Улугбек

«Все его сородичи ушли в небытие. Кто вспоминает их в наше время? Но... он протянул руку к науке и добился многого...».

Навои (об Улугбеке) XV век.

Огромный тяжелый обоз, «угрук», армии Тимура во время второго «пятилетнего» похода на Иран и переднеазиатские области был надолго оставлен в городе Султанин. При нем среди жен и других членов семьи великого эмира находилась беременная жена младшего сына Тимура, семнадцатилетнего Шахруха, Гаухар-Шад-Ага, которая была дочерью Гияс-ад-дина тарахана, одного из представителей джагатайской знати. Здесь, в походной обстановке, 22 марта 1394 года она произвела на свет сына, которому дали имя Мухаммед-Тарагай. Военные действия шли в то время в Месопотамии, где за день до получения известия о рождении внука Тимуру сдался город Мардин, население которого по случаю радостного семейного события получило пощаду и даже было освобождено от уплаты обусловленной контрибуции. При таких обстоятельствах вступил в жизнь будущий правитель Мавераннахра, позднее более известный под своим прозвищем как «Улугбек»¹.

По придворному обычаю, он маленьким мальчиком был отнят от родителей и передан на попечение старшей жены Тимура Сарай-Мульк-ханым. Вместе с угруком он не раз следовал за армией Тимура. Даже в индийский поход четырехлетний царевич сопровождал деда до Кабула и не был взят в Дели лишь из боязни, что климат Индии вредно отзовется на здоровье ребенка. Десяти лет от роду его женили, а при дворе он принимал участие в церемониале приема посольств из Китая и Испании. Во время грандиозно задуманного похода на Китай ему были назначены в удел Ташкент, Сайрам, Яны (Джамбул), Ашпара и весь Моголистан, который предстояло еще покорить. Вслед за неожиданно наступившей в феврале 1405 года смертью Тимура, прервавшей это военное предприятие, началась длительная борьба за самаркандский престол, причем Улугбек, получив опекуном эмира Мелик-шаха, почти все время находился при отце. После победы Шахруха над Халиль-Султаном и занятия Самарканда, в конце 1409 года Улугбек был торжественно объявлен его правителем, хотя действительная власть находилась в руках его опекуна. Когда стараниями Мелик-Шаха были усмирены и устранены все мятежно настроенные эмиры, он в 1411 году был смещен, переведен в Герат, и семнадцатилетний Улугбек сделался самостоятельным правителем Мавераннахра и прилежащих с северо-запада областей до Саганака и с северо-востока до Ашпары. Почти номинальным было признание главой государства сидевшего на Гератском престоле Шахруха, так как и войска и доходы с подчиненных Улугбеку областей всецело оставались в распоряжении последнего². Шахрух вообще был самодержцем только по имени. Фактически государством управляли его старшая жена Гаухар-Шад-Ага, его сыновья и вельможи.

В 1413 году Улугбек присоединил к своим владениям Фергану. Позднее он совершал походы в Моголистан. Понеся в 1427 году на Сыр-Дарье серьезное поражение, он почти до конца жизни не принимал лично участия в походах.

Ему пришлось быть правителем в период расцвета придворной феодальной культуры в Средней Азии и притом в довольно прочно сложившемся военно-феодальном государстве, в котором сохраняли большую роль испольные аренды, харадж и отчасти рабство. Внутри его наметился рост влияния городского патрициата и мелких сельских феодалов, возглавляемых заметно усилившимся духовенством, которое опиралось на огромные вакуфные имущества. Хотя классовые противоречия внутри общества не проявлялись тогда в форме народных движений, и до 1447 года в государстве Улугбека не упоминается ни о каких восстаниях, все же он не пользовался симпатией широких масс, несмотря на то, что в его правление были очень снижены земельные подати. Вместе с тем, придавая большое значение «тамге», т. е. сбору с ремесленной промышленности и торговли, он навлек на себя неудовольствие ремесленников, купцов и духовенства. Очень сильную оппозицию составляли шейхи дервишских орденов (особенно накшбендиев), открыто нападавшие за отступления от правил шариата на Улугбека и бывшего на его стороне самаркандского шейх-ал-ислама, Исам-ад-дина, принадлежавшего к аристократическим кругам общества.

