4. Материализм Ломоносова. Его метод познания. Единство материи во Вселенной и идея развития

В великую переломную эпоху в истории России — петровское время — значение науки необычайно возросло. Ломоносов верно подметил, что Петр «тогда усмотрел ясно, что ни полков, ни городов надежно укрепить, ни кораблей построить и безопасно пустить в море, не употребляя математики; ни оружия, ни огнедышущих махин, ни лекарств поврежденным в сражении воинам без физики приготовить... и словом ни во время войны государству надлежащего защищения, ни во время мира украшения без вспоможения наук приобрести невозможно».

Ломоносов считал своим жизненным назначением продолжать дело Петра I, развивать отечественную науку, способствовать распространению просвещения, укреплению родины. Имея в виду требования, предъявляемые к науке практическими запросами промышленности, военного дела, мореплавания, Ломоносов стремится к тому, чтобы всякая научная теория вытекала из опыта, проверялась опытом, опиралась на опыт. Этот индуктивный метод познания сочетался у него с большим вниманием к развитию самой теории, с борьбой против голого эмпиризма и ограниченности. Он держался широкого взгляда на теорию и опыт, требуя, чтобы ученый был и искусным практиком-экспериментатором и смелым, широко мыслящим теоретиком.

Таким образом, метод познания Ломоносова синтезирует индуктивный метод Бэкона и дедуктивный принцип Декарта. В предисловии ко второму изданию в 1760 г. его русского перевода «Волфианской Експериментальной физики» Ломоносов пишет, что наука «основывается на опыте и наблюдении, и только непосредственно из них вытекающее может считаться истиной, догадки же допустимы лишь если они ведут к дальнейшим наблюдениям и опытам». «Из наблюдений устанавливать теорию, — писал Ломоносов, — через теорию исправлять наблюдения есть лутчей всех способ к изысканию правды». В «Заметках по физике и корпускулярной философии» (1741—1743) под номером 57 есть одно высказывание М.В. Ломоносова, весьма ярко отражающее его метод мышления: «В деле столь глубоко скрытом и непосредственно недоступном чувствам я постараюсь двигаться самым осмотрительным образом; я не признаю никакого измышления и никакой гипотезы, какой бы вероятной она ни казалась, без точных доказательств, подчиняясь правилам, руководящим рассуждениями». В 1746 г, он пишет: «Мысленные рассуждения произведены бывают из надежных и много раз повторенных опытов». Опыты, практику Ломоносов считал решающими для утверждения теории.

По своим научно-философским взглядам Ломоносов был убежденным материалистом и атомистом: он дал обоснование атомно-молекулярной теории строения вещества. У него не было колебаний в отношении решения основного вопроса философии — вопроса о существовании объективной реальности. Однако материализм XVIII в., хотя и достиг больших успехов, был, по неизбежности, материализмом механистическим.

Ломоносов стремился освободиться от ограниченности механистического мировоззрения, привлекая для его времени новую и прогрессивную идею эволюции, которую он развивал, опираясь на многочисленные факты, почерпнутые из геологии, географии и минералогии. Как известно, идеи развития, эволюции, становятся позднее руководящими идеями естествознания и философии. В «Прибавлении втором» к «Металлургии» — «О слоях земных», в котором заложены основы научной геологии, минералогии и физической географии, Ломоносов пишет: «Твердо помнить должно, что видимые телесные на земли вещи и весь мир не в таком состоянии были с начала от создания, как нынче находим, но великие происходили в нем перемены»... «Напрасно многие думают, что все, как видим, с начала Творцом созданы..., и потому-де не надобно исследовать причин, для чего они внутренними свойствами и положением мест разнятся. Таковые рассуждения весьма вредны приращению всех наук, следовательно и натуральному знанию шара земного, ... хотя оным умникам легко быть философами, выучась наизусть три слова: «бог так сотворил!» и сие дая в ответ вместо всех причин».

В «Химических и оптических записках» под № 44 Ломоносов пишет: «Астрономическо-физические наблюдения постоянных звезд и наших планет со спутниками, производимые при помощи труб с возможно большим увеличением, полезны тем, что важные явления, которые в течение долгих веков не случаются на нашем Солнце и нашей земле, могут случаться и наблюдаться на многих светилах».

