времени все же можно оправдать: первые телескопы давали очень плохое, не всегда резкое и четкое изображение. Так, однажды Галилей демонстрировал спутники Юпитера в телескоп большой группе профессоров, и... почти все они заявили, что ничего не видели (к тому же об этих спутниках ведь Аристотель не упоминает...).

В июле 1610 г. Галилей заметил, что «звезда Сатурна не является одной только, по состоит из 3, которые как бы касаются друг друга, но между собой не движутся и не меняются; они расположены рядом по длине зодиака, причем средняя из них примерно в 3 раза больше, чем 2 боковые...». Об этом Галилей писал тосканскому министру Винте. А 30 декабря того же года он сообщает председателю Римской Коллегии астроному-иезуиту Христофору Клавию об открытии им фаз Венеры: «...Как я начал наблюдать в начале ее вечернего появления и увидал ее имеющую круглую форму, но очень маленькую. Продолжая затем наблюдения, я увидал, что она столь заметно увеличивается в размерах, ...пока, приблизившись к своему наибольшему отклонению, она не начала уменьшать свою круглость со стороны, обращенной от Солнца, и в несколько дней обратилась в фигуру полукруга, ...пока она не начала отступать по направлению к Солнцу, ...здесь она начинает становиться заметно рогатой...». И далее следует важный вывод: «Так вот, синьор мой, выясняется, как Венера (и несомненно, что то же самое сделает и Меркурий) движется вокруг Солнца, являющегося вне всякого сомнения центром наибольших обращений всех планет. Кроме того, мы уверены, что эти планеты сами по себе являются темными и блестят только освещенные Солнцем, чего, как я думаю, не происходит с неподвижными звездами..., и что эта планетная система наверняка устроена совершенно не так, как это обычно думают».

Это был ответ главе папских астрономов, который немногим раньше сообщил Галилею, что он наблюдал спутники Юпитера и заметил вытянутую форму Сатурна. В конце марта 1611 г. Галилей приехал в Рим. В своем письме уже упомянутому Винте Галилей 1 апреля писал: «...я был у отцов иезуитов и долго беседовал с патером Клавием и двумя другими отцами, хорошо знающими свою профессию... Я застал их читающими не без смеха напечатанную недавно против меня книгу Франческо Сицци... Я нашел, что названные отцы, узнавши наконец истинность новых Медицейских планет, в течение двух месяцев непрерывно наблюдали их, что они продолжают и теперь... Еще они трудятся над определением периодов их обращений...».

Как раз в то время глава инквизиции кардинал Роберт Беллармин сделал письменный запрос у астрономов Римской коллегии: «...Я желаю, чтобы вы... высказали откровенно свое мнение относительно следующих вещей: 1) Соглашаетесь ли вы с тем, что имеется множество неподвижных звезд, невидимых простым естественным зрением... 2) Что Сатурн не является простой звездой, но тремя звездами, соединенными вместе. 3) Что у звезды Венеры имеются изменения вида, и она возрастает и убывает, как Луна. 4) Что Луна имеет неровную и шероховатую поверхность. 5) Что около планеты Юпитера бегают четыре подвижные звезды с очень быстрыми и отличающимися друг от друга движениями».

Ответ четырех астрономов, копия которого сохранилась в бумагах Галилея, был утвердительным: «На 1-й: правильно, что при наблюдениях в зрительную трубу появляется множество звезд, ...можно с вероятностью предполагать, что в Млечном Пути тоже имеется громаднейшее множество звезд, которые нельзя в отдельности видеть вследствие крайней их малости. На 2-й: мы наблюдали, что Сатурн не является круглым, какими видимы Юпитер и Марс, но он имеет яйцеобразную и продолговатую фигуру... На 3-й: совершенно верно, что Венера убывает и возрастает, как Луна... На 4-й: нельзя отрицать больших неровностей на Луне... На 5-й: около Юпитера виднеются четыре звезды, которые очень быстро движутся то... к востоку, то... к западу ..., они не могут быть неподвижными звездами, так как имеют движение очень быстрое и в высшей степени отличное от неподвижных звезд, и все время меняют расстояние между собой и Юпитером» (Галилей, Т. I. — С. 596—597). Ответ был подписан 24 апреля 1611 г. четырьмя астрономами: Христофором Клавием, Христофором Гринбергером, Одо Малькотом и Джованни Паоло Лембо. Через несколько недель Галилей присутствовал на публичном заседании Римской коллегии, где Одо Малькот прочел доклад, в котором подробно излагались наблюдения римских астрономов, полностью подтверждающие сделанные Галилеем открытия.