Чтобы расположить в свою пользу духовенство, связанное с книжным богословием, по распоряжению Улугбека был возведен ряд парадных культовых зданий: медресе в Бухаре (1417), в Самарканде (1420)³ и в Гиждуване (1432/3), мечеть в Кеше (Шахрисябзе, 1435/6), ханако или общежитие суфиев на самаркандском Регистане (после 1423 года).

Рис. 3. Медресе Улугбека в Самарканде

Наибольшая строительная деятельность была развернута в самой столице. Здесь, кроме упомянутых уже сооружений, в группе мавзолеев, подле высоко почитавшейся мнимой могилы племянника пророка Мухаммеда, Кусам бен-Аббаса, ют имени малолетнего сына Улугбека, Абд-ал Азиса, в 1434/5 году был воздвигнут эффектный, перекрытый куполом вход. По-видимому, при его же участии выстроен был сохранившийся доныне мавзолей над могилой признанного святым хаджи Абди-Даруна, араба по происхождению, бывшего казием в Самарканде некоторое время спустя после арабского завоевания. Не забыта была и усыпальница деда, получившая под руководством персидского архитектора, Мухаммеда, бен Махмуда из Исфагани новое внешнее оформление. Внутри же в окружении чудесной мраморной решетки появились вторые верхние намогильные плиты, причем над могилой самого Тимура надгробие было сделано из темно-зеленого нефрита. Наряду с этим, на Регистане по приказанию Улугбека выстроили великолепную баню, лучшую не только в Самарканде, но и во всем Хоросане, пол которой был выложен камнем разных пород, а рядом с площадью возвели большой караван-сарай, «Мирзои», завещанный в вакф самаркандскому медресе⁴. В некоторых из этих зданий, как самаркандское медресе и выстроенная против него ханака с огромным куполом, явно выражалось стремление к массивным формам и грандиозным масштабам. И во всех дошедших до нас от этой эпохи самаркандских памятниках чувствуется глубокий эстетический вкус к стройным пропорциям и высокохудожественной изящной дорогой отделке, без излишнего злоупотребления ею.

Потребности отличавшегося большой пышностью двора Улугбека вполне удовлетворялись теми многочисленными садами-парками с роскошными дворцами посреди них, которые оставались от времени Тимура. Один из них, видимо, был даже устроен специально для малолетнего внука, почему и носил его имя. Тем не менее, Улугбек рядом с садом «Багимайдан» (к северу от Афрасиаба), где находился двухэтажный дворец Чильсутун, велел разбить еще небольшой сад (багча), в котором под открытым айваном был установлен громадный трон, сделанный из привезенного из далеких мест одного цельного камня. В том же саду построили павильон, у которого панель была выложена доставленными из Китая фарфоровыми плитками, а на стенах поместили специально выписанные оттуда же мозаичные картины.

Сын своей эпохи и представитель своего класса, внук мирового завоевателя и наследник его пышной столицы, крупный феодал, в борьбе отстаивавший свои права, государь, членивший свои дни между государственными делами, походами, шумными пирами и гаремом с пятью женами и шестью официальными наложницами, страстный охотник, ведущий даже счет убитой дичи, аристократ по происхождению, Улугбек был, вместе с тем, по своему развитию много выше прочих современных ему членов династии Тимуридов и принадлежал к высшему культурному кругу своего времени. Этому он вряд ли много обязан своей первой воспитательнице, престарелой царице Сарай-Мульк-ханым или своему опекуну, могущественному эмиру Шах-Мелику, всю жизнь посвятившему кипучей государственной службе. Обстановка, в которой протекала молодость Улугбека, едва ли способствовала тому, чтобы он получил лучшее образование по сравнению с другими царевичами. И развить и удовлетворить свои склонности и стремления к науке он имел полную возможность, лишь сделавшись правителем в Самарканде, где продолжали проживать некоторые представители науки и искусства Ирана, когда-то разными путями и принудительными средствами привлеченные туда Тимуром.

