Глава седьмая. Попытки реабилитации геоцентризма

1

В развитии наших знаний о строении и размерах Вселенной и положении в ней Земли можно отметить три основных, наиболее существенных этапа.

Вначале было осознано, что Земля — это планета, т. е. небесное тело, входящее в состав Солнечной системы — целой группы планет, движущихся вокруг Солнца. Потом было установлено, что Солнце — это звезда, а вся Солнечная система представляет лишь ничтожную часть галактики — колоссальной системы звезд. Наконец, оказалось, что наша звездная система — лишь чрезвычайно малая часть еще более обширной системы мира галактик — метагалактики. Бесспорно, что и метагалактика также не составляет предела Вселенной.

Первый этап непосредственно связан с именем Коперника и его великих последователей — Галилея, Кеплера и Ньютона. Мы видели, что именно с Коперника началось бурное развитие современной астрономической науки.

В настоящее время в Солнечной системе известно девять больших планет, причем три из них (Уран, Нептун, Плутон) невидимы невооруженным глазом и были открыты в разное время с помощью телескопа. Земля — это как бы двойная планета, так как вокруг нее обращается Луна, довольно большой спутник, который по объему в 50 раз, а по массе в 80 раз меньше земного шара. Что же касается других планет, то у большинства также имеются свои луны у Юпитера их 12, у Сатурна 9 лун, так что каждая из этих планет представляет как бы миниатюрную Солнечную систему. Два же спутника Юпитера, каждый в отдельности, по размерам превышают не только нашу Луну, но и планету Меркурий, наименьшую из больших планет.

Планеты Юпитер, Сатурн, Уран и Нептун гораздо больше и массивнее Земли. Так, Юпитер, самая большая из этих планет, превышает земной шар по объему в 1312 раз и по массе в 317 раз. Самое большое тело Солнечной системы — Солнце, так как по объему оно больше Земли в 1 300 000 раз, а Юпитера в 1000 раз. Что же касается массы Солнца, то она превосходит массу Земли в 330 000 раз, а массу всех планет, вместе взятых, в 750 раз.

Одной из особенностей Солнечной системы являются ее очень большие размеры. Земля, третья планета от Солнца, отстоит от него на расстоянии почти 150 миллионов километров. Крайняя же планета Плутон примерно в 40 раз дальше отстоит от Солнца, чем Земля, так что радиус Солнечной системы составляет около 6 миллиардов километров. Земля находится на расстоянии 200 солнечных радиусов, а Плутон в 8000, и планеты занимают ничтожно малую часть пространства Солнечной системы.

Орбиты планет имеют форму эллипса, но в общем мало отличаются от окружностей, вследствие чего расстояния планет от Солнца колеблются в сравнительно небольших пределах. При этом характерно, что орбиты планет лежат очень близко к одной плоскости, почти совпадающей с плоскостью экватора Солнца, так что всю Солнечную систему можно считать плоским образованием. Замечательно и то, что обращение всех без исключения планет вокруг Солнца происходит в одном и том же направлении, совпадающем с направлением вращения самого Солнца вокруг своей оси.

Природа планет различна, т. е. на них имеются неодинаковые физические условия: на одних теплее, чем на Земле, на других холоднее; на одних есть атмосфера, хотя и другого состава, чем у Земли, на других ее нет. Особый интерес представляют наши ближайшие соседи — Венера и Марс, так как по своим физическим свойствам они во многих отношениях приближаются к Земле, и поэтому обсуждается вопрос о возможности на этих планетах органической жизни.

Мы видели, что благодаря Копернику геоцентризм был заменен гелиоцентризмом, т. е. стали считать, что в центре Вселенной находится Солнце как главное тело Солнечной системы. Хотя Бруно и утверждал, что каждая звезда является солнцем, в течение долгого времени очень мало знали о природе, размерах, массе и т. д. звезд, и поэтому не была ясна роль, которую играет Солнце в звездном мире. На втором из упомянутых выше этапов развития наших знаний о Вселенной (он начался в конце XVIII в.) была создана новая отрасль науки о небе — звездная астрономия, которая и разрешила вопрос о месте звезд в картине мироздания.

