Под эгидой Ломоносова

Двадцать второго января 1724 года подписал царь Петр I учреждение в России «Академии наук и курьезных художеств». По идее учредителей академия должна была стать не только ученым, но и высшим учебным заведением, наподобие университета. Каждый академик должен был по часу в день публично преподавать свой предмет и готовить одного или двух воспитанников себе на смену. На полях представленного ему доклада Петр написал: «...и чтобы такие были выбираемы из славянского народа, дабы могли удобнее русских учить».

Однако первое штатное расписание пришлось заполнить приглашенными иностранцами. Не мудрено, что вместе с настоящими учеными приехало в Россию и немало охотников за легкой наживой. Сейчас их имена встречаются лишь в пыльных архивных бумагах. Но было время, когда эти ничтожные люди едва не привели молодую академию к разорению и гибели...

С самого начала деятельности Петербургской академии в поле зрения ее ученых попадают астрономические вопросы. Сам Петр I весьма интересовался наукой о небе. Рассказывают, что в начале XVIII века, будучи в Копенгагене, он въехал верхом на коне по длинному винтовому подъему на вершину наблюдательной башни. В обсерватории в те годы работал астроном О. Ремер, вернувшийся из Франции от Кассини на родину.

Царь осмотрел инструменты, выслушал сбивчивые объяснения перепуганных сотрудников. А вернувшись из похода домой, приказал построить обсерваторию в Петербурге при Академии наук. Так появилась первая российская обсерватория в башне над зданием академии на Васильевском острове.

Для наблюдений место выбрано было чрезвычайно неудобное. Дым из печных труб закрывал горизонт, а инструменты, размещенные высоко над землей, дрожали от проезжавших по набережной экипажей, размазывая изображение. По этой ли причине или по той, что многие из выдающихся ученых мужей, приглашенных на работу, со временем разъехались, но спустя некоторый срок пришла обсерватория в полное запустение. Бывший царский лейб-медик Шумахер, получивший в полное свое владение дела академической канцелярии, заботился больше о своем собственном хозяйстве и доходах. Достаточно привести слова рапорта адъюнкта Михаила Ломоносова, обследовавшего состояние физического кабинета и обсерватории: «...физические приборы валяются в пыли и покрыты плесенью... Обсерватория и вовсе заперта и ступени ее заметены снегом...»

Биографию крестьянского сына Михаила Ломоносова знают, наверное, все читатели.

В июне 1741 года с борта купеческого судна, вернувшегося из Амстердама, сошел на петербургский берег рослый круглолицый молодой человек в немецком платье. Тощий багаж, тощий кошелек. Сырой невский ветер развевает полы кафтана. Но парень не унывает. Он подхватил немудреные пожитки свои и зашагал в сторону Биржи, где собирались все прибывшие из Архангельска купцы и холмогорские артельщики.

А пять дней спустя советник академической канцелярии Шумахер писал своему зятю академику Амману: «Так как Ломоносов опять возвратился сюда, то я покорнейше прошу вас, впредь до особого распоряжения, преподавать ему естественную историю, особенно по царству ископаемых, и руководить его занятиями с тем, чтобы с ним поскорее можно было дойти до предположенной цели». Какую цель имел в виду господин советник, сказать трудно. Жадный до наживы и ограниченный человек, он, подобно многим другим иностранцам, презирал русскую культуру и всеми силами противодействовал ее развитию. И до конца жизни Михаил Васильевич Ломоносов боролся против угнетения в стенах академии русских ученых чиновничьим произволом, против раболепия перед иностранцами. При этом Михаил Васильевич с глубоким уважением относился к настоящим ученым, независимо от их национальности и государственной принадлежности.