Таким образом, как отметил И.Н. Веселовский, первый раунд в борьбе за коперниканство был выигран Галилеем, но враги новой науки не сложили оружия...

Осенью 1610 г. Галилей заметил на диске Солнца темные пятна. Однако, хотя он и показывал их некоторым своим друзьям, формального объявления о своем открытии не сделал. Между тем пятна на Солнце вскоре были замечены Томасом Гарриотом в Англии, Иоганном Фабрицием в Голландии и Христофором Шейнером в Германии. Фабриций опубликовал об этом открытии сообщение летом 1611 г., Шейнер — в 1612 г. Кстати, Шейнер был иезуитом, и генерал его ордена, отвечая на доклад Шейнера, сказал: «Наверное, это твои глаза безумны, либо твои стекла, либо твое воображение. Лучше помолчи». Побаиваясь начальства, Шейнер опубликовал свою работу анонимно. В ней он высказал предположение, что солнечные пятна являются маленькими телами, обращающимися вокруг Солнца. Письма Галилея к одному своему другу по поводу солнечных пятен были написаны в 1612 г. и опубликованы в 1613 г. Своим спором с Шейнером вначале о природе пятен, а затем о приоритете Галилей приобрел в его лице злейшего врага. Это привело к тому, что весь орден иезуитов начал относиться к Галилею враждебно. А между тем уже упоминавшийся Гринбергер позже открыто признавал, что «если бы Галилей сумел не утратить благосклонность отцов сей коллегии, то пользовался бы мирской славой, не знал бы себе ни забот, ни волнений и мог бы писать на любую тему, даже о движении Земли» (Рыбка Е., Рыбка П., С. 262). В книге о солнечных пятнах Галилей впервые ясно и публично заявил о себе как о приверженце коперниканской системы и... кардинал Барберини (ставший позже папой Урбаном VIII) благодарил Галилея за присылку книги...

Можно сколько угодно удивляться, но факт остается фактом: именно в тот момент, когда в подтверждение движения планет вокруг Солнца были получены неопровержимые доказательства (смена фаз Венеры), когда перед человечеством открылся безграничный океан звездной Вселенной, именно тогда католическая церковь постановила запретить учение Коперника. Не помогло и то, что в своей книге (1615 г.) кармелитский монах Паоло Фоскарини защищал систему Коперника самыми убедительными аргументами и всячески доказывал, что она не противоречит Библии. Получив донос на Галилея, составленный доминиканцем Лорини, инквизиция в январе 1616 г. начала следствие по его делу и уже в конце февраля признала «еретическими» два места в трудах Галилея и заявила: «Утверждение о том, что Солнце находится в центре мироздания и неподвижно, нелепо, ложно с философской точки зрения и еретично по форме, ибо противоречит священному писанию... Утверждение о том, что Земля не является центром мира и не стоит на месте, а совершает за сутки один оборот, также нелепо... и еще больше противоречит вере».

Вскоре, 5 марта 1616 г., «священная конгрегация» утвердила декрет, в котором было, в частности, сказано: «Поскольку вышеупомянутой конгрегации стало известно, что ложное, полностью противоречащее священному писанию учение пифагорейцев о движении Земли и неподвижности Солнца, которое проповедуют Николай Коперник во «Вращениях небесных сфер» и Дидак Астуник в «Комментариях на Иова», ныне разошлось и принято многими... дабы учение этого рода не распространялось далее, нанося ущерб католической истине, конгрегация считает целесообразным временно изъять из обращения названные выше книги... до тех пор, пока в них не будут внесены исправления». Позже, в середине мая 1620 г., был оглашен подробный список изменений и поправок, которые надлежало внести в книгу Коперника, а также «Предостережение святой конгрегации читателям Николая Коперника...»:

«Святая конгрегация индекса постановила, что произведение известного астролога Николая Коперника «О вращениях сфер» должно быть полностью осуждено, ибо он излагает взгляды на положение и движение земного шара, противоречащие священному писанию и его истинно католическому толкованию, не как гипотетические (что также нетерпимо в христианине), а осмеливается выдавать их за наиболее отвечающие истине. Однако поскольку названное произведение содержит много полезных для всеобщего сведения вещей, конгрегация единогласно приняла решение о том, что изданные до сего дня книги Коперника могут быть разрешены,... если в них будут внесены исправления согласно прилагаемому образцу... Печатать книгу Коперника впредь разрешается лишь после внесения указанных ниже исправлений и с данным «Напоминанием», помещаемым перед предисловием Коперника...».

Преступление, которого так боялся Галилей, было совершено, учение Коперника запретили. Сам же Галилей тогда отделался предупреждением. Главное испытание для него было еще впереди...

«Послание к Инголи». В то же время, когда происходили описанные выше события, в 1616 г., богослов, знаток восточных языков Франческо Инголи решил внести и «свою лепту» в «исправление мыслей Галилея» и написал сочинение «О месте Земли и о ее неподвижности вопреки системе Коперника. Размышления для ученнейшего математика Галилео Галилея из Флоренции...». Галилей долгое время не отвечал на него, но после того как в 1624 г. ему не удалось добиться у папы Урбана VIII снятия запрещения с учения Коперника, он и написал указанное «Послание». Оно быстро распространилось в списках и даже попало к папе, напечатано же оно было впервые в 1814 г. Как мы сейчас убедимся, «Послание к Инголи» было смелым и сильным выступлением Галилея в защиту Коперника...

Галилей пишет, что он сохранял молчание восемь лет, так как ему казалось, «что этим способом мне не пришлось бы вносить чувство горечи в те настроения, которые (как я хочу думать) вы должны были переживать, когда были убеждены, что сразили такого человека, как Коперник; а вместе с тем я оставлял незатронутым — поскольку это зависело от меня — то мнение, которое составили о вас лица, прочитавшие ваше сочинение». Однако его длительное молчание было понято неверно и «сложилось твердое и общее убеждение, что я смолчал тогда, как бы убежденный силой ваших доказательств, причем иные считают эти доказательства и необходимыми, и неопровержимыми», а тем самым «о моих познаниях сложилось весьма слабое представление...».

Прежде всего Галилей стремится отвести от себя возможное обвинение в ереси: «...Я отнюдь не приступаю к этой работе с намерением или с целью поддерживать или утверждать истинность учения, которое уже признано подозрительным и не соответствующим той доктрине, которая по своему величию и авторитету превосходит авторитет естественных и астрономических наук; но... в целях опровержения еретиков, из которых, как я слышу, все, обладающие более громкими именами, придерживаются учения Коперника, я предполагаю войти в эти вопросы со всею подробностью и показать им, что если мы, католики, остаемся на старинных точках зрения, усвоенных нами из творений святых отцов, то это вовсе не по недостатку разумения, данного нам природой, и не потому, что от нас ускользают те доводы, опыты, наблюдения и доказательства, которые были учтены ими, а в силу того почитания, которое мы храним в отношении творений отцов нашей церкви, и из ревности к вопросам нашей религии и нашей веры; так что, когда они увидят, что все их астрономические и естественные доводы нами прекрасно усвоены и, более того, что мы владеем доказательствами, значительно более сильными, чем все, что было выдвинуто до сих пор, то они в крайнем случае смогут считать нас людьми, упорными в наших убеждениях, но вовсе не слепыми или невежественными в человеческих науках». Далее следует: «...Я... убежден, что Николай Коперник посвятил этим труднейшим исследованиям большее число лет своей жизни, чем вы отдали на них дней, — я должен, повторяю, дать вам наиболее полные разъяснения и не оставить у вас легкомысленного убеждения в возможности повергнуть в прах такого человека...».