Оказалось, что расстояние от нас до ближайшей к нам звезды, названной Проксима, составляет около 40 миллионов, помноженных на миллион километров. Значит, эта звезда отстоит от Солнца почти в 7 тысяч раз дальше планеты Плутон, так что в это расстояние вместилось бы около 3500 Солнечных систем, уложенных в один непрерывный ряд. Если расстояние, отделяющее Землю от Солнца, свет пробегает лишь немногим более, чем за 8 минут, то от самой близкой звезды свет доходит в четыре с половиной года.

С 1838 г., когда началось определение расстояний до ближайших к нам звезд, стало ясно, что все звезды являются солнцами. Это огромные раскаленные тела, расстояния между которыми в миллион раз превосходят их поперечники. Установлено, что в мире звезд царит весьма большое разнообразие, т. е. все они отличаются друг от друга либо массами, либо объемами, либо светимостью, либо тем, другим и третьим одновременно. Эти тела только кажутся неподвижными, а в действительности они, как и Солнце, перемещаются друг относительно друга обычно со скоростью десятков километров в секунду.

Все звезды, которые мы видим как отдельные светящиеся точки (в том числе, разумеется, паше Солнце), образуют одно целое, т. е. входят в состав колоссальной системы. Астрономы назвали ее Галактикой (от греческого слова «галактикос» — молочный), так как мы наблюдаем ее в виде Млечного Пути — серебристой полосы, тянущейся через весь небосвод. Эта звездная система напоминает светящийся «остров» в темном океане, причем она содержит не меньше 100 миллиардов звезд. Размеры этой системы огромны: световой луч, летящий со скоростью 300 тысяч километров в секунду, пересек бы ее примерно в 100 тысяч лет.

Третий этап в развитии наших знаний о Вселенной начался буквально на наших глазах и привел к возникновению еще одного раздела науки о небе — внегалактической астрономии.

Оказалось, что существуют такие области космического пространства, где основными мировыми образованиями являются уже не планеты и даже не отдельные звезды, а галактики, состоящие из многих миллиардов звезд. По-видимому, характерной чертой в распределении галактик является их тенденция к скучиванию, к образованию скоплений. В связи с этим астрономическая наука уже подходит к вопросу о строении «сверхсистемы» галактик — метагалактики.

Все эти достижения астрономической науки имеют огромное идеологическое значение. Они ярко свидетельствуют о справедливости широко понятого коперниканства, резко противоречащего библейско-евангельскому представлению о мире. Следовательно, теперь уже просто нелепо думать о том, что Земля занимает во Вселенной какое-то особенное, исключительно место.

Несмотря на это, борьба с коперниканством в рамках классово-антагонистического общества не прекращается, хотя и принимает самые различные формы. Совершенно понятно, что она является лишь выражением исконной борьбы между наукой и религией. Эта вражда двух направлений человеческой мысли не исчезнет до тех пор, пока не будут уничтожены все те социальные условия, которые порождают и поддерживают религию. Борьба науки с религией — это не чисто идейная борьба, ведущаяся лишь в области мысли: она стоит в глубочайшей связи с определенными социально-экономическими условиями. Классовые интересы буржуазии заставляют многих буржуазных ученых выступать в роли «дипломированных лакеев поповщины», искать новые пути «примирения» религии с наукой. В действительности, как это ясно само собой, такое «примирение» сводится к извращению и фальсификации истинно научного мировоззрения.

Уже на примере физика Брюстера мы могли убедиться в том, что даже представители естествознания нередко пытаются исказить и обезвредить научные выводы, противоречащие религиозному мировоззрению. На основании такого рода фактов церковники заявляют, что верующими являются не только малообразованные люди, но и знаменитые ученые, что якобы доказывает, что религия вполне совместима с наукой. Нечего и говорить о том, что религиозность таких ученых свидетельствует об их непоследовательности, т. с. недостаточной логичности, так как объективно выводы их науки с неизбежностью ведут к материализму, а тем самым и к атеизму. Чем же вызвана эта их непоследовательность?

Прежде всего, надо иметь в виду социальное окружение ученых, влияние на них предрассудков среды, в которой им приходится жить и вращаться. Ведь в эксплуататорском обществе ученые, как правило, являются выходцами из среды господствующих классов, заинтересованных в сохранении религии, и это сильно мешает им критически относиться к религиозным представлениям. Однако дело не только в этом, а в том еще, что ученому, сделавшему открытие в той или иной области знания, всегда приходится сталкиваться с различными вопросами общетеоретического характера, т. е. с вопросами, имеющими отношение к формированию мировоззрения в целом — с философскими вопросами. Но правильный ответ на эти вопросы даст лишь единственная научная философия — диалектический материализм, который до конца изгоняет из мировоззрения религиозные моменты. Эта философия — теоретическая основа коммунистических партий — неприемлема для многих ученых буржуазных стран по политическим соображениям, и поэтому они нередко остаются в плену религиозного мировоззрения.