Через полгода после возвращения студент Ломоносов вместе с товарищами представили конференции академии свои диссертации. Господа академики не торопились их читать. И не известно, когда бы еще состоялось первое назначение русских студентов, если бы не дворцовый переворот. На престол вступила дочь Петра I — императрица Елизавета. Свергнутые младенец-император Иоанн III, которому минул едва один год, правительница — мать Анна Леопольдовна, герцогиня брауншвейг-люнебургская и многие советники-иностранцы оказались в тюрьме. Все ждали, что императрица будет действительно больше покровительствовать русским, нежели иноземцам... Вот тут-то проворный Шумахер и поспешил удовлетворить прошение Ломоносова и подписал постановление о назначении его адъюнктом физического класса. В 1745 году Михаил Васильевич стал профессором химии и академиком Петербургской академии наук.

Требования времени плюс выдающиеся способности Михаила Васильевича Ломоносова сделали из него ученого-энциклопедиста. Приумножение богатств Родины, слава ее и облегчение труда и жизни народа своего — вот стимулы, заставляющие Ломоносова браться за решение самых разнообразных вопросов. Их выдвигало бурное экономическое и культурное развитие России, развитие русской науки.

О Михаиле Васильевиче Ломоносове написано много прекрасных книг, отражающих его роль буквально во всех отраслях науки. Немало сделал он и для развития нашей астрономии.

Несмотря на сильное противодействие, сначала со стороны Шумахера, а потом и некоторых других иностранных членов и советников академии, Михаил Васильевич горячо выступал за развитие отечественной науки о звездах, неоднократно говоря, что единственное желание его заключается в том, чтобы «славнейшая из муз Урания... в нашем отечестве преимущественно перед всеми народами утвердила свое пребывание». Михаил Васильевич первым поддержал предложение Эйлера о проведении конкурса на лучшую работу, касающуюся движения Луны. И мировая наука получила замечательные мемуары Клеро и Эйлера, продвинувшие вперед наши знания в области небесной механики.

Ломоносов очень скоро становится лидером в группе русских ученых при академии. Словом и делом борется он за то, чтобы им поручали самостоятельные исследования, включали в экспедиции. Засилие противников русской науки было в те годы так велико, что не раз приходилось Михаилу Васильевичу, засучив рукава, биться в прямом смысле этого слова, отстаивая свои права. Ох, сколько жалоб на буйный нрав Ломоносова сохранилось в архиве. Но будь он иным, может быть, и не получила бы наука в Петербургской академии такого мощного толчка. Толчка, который сразу вывел молодое научное учреждение в ряд передовых, снискав ему уважение и почет среди европейских академий.

В 1761 году астрономы всего мира готовились к наблюдению редкого и замечательного явления — прохождения планеты Венеры через солнечный диск. В разных странах готовились экспедиции. Благодаря заботам Ломоносова Петербургская академия тоже снарядила своих наблюдателей в путь... Сам Михаил Васильевич, повздорив с Францем Эпинусом, не желавшим допускать русских астрономов в академическую обсерваторию, остался дома. И там, наблюдая редкое явление с собственного двора, сделал выдающееся открытие, связанное с физическим строением соседней планеты. По виду наблюдавшейся картины Ломоносов пришел к выводу, что на Венере есть атмосфера... Многие наблюдатели в разных концах земного шара видели те же признаки, что и Ломоносов, но только он один сумел сделать правильный вывод.

Небольшой каменный дом Ломоносова с садом и огородом стоял в те годы на берегу грязной речушки Мойки. Михаил Васильевич любил работать на воздухе. Рассказывают, что летом он почти не выходил из сада, за которым сам и ухаживал, прививал и очищал деревья. Обложенный книгами и бумагами, писал он с утра до вечера в беседке, забывая про еду и требуя лишь пива со льда. Здесь же в саду или на крыльце принимал он и посетителей, причем не только приятелей своих, но и знатных вельмож.

Наблюдая кометы, русский академик высказал мнение, что причина возникновения их хвостов заключена в электрических силах. И развитие науки показало, как близок был он к истине. Электрические же силы, по мнению Ломоносова, вызывали и появление разноцветных сполохов полярного сияния, столь хорошо видных над родными Холмогорами...