Галилей пишет Инголи: «...Вы предполагаете, что все звезды небесного свода помещены на одну и ту же сферу; но это столь сомнительное утверждение, что ни вы и никто другой не сможете доказать этого вовеки; что же касается меня, то, я, оставаясь в области допустимого и вероятного, скажу, что даже из четырех неподвижных звезд, не говоря уже о всех, не найдется и двух одинаково удаленных от любой точки, которую вы пожелаете избрать во вселенной...». Далее следует глубокое по своему содержанию утверждение: «...Неподвижные звезды светятся их собственным светом,... так что ничто не мешает нам называть и считать их солнцами,... тем не менее весь свет, исходящий от них в совокупности, и их видимая величина, — я говорю это даже относительно всех звезд вместе взятых, — не достигают и десятой части видимой величины Солнца и того света, который оно нам сообщает; но причиной того и другого явления служит только их расстояние». И тут Галилей доказывает возможность этого: «...Допустим, что земная орбита по размерам оказывается неощутимо малой в отношении звездной сферы; и чтобы ей быть таковой, необходимо, чтобы неподвижные звезды были удалены в 16 500 000 полудиаметров Земли: что видите вы в этом невозможного или неподходящего, синьор Инголи? Мне представляется, что все несоответствие коренится в человеческом воображении, но отнюдь не в самой природе... И разве вам неизвестно, что до сих пор еще не решено (и я думаю, что человеческая наука никогда не решит), конечна ли вселенная или бесконечна? Но если допустить, что она действительно бесконечна, как можете вы утверждать, что размеры звездной сферы непропорциональны по сравнению с земной орбитой, если сама эта сфера в отношении вселенной оказалась бы гораздо меньшей, чем пшеничное зерно по сравнению с ней?»

Отвергая тезис Аристотеля, будто у твердых тел имеется естественное устремление — двигаться к центру всего сферического мира, Галилей пишет: «...я утверждаю, что Луна, Солнце и все прочие шарообразные светила во вселенной являются не менее тяжелыми, чем Земля, и что все их части содействуют образованию их собственных сфер; так что, если когда-либо от них отделяется часть, она возвращается к своему целому, точно так же, как это происходит с частями Земли..; на небесном своде... имеются тысячи центров, так как каждая звезда есть точная сфера, а у каждой сферы есть центр...».

Объясняется также, почему, в противовес мнению Аристотеля, при вращении Земли вокруг своей оси камень, падающий с высокой башни, не ударяется о Землю к западу от башни, а также отвергается как не соответствующий опыту пример, будто на движущемся корабле камень, брошенный с вершины мачты, «отстает на много локтей от подножия мачты в направлении к корме»: «...если я вместе с Коперником скажу, что Земля вращается и, следовательно, несет вместе с собою башню, а также и нас, наблюдающих за явлением падения камня, то получится, что движение камня составное; оно слагается из всеобщего суточного кругового движения, направленного к востоку, и из другого, случайного, направленного к целому [частью которого оно является], так что составное движение оказывается наклонным к востоку; из этих движений то, которое является общим для меня, для камня и для башни, для меня в этом случае неощутимо, как если бы его вовсе не было, так что остается подлежащим наблюдению только второе, которого лишены и я, и башня, именно приближение к земле...». Галилей тогда еще не знал, что на самом деле камень должен отклониться к юго-востоку из-за сохранения момента количества движения, но и в таком виде его аргументы выбивали почву из-под ног последователей Аристотеля...

И, наконец, «я хочу привести вам некоторое сопоставление, которым я уже и раньше пользовался для людей других профессий и потому не могущих понять более глубоких доказательств, для того чтобы разъяснить им, что гораздо более правдоподобно считать, что Солнце, а не Земля, неподвижно и помещено в центре небесных обращений. Поэтому я говорил им так: нам даны восемь небесных тел, именно Земля и семь планет; из этих восьми семь движутся безусловно и неоспоримо, и может существовать одно, и не более чем одно, находящееся в покое, и этим единственным телом по необходимости должны быть либо Земля, либо Солнце. И... если посредством какого-либо смелого сопоставления мы пришли бы к уверенности, какое из них, Земля или Солнце, более соответствует по своей природе остальным шести, то этому телу мы сможем весьма разумным образом приписать движение. Но природа по ее любезности раскрывает перед нами двери к такому познанию, обнаруживая два явления не менее важные и первичные, чем покой и движение; такими являются свет и мрак; ибо самым необходимым образом подобает быть различными по природе своей телу, сияющему вечным светом, и телу, совершенно темному и не обладающему яркостью; но относительно шести тел, несомненно движущихся, мы убеждены в том, что они, по своей первосущности, совершенно лишены света; и также несомненно для нас, что такова, кроме них, и Земля; следовательно, весьма велико то подобие, которое существует между Землей и шестью планетами, и мы можем решительно утверждать, что не менее значительно различие между этими планетами и Солнцем. Далее, если Земля по своей природе в высокой степени подобна телам движущимся, а первосущность Солнца от нее столь существенно отлична, как же не будет для нас более вероятно (если бы даже это не обнаруживалось иным образом), что не Солнце, а Земля, совместно со своими другими шестью сородичами, движется? Добавлю, к этому и другое, не менее важное сопоставление: в системе Коперника все звезды, которые, как и Солнце, являются телами самосветящимися, пребывают в вечном покое,... именно так и должна была действовать природа, весьма последовательная в ее проявлениях».