Таким образом, ясно, что вопросы мировоззрения партийны, а вследствие этого широкие научные обобщения, неразрывно связанные с интересами определенных групп, имеют классовый характер. Во всяком случае учение Коперника, положившее начало современной астрономии, имело не только научное, но и политическое значение. Ведь, сокрушая авторитет церкви в вопросах науки, оно помогало всем тем, кто стремился к уничтожению феодализма. Церковь боялась, что если народные массы узнают о ложности библейского учения о Вселенной, то они могут усомниться и в учении церкви о том, что один и тот же бог создал Солнце, чтобы оно служило для освещения Земли и повелел рабам беспрекословно служить своим господам.

Победа «коперниковской ереси», зародившейся в астрономической науке в самом конце средневековья, была связана с победой буржуазного общества. Это общество, придя на смену крепостническому, было заинтересовано в прогрессе точных наук, так как оно нуждалось в развитии производительных сил.

В результате победы буржуазии церковь вынуждена была приспособиться к новым общественным условиям, к успехам науки и техники. Примирилась она и с учением Коперника, по, как мы видели, оставалась очень недовольна теми выводами, которые неизбежно связаны с отрицанием антропогеоцентризма. Поэтому богословам было весьма по душе то обстоятельство, что время от времени появлялись наивные чудаки или же просто ловкие шарлатаны, которые с «ученым видом» внушали, будто учение Коперника заключает в себе массу вопиющих противоречий и, следовательно, все еще окончательно не доказано.

В этом отношении особенно характерна позиция немецкого педагога доктора Карла Шейфера, который цель своей жизни усматривал в опровержении коперниканства. В целом ряде лекций, брошюр и книг в 60-х годах прошлого века этот «доктор» уверял, что учение Коперника не что иное, как «ученое шарлатанство последнего времени», что учение это якобы завело ученых в безвыходный тупик, что астрономия должна вернуться к докоперниковскому, религиозно-библейскому представлению о неподвижности Земли в центре Вселенной. Шейфер не скрывал того, что его «критика» коперниканства «вызвана исключительно религиозными соображениями», так как отрицание антропогеоцентрического мировоззрения означает отказ от ряда основных положений всякого вероучения. Он подчеркивал, что хотя «библия не учебник естествознания», нельзя вместе с тем забывать, что вся «философия» «священного писания» основана на идее единичности Земли во Вселенной и на представлении, что человек — венец творения. Поэтому Шепфер говорил, что если прав Коперник, то «библия — это не более как простая книга, некоторые места которой можно при случае игнорировать, как стесняющие свободу мышления». Одновременно с Шепфером сходные антикоперниковские идеи выдвинул английский «критик» Моррисон, который попросту пытался оправдать астрологию.

В нападках на учение Коперника не было недостатка и в России. Так, в изданной в Москве в 1815 г. анонимной книге «Разрушение коперниковой системы» (автором ее, как недавно выяснилось, был православный священник И.А. Сокольский) учение Коперника объявляется «произвольным вымыслом», который «противоречит здравому смыслу и всеобщим истинам». Даже в 1914 г. вышла брошюра монаха Немцова под заглавием «Круг земли неподвижен, солнце ходит». Она снабжена таким подзаголовком: «Доказано из книг священного писания и из творений святых отцов». В сущности же никаких доказательств в пользу неподвижности Земли и движения Солнца вокруг Земли этот монах, конечно, не приводит, ограничиваясь лишь чисто религиозными «свидетельствами». И все же в том же году эта безграмотная брошюра вышла вторым изданием и никто из православных богословов не указал ее автору на несуразность его затеи.

