Первые лекции

Наша семья часто кочевала из одного города в другой, поэтому, казалось бы, для меня было привычным делом собраться в дорогу. Но одно дело переезжать с семьей по заштатным городам провинции и совсем другое — уехать одному и жить одному в Москве, пытаясь поступить в университет.

Дома всем было понятно мое волнение. И мать хотя бы на несколько дней решила поехать со мной..

Приехали мы в августе 1893 года. Мать оставила меня на иждивении знакомой семьи, прибывшей сюда тоже по случаю поступления сына в университет.

Я подал заявление и, к великой своей радости, был принят на математическое отделение физико-математического факультета.

Первого сентября начались занятия. С непередаваемым чувством волнения входил я в чугунные ворота университета. С благоговением смотрел на строгое классическое здание, на простой и величественный памятник Ломоносову.

По широкой белой лестнице поднялся я на балюстраду, обрамленную колонками, и вошел в высокую светлую аудиторию. Ряды скамеек, поднимающиеся амфитеатром, полные торжественности студенты — все так не походило на привычную будничную обстановку гимназического класса.

В мое время студенты приходили на лекции в такой форме: темно-зеленый суконный сюртук с голубым воротником и медными золочеными пуговицами с изображением орла. К сюртуку полагались шпага и фуражка из зеленого сукна с голубым околышем. Потом было разрешено приходить на занятия в серых суконных тужурках с отложным воротником, отделанным двумя синими полосками, и с такими же пуговицами, как у сюртука.

В летнее время форма отличалась только светлым цветом.

Первую лекцию, которую я слушал, читал математик Василий Яковлевич Цингер. Величественная фигура профессора, одетого в строгий форменный сюртук, и его громкий голос оставляли неизгладимое впечатление.

Тихов — студент Московского университета.

После занятий я брел домой, еще не веря в свое счастье: я студент Московского университета!

Пришел домой и, конечно, не смог удержаться от восторга: за обедом громко рассказывал обо всем, что слышал на лекции, обо всем, что видел.

На первом курсе мне довелось слушать замечательного физика профессора Александра Григорьевича Столетова. Его лекции отличались ясностью и красотой изложения. Опыты, которыми они сопровождались, блестяще подготавливал и показывал в то время скромный лаборант, а впоследствии известный физик Иван Филиппович Усагин. Фамилии его соответствовали громадные, как у Тараса Бульбы, усы.

Иногда Столетов рисковал сам показать какой-нибудь опыт, но у него ничего не выходило. Он то нажал не ту кнопку, то брал не тот предмет, то что-нибудь путал и тогда жалобным голосом взывал: «Иван Филиппович! Иван Филиппович!» Усагин подходил к прибору, и опыт удавался.

Помню, на одной лекции Столетов говорил, что если бы не было сопротивления воздуха, то все тела на земле падали бы с одинаковой скоростью. Пока профессор объяснял суть этого явления, Усагин незаметно поднялся на небольшой балкончик.

Закончив, Столетов поднял голову к балкончику и сделал знак лаборанту. Тот выпустил из рук большой медный пятачок, на котором лежал кружок такого же диаметра из легкого картона. Оба кружка под действием силы тяжести падали на пол, будто склеенные. Картонный кружок, лежавший на пятачке, совершенно не испытывал сопротивления воздуха.

Опыт был очень наглядным.

На лекциях Столетова я видел первый игрушечный трамвай, который двигался под потолком аудитории на латунных рельсах. А в Москве в то время ходили конки, запряженные парой лошадей.

Экзаменатором Столетов был очень строгим, и студенты его боялись.

Летом 1894 года мои родители решили переехать в Москву. Отец получил должность на Московско-Курской железной дороге. Была снята довольно большая квартира у Петровских ворот, и мать приняла на полный пансион нескольких студентов, чем поддерживала наш скудный бюджет.

Кроме того, она давала уроки музыки на рояле и играла танцы на частных вечерах. Вообще моя мать была очень энергичной и трудолюбивой, и если я до некоторой степени обладаю этими качествами, то я унаследовал их в основном от нее.