Как указывает Галилей, эти соображения он высказывал в своих популярных лекциях. Нетрудно представить, что они оказывали на слушателей глубокое впечатление своей логичностью. Можно также удивляться тому, как Галилей, «прикрывшись» несколькими фразами о своей «приверженности к учению святых отцов» и «почитания их творений», не побоялся далее высказывать доводы правильности теории Коперника в столь решительной форме...

«И все-таки она движется» — Eppur si muove! — это слова, которые, по преданию, прошептал старый и больной 69-летний Галилей после того, как в доминиканском монастыре «святой Марии над Минервой» в 1633 г. на коленях, в покаянном одеянии и с веревкой на шее прочитал приготовленный для него текст публичного отречения, который потом зачитывали в церквях и университетах. Он «отрекался», «проклинал», «осуждал» взгляды на то, что «Солнце расположено в центре мироздания и стоит неподвижно, а Земля не находится в центре мироздания и движется», отрекался после того, как привел неоспоримые доказательства их правильности...

Еще в «Звездном вестнике» Галилей обещал, что о свете Луны «подробнее поговорим в книге «О системе мира», в которой он намеревался «шестьюстами доказательствами и натурфилософскими рассуждениями» подтвердить, что Земля «движется и своим светом превосходит Луну». Работа над книгой продолжалась почти двадцать лет, и в последние годы друзья Галилея и даже секретарь папы Чамполи торопили его закончить книгу как можно быстрее. Наконец, в одном из своих писем 24 декабря 1629 г. Галилей сообщает: «Я довел почти до пристани мой «Диалог» и раскрыл весьма явственно многое, что мне казалось почти необъяснимым». После этого начались хлопоты с получением разрешения на публикацию. Просмотрев рукопись, папский цензор М. Риккарди сообщил Галилею в записке, что «книга ему нравится и что завтра он будет говорить с папой о титульном листе». Цензор, однако, потребовал, чтобы в предисловии и заключительной части книги было четко указано на гипотетичность учения Коперника и развит тезис о всемогуществе бога. Кроме разрешения папского цензора, Галилей получил еще разрешение флорентийского инквизитора, генерального викария, герцогского цензора, а позже — еще и папы². Вышла книга в феврале 1632 г. под заглавием: «Диалог Галилео Галилея, академика Линчеи, экстраординарного математика университета в Пизе, философа и старшего математика Его Светлости Великого Герцога Тосканского, где в собраниях, четыре дня продолжающихся, ведутся рассуждения о двух наиболее выдающихся системах мира, Птолемеевой и Коперниковой, причем неопределительно предлагаются доводы столько же для одной из них, сколько и для другой». Книга написана на разговорном итальянском наречии, как разъяснял Галилей, «чтобы каждый человек мог прочесть мою работу».

В «Диалогах» три собеседника в течение четырех дней ведут спокойную беседу. Один из них, Сальвиати, — коперниканец, второй, Симпличио (по-итальянски «простак»), — аристотелевец, третий, Сагредо, — как бы нейтральный, но все быстро усваивает и иногда даже дополняет Сальвиати, который излагает точку зрения Галилея (собеседники упоминают его под именем «Академик» или «Наш общий друг»). В первый день идет обсуждение природы небесных тел, во второй — суточного движения Земли, в третий — ее годичного движения и в четвертый — теории приливов и отливов как одного из доказательств, по мнению Галилея, движения Земли вокруг Солнца. В обсуждениях используются факты и аргументы, уже изложенные ранее Галилеем в «Звездном вестнике», «Письме о солнечных пятнах», «Послании к Инголи» и др.