Улугбек обладал познаниями в персидской литературе и по некоторым вопросам вел дискуссионную переписку со своими братьями, Ибрагимом и знатоком в этой области Байсункаром, причем отдавал предпочтение знаменитому поэту Низами по сравнению с индийским поэтом Хусрау Дехлеви, что, между прочим, находится в соответствии со взглядами и вкусами современных специалистов иранской поэзии. В свите самаркандского двора Улугбека числился ряд поэтов, наиболее талантливым из которых, «царем поэтов», считался Кемаль Бадахши. В ту пору начались попытки создать турецкую поэзию в подражание персидской, и до нас дошло несколько стихотворений Секкаки, в которых он воспевает Улугбека на его родном языке, говоря в одном из них, что «небо должно еще много лет совершать свой кругооборот, прежде чем оно вновь создаст такого турецкого поэта, как я, и такого ученого царя, как ты». Есть известие, что Улугбек и сам писал стихи на персидском языке⁵.

Большую склонность он питал к точным наукам, в основном к арифметике, геометрии и астрономии, занятия которыми, по-видимому, способствовали тому, что он проникся идеей общечеловеческого прогресса. Это нашло отражение в явно ошибочном, но характерном для эпохи мнении, изложенном в предисловии к астрономическим таблицам, будто к самым прочным результатам приводят занятия наукой, поскольку на них не отражается смена религий, национальностей и языков. В этом отношении для просвещенной эпохи Улугбека и для него самого не менее характерна мысль, запечатленная в надписи на главных входных дверях его бухарского медресе: «Стремление к знанию — обязанность каждого мусульманина и мусульманки», что ни тогда, ни позднее не получило практического осуществления.

Пока остается невыясненным, читал ли сам Улугбек лекции в своем самаркандском медресе, как об этом упоминается в одном очень позднем источнике, или он, персонально принимая участие, по данным XVI века, в его постройке, не порывал только личных связей с теми учеными, которые вели в нем научную работу в интересовавших его областях знания. Несомненно только, что самое тесное общение с видными математиками и астрономами и подлинно глубокий интерес к разрешению астрономических задач привели Улугбека к сооружению прославившей его обсерватории.

Примечания

1. Турецкий термин «бег» (искаженное — «бек») в XIV—XV вв. в Средней Азии соответствовал персидскому слову «эмир». В том, что старший, сын Шахруха получил в младенческом возрасте титул «Улугбек», т. е. «великий эмир», еще при жизни Тимура, который также именовался «великим эмиром», можно чувствовать намек, что дед готовил его к особой роли в государстве, может быть видя в нем одного из возможных наследников престола.

2. Улугбек, как и Тимур, имел при себе подставных ханов из чингизидов, от имени которых издавал ярлыки, но сами они содержались взаперти в Хаятихан («ханской ограде») в восточной части города.

3. В Самарканде было построено при Улугбеке, по-видимому, еще одно медресе от имени его малолетнего сына Абдуллы, родившегося в 1420 году.

4. Из других крупных зданий, появившихся в Самарканде в эпоху правления Улугбека, можно отметить к югу от Регистана новую соборную мечеть Алике Кукельташа, возведенную бывшим воспитателем Шахруха (остатки ее разобраны в конце XVIII века для ремонта медресе Ходжа Ахрара) и общественные бани шейх-ал-ислама Исам-ад-дина. Их открытие сопровождалось пиром, на который глава самаркандского духовенства пригласил женщин-певиц, что вызвало выступление против него мухтасиба (наблюдателя за общественной нравственностью), задавшего якобы ему вопрос в резкой форме: «Шейх ал Ислам без ислама! По какому мазхабу (толку) дозволяется мужчинам и женщинам сидеть вместе и петь?»

5. От имени Улугбека написан один исторический труд «История четырех улусов», в составлении которого он, по свидетельству Хондемира, по-видимому, не принимал участия.