О той же идее изменчивости природы говорит Ломоносов, приводя следующий аргумент в пользу своей теории образования слоев земной коры: «Когда и главные величайшие тела мира, планеты, и самыя неподвижный звезды изменяются, теряются в небе, показываются вновь¹, то в рассуждении оных малого нашего шара земного малейшие частицы, то-есть горы (ужасные в глазах наших громады) могут ли от перемен быть свободными?» М.В. Ломоносов подробно говорит и о тех геологических силах, которые меняют лик Земли: внешних (к которым он относит действие воды и воздуха) и внутренних (землетрясения, причем он говорит не только о катастрофических явлениях, обычно понимаемых под этим термином, но и о «нечувствительных и долговременных земной поверхности понижениях и повышениях»).

Рис. 5. Памятник М.В. Ломоносову у здания Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова на Ленинских Горах (автор народный художник СССР Н.В. Томский)

Рассматривая вопросы горообразования, движения материков, изменения наклона земной оси², Ломоносов, естественно, приходил к выводу, что геологические процессы требуют огромных промежутков времени, что древность мира, как она получается из геологических и минералогических исследований, противоречит тому, что дает библейская хронология, исчисляющая историю всего сущего несколькими тысячелетиями. И тут же с досадой добавляет по адресу своих тупоумных противников: «Кто в таковые размышления углубляться не хочет, тот довольствуйся чтением священного писания и других книг душеполезных, исправляй житие свое по их учению, за то получит от бога благословление; прочих оставляй он так же в покое».

В весьма оживленной дискуссии, которую вызвало ломоносовское «Слово о явлениях воздушных», есть одно весьма важное место, отражающее взгляд Ломоносова на единство природы и ее законов. Возражая своим оппонентам по поводу какого-то якобы особого состава кометных хвостов, Ломоносов пишет: «Выдумывать более тонкие [пары] в комете предоставляю тем, кому нравится выдумывать совершенно иную природу, чем та, которая, как я на основании разума и опыта привык считать, по всюду себе подобна». Во Вселенной царят везде одни и те же закономерности: «Я натуру нахожу везде самой себе подобную. Я вижу, что лучи от самых отдаленных звезд к нам приходящие тем же законам в отвращении и преломлении, которым солнечные и земного огня лучи последуют, и для того тоже сродство и свойство имеют». И еще: «Во всех системах вселенной имеются одни и те же начала и элементы... Одна и та же материя у раскаленного солнца, и у раскаленных тел на Земле».

Ломоносов первый высказал и экспериментально доказал закон сохранения вещества. Исходя из единства материального мира, он первый объединил закон сохранения вещества и закон сохранения движения в один «всеобщий закон природы». В письме к Леонарду Эйлеру 5 июля 1748 г. Ломоносов писал: «Но все изменения, совершающиеся в природе, происходят таким образом, что сколько к чему прибавилось, столько же отнимается от другого. Так, сколько к одному телу прибавится вещества, столько же отнимется от другого, сколько часов я употребляю на сон, столько же отнимаю от бдения и т. д. Этот закон природы является настолько всеобщим, что простирается и на правила движения: тело, возбуждающее толчком к движению другое, столько же теряет своего движения, сколько отдает от себя этого движения другому телу»³.

О «всеобщем законе природы» Ломоносов писал также в своей диссертации «Об отношении массы и веса» (1758) на латинском языке и в слове «Рассуждение о твердости и жидкости тел», произнесенном 6 сентября 1760 г. на русском языке.

Известно большое значение работ Ломоносова для разрушения господствовавшего до того времени представления о существовании некоей жидкости — теплорода, якобы определявшей своим присутствием теплоту тела. Вместо гипотетической жидкости Ломоносов объяснил теплоту скоростью движения составляющих тело частичек, т. е. обосновал кинетическую теорию теплоты.

Материализм Ломоносова сказывается, как это справедливо отмечает Т.И. Райнов⁴, и в признании строгого детерминизма в явлениях природы. Такой же определенности и четкости причинно-следственных связей требовал Ломоносов и для научного мышления: «Все что есть в природе математически точно и определенно; хотя мы иногда сомневаемся в этой точности, но наше незнание нисколько не умаляет ее: если бы даже весь мир сомневался в том, что дважды два четыре, все-таки дважды два у всех сомневающихся дадут четыре»⁵.

Ломоносов раньше других высказал мысль о том, что химия должна быть точной наукой, «основанной на весе, мере и числе», ратовал за объединение математики, физики и химии в одну науку, лишь в конце XIX в. получившую название «физическая химия»⁶.