Рассматривая вопрос о суточном вращении Земли и ее движении вокруг Солнца, Галилей использует собственные наблюдения за движением шаров на наклонных плоскостях и установленный им закон инерции, а также опыты с маятниками. Орбиты небесных тел Галилей считает строго круговыми, игнорируя открытия Кеплера.

Итак, вопреки Аристотелю и Птолемею, не может быть никакого смещения предметов на запад, ибо «суточное движение совершается благодаря движению от природы, присущему земному шару, а следовательно, и всем его частям, это, так сказать, печать природы, с них нестираемая, и потому камень, находящийся на вершине башни, обладает от природы свойственным побуждением двигаться вокруг центра своего целого в двадцать четыре часа, и это природное свойство он проявляет извечно, в какое бы положение он ни был приведен». Здесь мы встречаем те же самые доказательства, что Земля является рядовой планетой, как и в «Послании к Инголи» (о свете и мраке). Примечательно высказывание Сальвиати (т. е. самого Галилея), что «в науках о природе, выводы которых истинны и необходимы и где человеческий произвол ни при чем, нужно остерегаться, как бы не стать на защиту ложного, так как тысячи Демосфенов и тысячи Аристотелей будут выбиты из седла любым заурядным умом, которому посчастливится открыть истину»...

В разговорах третьего дня доказывается прежде всего, что расстояние до новой звезды, вспышка которой была замечена в 1572 г., превышает расстояние от Земли до Луны, т. е. что это явление произошло за пределами земной атмосферы. А это, вопреки Аристотелю, свидетельствует о том, что небесные светила не являются вечными и неизменными. Тут же Галилей дает прекрасное изложение гелиоцентрической системы мира по Копернику, подтверждая ее собственными наблюдениями фаз Венеры и спутников Юпитера. А после обсуждения возможностей, которые предоставлены телескопами, Сагредо восклицает: «О, Николай Коперник, как приятно было бы тебе видеть подтверждение твоей системы столь ясным опытом!». И тут же Сальвиати подводит итог: «У Птолемея мы находим болезни, а у Коперника — лекарство от них»...

Собеседники также обсуждают тезис, может ли Земля двигаться, если астрономы не смогли заметить видимых изменений в годичном положении звезд. У многих оппонентов Коперника создалось впечатление, что по его учению размеры далеких звезд должны превышать размеры земной орбиты. Устами Сальвиати Галилей говорит так: «Чтобы доказать всю вздорность этого рассуждения, я покажу, как при допущении, что неподвижная звезда шестой величины не превосходит величиной Солнце, можно доказать совершенно истинными методами, что расстояние от этой неподвижной звезды до нас будет достаточно большим, чтобы сделать по отношению к ней незаметным то годовое движение Земли». Рассуждения Галилея сводятся вот к чему: Солнце, расстояние до которого он, вслед за Коперником, принимает равным 1208 земным радиусам, имеет угловой диаметр 30′. По его оценкам, видимый диаметр звезды первой величины не превышает 5″ (вопреки Тихо Браге, считавшему этот диаметр равным 2′ и даже 3′), а для звезды шестой величины он в шесть раз меньше. Отсюда и следует, что при одинаковых диаметрах Солнца и звезд, расстояние до звезды первой величины должно быть в 360 раз большим расстояния от Земли до Солнца, а до звезды шестой величины оно будто бы еще в шесть раз больше. В этом случае их годичное смещение и впрямь нельзя заметить (отметим, что радиус самого Солнца Галилей принимал равным... 5,5 радиуса Земли).

На самом же деле, как мы знаем сегодня, расстояния до ближайших звезд (которые к тому же необязательно выглядят самыми яркими!) не в 360, а в 360 000 раз превышают расстояние от Земли до Солнца. Но и в таком виде аргументы Галилея были достаточно убедительными. Впрочем, далее на том основании, что «по учению Птолемея обращение звездной сферы заканчивается в 36 000 лет, тогда как обращение Сатурна — в 30, а Солнца — в один год», Сальвиати находит, что «расстояние до звездной сферы должно составлять 10 800 полудиаметров земной орбиты, а это примерно в 5 раз больше» полученного ранее.