Несмотря на то, что в XIX в. в России не было запрета учения Коперника, среди православных богословов было немало противников этого учения. Если одни церковники пробовали согласовать учение Коперника с библейской картиной мира, то другие прямо приветствовали всевозможные попытки опровержения этого учения. Поэтому они в 1876 г. выпустили перевод книги Шепфера «Противоречия в астрономии, проявляющиеся рядом с принятием системы Коперника и исчезающие при гипотезе ей противоположной» и заявили, что она «достойна научного интереса и серьезного внимания читающей публики». Однако читатели (в том числе и религиозно настроенные) хладнокровно отнеслись к этой книге, выпущенной в количестве 1200 экземпляров, — она расходилась чрезвычайно медленно.

В своей книге Шепфер с «божьей помощью» брался окончательно опровергнуть учение Коперника, так как, в согласии с религиозно-библейским представлением о единичности Земли во Вселенной, не хотел мириться с представлением, что Земля является лишь одной из планет. Шепфер говорил астрономам: «Снимите опалу с нашего земного шара, освободите его от позора планетизма!». Оп не только пытался доказать, что учение Коперника якобы не справилось с выдвинутыми против него возражениями, по и попросту отвергал все достижения современной астрономии: законы Кеплера, закон всемирного тяготения, годовые параллаксы звезд, спектроскопию небесных тел и т. д. Шепфер уверял, что «современные астрономы знают о небе столько же, сколько знали о нем в древности» и что все наши заключения о движениях, расстояниях, размерах, массах, температурах, составе и т. д. небесных тел «представляют собой не более, как пустые мечты пылкого детского воображения». При этом он пророчествовал: «Придет время, когда астрономы вернутся к геоцентрической системе, т. е. когда они будут считать, что Земля является центральным телом Вселенной, около которого сосредоточивается движение всех светил».

Не останавливаясь на «аргументации» Шепфера и ему подобных, отметим, что судьба всякой научной гипотезы решается практикой, в том числе, разумеется, опытом и наблюдением, опровергающими или подтверждающими вытекающие из нее выводы. Система Коперника нашла особенно блестящее подтверждение в замечательных открытиях двух выдающихся астрономов — Леверье и Адамса. Они независимо друг от друга на основании небесной механики Ньютона — Лапласа в 1846 г. не только теоретически доказали, что должна существовать еще одна, неизвестная до тех пор планета (Нептун), по и определили посредством вычислений место, занимаемое ею в пространстве, причем астроном Галле вскоре действительно нашел эту планету примерно на указанном месте. Немного раньше, в 1837 г., знаменитый русский астроном В.Я. Струве (1793—1864) определил годовой параллакс одной звезды, т. е. угол, под которым со звезды виден радиус (полуось) земной орбиты. Вскоре этот угол был определен у многих других звезд, а он есть не что иное, как отражение на небе действительного движения Земли вокруг Солнца.

Запуск искусственных спутников Земли и космических ракет, открывший новую эру космических полетов, воочию показал, что запоздалые защитники антропогеоцентризма типа Шепфера оказались очень уж плохими пророками. Верно лишь то, что и после Коперника Земля продолжала оставаться основной платформой, на которой были расположены паши наблюдательные устройства, т. е. она оставалась той «системой отсчета», с которой производились наблюдения небесных тел. Ибо в какой бы «системе отсчета» астрономы ни производили теоретические расчеты движений небесных тел, им было необходимо в конце концов привести результаты этих расчетов к системе, связанной с Землей, для того, чтобы сравнить с результатами наблюдений, т. е. применить критерий практики.

«Таким образом, — отмечает выдающийся советский астрофизик В. Амбарцумян, — геоцентризм оказался преодоленным и в практическом отношении. Мы стали смотреть на космос, на окружающий нас мир и на многие практические вопросы с гораздо более широкой точки зрения, чем до сих пор. Больше того, создание искусственных спутников Земли и искусственной планеты, огромные перспективы, которые сейчас открываются в области межпланетных сообщений, дальнейшее освоение космического пространства ставят перед нами такую большую проблему, как проблема взаимоотношений человека с космосом, с гораздо более обширным миром, чем тот, в котором он жил и на который воздействовал до сих пор»¹.

Следует отметить, что одной из форм борьбы фидеистов с коперниканством является стремление реабилитировать докоперниковские воззрения путем создания каких-то других вариантов антропогеоцентризма. Так была сделана попытка доказать, что хотя Земля и не занимает центрального положения в Солнечной системе, но она все же является центром еще более колоссальной космической системы — Галактики, ибо, мол, Солнце, вокруг которого обращается Земля, находится в центре всей звездной системы. В основу этого «доказательства» был положен установленный великим астрономом В. Гершелем (1738—1822) факт, что «звездная плотность», т. е. число звезд различной яркости в единице объема пространства, убывает по всем направлениям от того места, где находится Солнце. А между тем наше Солнце — самая обыкновенная звезда, и поэтому невероятно, чтобы оно случайно оказалось в центре всей огромной звездной системы.