Ломоносов писал, что «истинный химик должен быть всегда философом». Эти слова, требующие от ученого любой специальности широкого взгляда на предмет своего изучения, были и всегда останутся одним из признаков истинно передовой науки.

Ломоносов был совершенно чужд каким-либо суевериям и жестоко высмеивал всех, кто в своих суждениях опирался на вздорные домыслы и суеверия, пренебрегая наукой, опытом и собственным разумом. Он глубоко верил в силу человеческого разума и предвидел дальнейший бурный расцвет наук, раскрытие тайн природы и ее покорение человеком. Его восторженное отношение к науке прекрасно выражено в предисловии к Вольфианской физике (второе издание 1760 г.), где, говоря о развитии астрономии, Ломоносов пишет: «Едва понятно, коль великое приращение в Астрономии неусыпными наблюдениями и глубокомысленными рассуждениями Кеплер, Галилей, Гугений⁷, де ля Гир⁸ и великий Ньютон в краткое время учинили: ибо толь далече познания небесных тел открыли, что ежели бы ныне Иппарх⁹ и Птолемей читали их книги, тобы они тое же небо в них едва узнали, на которое в жизнь свою толь часто сматривали. Пифагор за изобретение одного геометрического правила Зевесу принес в жертву сто волов. Но ежели бы за найденные в нынешные времена от остроумных Математиков правила по суеверной его ревности поступать, то бы едва в целом свете столько рогатого скота сыскалось».

Мы пытались в этих немногих словах — больше высказываниями самого Ломоносова — показать, что по научно-философским воззрениям, которыми он руководился в своей многогранной деятельности, Ломоносов был передовым ученым-материалистом. Правильная философская позиция позволила и помогла ему сформулировать совершенно новые для того времени законы: закон сохранения материи, закон сохранения движения, и сделать ряд открытий, гениальных научных предвидений и предсказаний, оправдавшихся лишь в XIX и XX вв.

Разносторонность его интересов, стремление ко всеобщей связи наук, к связи теории с опытом, забота о практическом применении всех знаний, его любовь к отечеству и преданность науке, его страстность в борьбе с консерватизмом, с «гонителями наук» делают М.В. Ломоносова прекрасным образцом ученого и патриота.

Ломоносов был первым русским ученым мирового значения по широте и размаху своего научного творчества. Подобно титанам европейского Возрождения, он обладал множеством разнообразных дарований, редким сочетанием глубоких знаний и громадных творческих возможностей, был воодушевлен любовью к своей родине и патриотической заботой о всестороннем ее развитии. Весь стиль его работы, сочетающий необычайно широкий охват изучаемой проблемы, исчерпывающую глубину и детальность исследования с простотой самого решения, ясностью и доступностью изложения результатов, выказывает в нем гениального человека.

Примечания

1. Очевидно, речь идет о переменных звездах, которых к тому времени было известно всего пять.

2. Пытаясь объяснить находки ископаемых животных тропических стран на далеком севере, Ломоносов привлекает такие возможные причины вековых изменений климата, как изменения наклона земной оси к плоскости ее орбиты и смещение материков по поверхности Земли. Этим последним объяснением он предвосхищает теорию Вегенера, появившуюся в 1912 г.

3. Сочинения, 1948, т. VIII, с. 72; рус. пер. с. 82. Как известно, открытие первого закона обычно приписывают А. Лавуазье (1789), второго — Р. Майеру (1842).

4. Теория и практика в творчестве М.В. Ломоносова. — Социалистическая реконструкция и наука, 1936, № 9, с. 15.

5. Заметки по физике и корпускулярной философии. — Полн. собр. соч., 1950, т. I, с. 149, № 217.

6. См. статью С.А. Погодина (Наука и жизнь, 1945, № 5 и 6), а также книгу М.Т. Белявского (с. 67 — см. Список литературы), который писал: «Ломоносов не раз называл физику, математику и химию сестрами и требовал от ученых, чтобы они в своих исследованиях «не разлучали этих сестер», так как в противном случае им трудно рассчитывать на успех. Такими же сестрами в понимании Ломоносова были и две другие науки — геология и география».

7. Христиан Гюйгенс — голландский физик и астроном (1629—1695).

8. Де ля Гир — французский физик, математик и астроном (1640—1718).

9. Гиппарх — великий греческий астроном древности (II в. до н. э.).