«Под вечер» третьего дня устанавливается, что «Земля при годовом движении своего центра переносится в другие... места, но следует при этом такому закону: ее собственная ось не только не меняет наклона к плоскости эклиптики, но никогда не изменяет и направления, так что, оставаясь всегда параллельной самой себе, она всегда обращена к одним и тем же местам вселенной или, можем сказать, небосвода». Тем самым Галилей устранял необходимость предполагаемого Коперником третьего «деклинационного» годового движения Земли.

В четвертой части книги Галилей изложил свою теорию приливов и отливов, объясняя их как результат сложения суточного вращения Земли и ее обращения вокруг Солнца: в одном случае будто бы «суточное вращение увеличивает и ускоряет движение годичное», а через 12 часов «суточное движение вычитается из годичного». А так как, дескать, доказано на опыте, что «ускорение и замедление движения сосуда заставляют содержащуюся в нем воду двигаться вдоль него взад и вперед и подниматься и опускаться у его краев, то почему бы не допустить, что такое явление может и даже с необходимостью должно происходить и с морскими водами...». Симпличио, правда, возражает: дескать, недавно «некий прелат опубликовал трактат, в котором говорит, что Луна, странствуя по небу, притягивает и поднимает к себе водяной бугор, который идет, непрерывно за ней следуя...». Но тут его останавливает Сагредо: «Не стоит тратить время и труд на изложение таких мнений, а тем более на их опровержение. Если бы вы согласились с одним из таких легкомысленных объяснений, это не сделало бы чести вашему рассудку...». Сальвиати же добавляет: «Приходится признать существование поэтически одаренных натур двух видов: одни искусны и способны сочинять басни, другие склонны и расположены им верить».

Дело в том, что в 1624 г. архиепископ Марк Антонио де-Доминиста опубликовал книгу, в которой как раз и изложил упоминаемую теорию приливов и отливов. Как мы сейчас знаем, именно она-то и была правильной, и Галилей мог в этом убедиться, сопоставив время наступления прилива с положением Луны и его запаздывание в каждые последующие сутки на 52 минуты, связанное с движением Луны. Но, увлеченный борьбой с распространенными в то время астрологическими взглядами о действии одного небесного тела на другое (и на людей), он ошибся и... приобрел себе могущественных врагов. Кстати, вначале он назвал свою книгу «Диалог о приливах и отливах», но, ссылаясь на папу, цензор М. Риккарди предложил заглавие изменить.

Далее произошло все так, как предвидел еще в 1615 г. Галилей в одном частном письме: «Мы проповедуем новое учение не для того, чтобы посеять смуту в умах, а для того, чтобы их укрепить... Наши же враги... делают себе щит из лицемерного религиозного рвения и уничтожают священное писание, пользуясь им как орудием для достижения своих личных целей». Немногим позже и «со знанием дела» писал об этом нидерландский философ Бенедикт Спиноза (1632—1677): «Мы видим, что почти все выдают свои измышления за слово божие и стараются только о том, чтобы под предлогом религии принудить других думать заодно с ними». Мотивы происшедшего спустя год после выхода «Диалогов» исчерпывающе изложил В.В. Лункевич: «Италия в эту пору была и экономически и политически слаба. На международной арене первые места занимали Франция и Испания с Германией. Итальянским властям, и светским и духовным, приходилось опираться на одну из этих враждующих между собой сторон. ...В Италии боролись две партии: французская и испано-германская; ...доминиканцы стояли за Испанию, где они господствовали, а иезуиты — за Францию...

Сторонники испано-германской партии с доминиканцами во главе страстно хотели опозорить нежеланного папу Урбана VIII... Началась закулисная, провокационная игра. Сторонникам испанской партии... удалось получить разрешение на напечатание книги Галилея... Скандал получился огромный: на книге стояла надпись, что «Диалог» напечатан с разрешения папской цензуры. Враги торжествовали: он на весь католический мир был объявлен защитником ереси и покровителем богохульника. Надо было спасать положение. И вот... Галилей был вызван в Рим...»³

В тексте прочитанного им отречения были такие слова: «Я, Галилей, сын Винченцо Галилея из Флоренции, 70 лет от роду, лично представ перед трибуналом, на коленях и в покаянном одеянии, перед лицом наидостойнейших и преподобнейших господ кардиналов, великого инквизитора и всего христианского мира, осуждая преступные ереси и имея перед своими глазами святейшее евангелие... клянусь, что всегда верил, верю ныне и с божьей помощью буду верить впредь во все, чего придерживается, что проповедует и чему учит святая католическая и апостольская церковь.