Хорошо понимал это и сам Гершель, так что он, конечно, не был геоцентристом. Но в то время не было данных ни о расстояниях до звезд, ни об их светимости, и поэтому предположение о том, что Солнце находится в центре Галактики, было для него неизбежной условной предпосылкой.

Неправильность представления о центральном положении Солнца в Галактике впервые выявил В.Я. Струве. Он показал, что уменьшение звездной плотности по мере удаления от Солнца — это кажущееся явление, и вызвано оно поглощением света в межзвездном пространстве. Теперь мы знаем, что действительной причиной «космического поглощения света» является газово-пылевая материя, рассеянная в мировом пространстве. Так окончилась неудачей еще одна попытка «обосновать» в модернизированном виде представление об особенном положении Земли во Вселенной.

Однако и после этого фидеисты не прекращали своих ухищрений, хотя они уже не берутся отстаивать геоцентризм в его старом первозданном виде. Во второй половине XIX в. и в самом начале XX в. они стали настаивать на том, что наша Галактика якобы является «единственной» во Вселенной, что за ее пределами уже нет никаких космических образований. Это отражение идеализма в астрономической науке привело к представлению, будто спиральные туманности находятся в системе Млечного пути, а не за ее пределами, так что эта звездная система является единственным «островом» в мировом пространстве. Но с 1924 г. — после открытия выдающегося американского астронома Э. Хаббла и дальнейших исследований — этот взгляд потерпел крах: стало ясно, что спиральные туманности являются отдельными галактиками, т. е. имеют звездную природу и находятся далеко за пределами нашей Галактики. С тех пор существование несчетного количества других галактик и рядовой характер нашей Галактики является неоспоримым фактом — общеобязательной истиной для всех людей — даже для фидеистов.

В начале XX в. выяснилось, что знаменитая гипотеза Канта — Лапласа об образовании планетной системы не в состоянии объяснить ряд фактов и, следовательно, содержит некоторые неправильные положения. В связи с этим появились новые представления о процессе образования планет, и за некоторые из них буквально ухватились фидеисты. Они предприняли ряд попыток доказать уникальность, исключительность, единичность Солнечной системы во всей Галактике и тем самым создать какую-то новую, своеобразную форму геоцентризма.

Дело в том, что из новых космогонических гипотез большой популярностью в течение примерно двух десятилетий пользовалась гипотеза видного английского астронома Дж. Джинса. Эта гипотеза покоится на представлении, что для образования нашей планетной системы якобы нужны были совсем особые условия, которые были порождены случайно некоторой массивной звездой. Именно, звезда в своем движении пролетала настолько близко от Солнца, что оказала на него сильное приливное (притягательное) влияние, вырвав из него часть вещества в виде огромной струи, которая впоследствии распалась на отдельные массы, или «комки» — планеты. Выходит, будто наши планеты возникли после Солнца совершенно случайно и при стечении исключительных, практически неповторимых обстоятельств. Ведь расчеты показывают, что в среднем каждая звезда сближается с другой на расстояние меньшее, чем от Земли до Солнца, только однажды в несколько тысяч миллиардов лет, т. е. в такой промежуток времени, который, примерно, в тысячу раз больше возраста Земли! Улитка, ползущая в произвольном направлении из Москвы, имеет больше шансов встретиться с улиткой, ползущей из Харькова, чем наше Солнце — столкнуться с ближайшей звездой...

Согласно гипотезе Джинса, рождение планет очень далеко от нормального хода жизни звезд, — «это ненормальное и чрезвычайно редкое явление». Выходит, будто планетная система представляет собою исключительное явление в ходе звездной эволюции, т. е. чуть ли не единственное явление во Вселенной. На этом «основании» астроном аббат Маджини даже заявил, будто рождение нашей планетной системы произошло в результате особого божественного предначертания. А отсюда, конечно, недалеко до вывода, что Вселенная существует только для Земли, что человек — избранное творение бога и занимает особое место во Вселенной.