Холмогоры, Холмогоры... Это название, навсегда связанное с родными местами, согревало сердце Ломоносова. Не редко в тесовые ворота дома его поутру барабанили дюжие кулаки — и во двор вваливалась ватага земляков, пришедших из Архангельска на кораблях. Вот когда проявлялось гостеприимство Ломоносова. На широком крыльце накрывали дубовый стол. Выставляли подарки свои и гости: моченую морошку и бочонки сельдей. Рассказывают, что нередко за обедом он по рассеянности клал за ухо ложку вместо пера или утирался париком своим, который снимал, принимаясь за щи... До поздней ночи пировал Михаил Васильевич с веселыми земляками своими... А наутро снова его можно было видеть либо в беседке с пером в руках, либо в мастерских, на фабрике цветного стекла, в лаборатории или за астрономическим инструментом.

В те годы многие исследователи Солнца во главе с В. Гершелем считали наше светило твердым и холодным телом, окруженным раскаленной оболочкой. Михаил Васильевич высказал догадку о том, что Солнце есть «горящий вечно Океан», в котором «камни, как вода, кипят...»

Можно много рассказывать об изобретенных Ломоносовым приборах для «мореходной науки»: о секстанте с искусственным горизонтом, о приборе для определения полуденной линии, «жезле морском», самопишущем компасе — первом в мире курсографе, подвесной корабельной астрономической обсерватории и еще великом множестве приборов и приспособлений, каких до него не знала «мореходная наука».

Немало поработал он и над «зеркальным сплавом» для металлических зеркал телескопов-рефлекторов. Вы помните, европейские оптики держали свои секреты при себе. Около шести лет неустанных экспериментов привели Ломоносова к успеху. Но ему пришлось перепробовать до этого более пятидесяти рецептов. А получив нужный состав, он записал и тут же опубликовал его, не делая из своей работы тайны.

Свою позицию в великом споре между Птолемеевой и Коперниковой системами Михаил Васильевич определил сразу, окончательно и бесповоротно, высказав ее в своих не без яда написанных виршах:

Случились вместе два астронома в пиру,
И спорили весьма между собой в жару.
Один твердил: Земля, вертясь, круг Солнца ходит,
Другой, что Солнце все с собой планеты водит:
Один Коперник был, другой слыл Птоломей.
Тут повар спор решил усмешкою своей.
Хозяин спрашивал: ты звезд теченье знаешь?
Скажи, как ты о сем сомненье рассуждаешь?
Он дал такой ответ: что в том Коперник прав;
Я правду докажу, на Солнце не бывав.
Кто видел простака из поваров такого,
Который бы вертел очаг кругом жаркого?..

Деятельность Ломоносова и других передовых ученых послужила тому, что уже в начале второй половины XVIII века в России система Коперника была положена в основу обучения не только в военных и гражданских учебных заведениях, но даже в духовных...

Немало заботился прославленный русский ученый и о воспитании новых отечественных научных кадров. Смело рекомендовал молодых специалистов на ответственные посты и в науку. Пример Ломоносова-просветителя вдохновил и других на эту нелегкую и неблагодарную, в условиях церковного гнета, работу. И в России начинают выходить сочинения, популяризирующие астрономические знания.

Во второй половине XVIII столетия в нашей стране, как нигде, проснулся интерес к науке о звездах. Одновременно с Ломоносовым в академии работал адъюнкт Андрей Дмитриевич Красильников (1704—1762 годы) — большой специалист в мореходной астрономии. Друг Михаила Васильевича — Никита Иванович Попов (1720—1782 годы) — написал мемуар: «Способ, как примечать затмения светил небесных».

В 1767 году в ординарные профессора астрономии был произведен еще один питомец ломоносовской школы Степан Яковлевич Румовский (1732—1815 годы). Русские астрономы успешно наблюдали прохождение Венеры по солнечному диску, определяли географические координаты населенных пунктов государства Российского и принимали участие в составлении календарей.

Развивалась сеть обсерваторий на территории страны. А в начале XIX столетия началась научная деятельность Василия Яковлевича Струве (1793—1864 годы), с именем которого связана целая эпоха славы русской астрономии.