...Я написал и опубликовал в печати книгу, в которой рассмотрел уже запрещенное тогда учение и в подтверждение его привел весьма убедительные аргументы без какого бы то ни было разрешения. Когда об этом стало известно, меня сильно заподозрили в ереси, а именно в том, что я утверждал и верил, будто недвижимое Солнце покоится в центре мироздания, а Земля не стоит в центре мироздания и находится в движении.

От души желая извергнуть из умов ваших преподобий и каждого истинного христианина то сильное подозрение, какое мною вполне заслужено, я с чистым сердцем и искренней верой отрекаюсь, проклинаю и осуждаю перечисленные выше заблуждения и ереси... Клянусь, что впредь не буду нигде проповедовать или утверждать ни словом, ни в своих сочинениях такие вещи, которые могли бы возбудить против меня подобное подозрение...

Я, вышеназванный Галилео Галилей, отрекаюсь, клянусь, обещаю и обязуюсь выполнять все сказанное мной... 22 июня 1633 г.».

Существует легенда, будто бы после этого Галилей добавил: «А все-таки она движется»...

И она двигалась! Два года спустя, в 1635 г., «Диалоги» были переизданы в Страсбурге на латинском языке «без ведома автора» и в том же году вышел английский перевод этой фундаментальной книги. И какими близорукими оказались его судьи! Ведь, как сказал однажды сам Галилей, «в отношении тех или других положений, никто, естественно, не сомневается, что его святейшество папа имеет полное право допускать либо осуждать их; но ни одно существо в мире не может сделать их истинными или ошибочными, т. е. отличными от того, какой является их природа». За полгода до смерти он написал одному из высокопоставленных чиновников Флоренции, высказывавшему сомнение в истинности теории Коперника: «Ложность системы Коперника вне подозрения после того, как это объявлено высшим авторитетом церкви. Все аргументы Коперника и его последователей опровергаются аргументом о всемогуществе бога, для которого все возможно, даже то, что представляется нелепым. Но система Аристотеля и Птолемея еще ошибочнее, ибо для их опровержения нет нужды прибегать к авторитету церкви и к всемогуществу бога, а достаточно простого человеческого разума...».

Находясь под строгим домашним арестом вплоть до своей смерти 9 января 1642 г., Галилей продолжал работать над важнейшими проблемами физики. В 1638 г. в Лейдене вышли его «Беседы и математические доказательства, касающиеся двух новых наук», в которых он глубоко проанализировал динамику и физику твердого тела. В 1637 г. он открыл либрацию Луны — ее «пошатывание» в процессе обращения вокруг Земли. В конце того же года он ослеп. В письме одному из своих друзей, которое он продиктовал, Галилей писал:

«Можете представить себе, какая скорбь охватывает меня, когда я сознаю, что то небо, те просторы и та Вселенная, которые я с помощью моих удивительнейших наблюдений и ясных рассуждений увеличил в сто и в тысячу раз по сравнению со всем виденным учеными прошлых веков, ныне настолько сузились и уменьшились для меня, что не проникают даже в тот скромный участок пространства, который занимает моя особа»...

«Диалоги» были исключены из «Индекса запрещенных книг» лишь в 1835 г., и только в ноябре 1979 г. папа римский Иоанн Павел II признал, что великий ученый пострадал от церкви несправедливо...⁴.

Примечания

1. Галилей Галилео. Избранные труды: Т. 1. — М.: Наука, 1964. — С. 34.

2. Глухов А.Г. Книги, пронизывающие века. — Киев: Радянська школа, 1979. — С. 52—53.

3. Лункевич В.В. Подвижники и мученики науки. — М.: Госполитиздат, 1962. — С. 136—137.

4. «Правда», 12 ноября 1979 г.