Гипотеза Джинса в известной мере представляла собою не что иное, как антропогеоцентризм, так как она ведет к мысли, что жизнь могла возникнуть только в Солнечной системе, а именно — на Земле. Сам Джинс, идя навстречу сторонникам поповщины, писал: «Когда мы думали о каждой звезде, как о центре системы, создающей жизнь, человеческая жизнь казалась ничтожной; она составляла невообразимо ничтожную частицу всей жизни Вселенной». Новый взгляд, по его словам, заставляет нас считать, что жизнь на Земле составляет подавляющую часть всей жизни во Вселенной.

В настоящее время уже не подлежит сомнению, что взгляды Джинса об образовании планет, столь широко пропагандируемые фидеистами, не имеют под собой научной основы. С одной стороны, выяснилось, что они неправильны с механической точки зрения, ибо значительная часть вырванного из Солнца вещества упала бы обратно, а оставшиеся части обращались бы вокруг Солнца сравнительно близко от него по сильно вытянутым орбитам, совершенно не похожим на планетные. В этом случае планетная система имела бы прямо-таки крошечные размеры: самая удаленная планета (Плутон) была бы значительно ближе к Солнцу, чем самая близкая (Меркурий). С другой стороны, астроном Э. Хольмберг в 1937 г. на основании своих исследований видимых смещений ряда наиболее близких к нам звезд (изменений в величинах параллаксов этих звезд) установил наличие около них невидимых спутников. При этом Хольмберг определил массы темных спутников звезд и показал, что они являются планетоподобными телами, так как их массы оказались близкими к массе Юпитера.

Работы этого астронома были подтверждены другими исследователями и нанесли сокрушительный удар по выводам Джинса об исключительности Солнечной системы, являясь блестящим подтверждением правоты Бруно. Ведь они привели к неоспоримому заключению, что планетные системы представляют широко распространенное явление в звездном мире. Сам Джинс в 1943 г. незадолго до смерти писал, что большой процент звезд должен иметь планеты и что «жизнь гораздо более распространена во Вселенной, чем мы думали».

На примере астронома Фая и биолога Уоллеса мы видели, что одно время фидеисты старались спасти некоторые докоперниковские стороны своего мировоззрения не столько на почве астрономии, сколько на почве биологии, солидаризируясь лишь с идеалистическими (в данном случае виталистическими) воззрениями. Исходя из того, что жизненные явления специфичны и своеобразны, они уверяли, будто жизнь могла возникнуть только при исключительно благоприятных условиях, которые имели место лишь на Земле. Однако витализм настолько дискредитирован наукой, что в наши дни даже идеалистически мыслящие ученые уже не говорят о том, что Земля является единственной обителью жизни во Вселенной.

Из представления о единстве материи и законов ее движения следует, что в процессе образования планетных систем в различных местах Вселенной должны возникать тела, которые по своим свойствам близки к нашей Земле. В таком случае на многих из этих тел раньше или позже должны создаться и такого рода специальные условия, которые необходимы для возникновения и поддержания жизни.

Было бы, конечно, неправильно думать, что на других мирах жизнь развивалась по «земному образцу», так как каждый мир имел свои своеобразные свойства, и в зависимости от этих свойств жизнь должна была развиваться своим путем, отливаться в разные формы.

Энгельс, отметивший, что «вместе с... первой клеткой была дана и основа для формообразования всего органического мира»², подчеркивал: «...материя приходит к развитию мыслящих существ в силу самой своей природы, а потому это с необходимостью и происходит во всех тех случаях, когда имеются налицо соответствующие условия...»³. Энгельс указывал, что формирование органического мира, вплоть до возникновения «мыслящего» существа, совершается необходимо, ибо «...материя в своем вечном круговороте движется согласно законам, которые на определенной ступени — то тут, то там с необходимостью порождают в органических существах мыслящий дух»⁴.

Таким образом, возникновение в органическом мире мыслящего духа является необходимостью, но эта необходимость осуществляется лишь тогда, когда «имеются налицо соответствующие условия», которые не обязательно везде и всегда одинаковы. А так как условия во Вселенной очень разнообразны, то органическое развитие на той или иной планете не есть нечто автоматическое, механически повторяющееся: на каждой из них, в зависимости от условий, оно должно принять свою особую, своеобразную форму.

Важно то, что материя из себя при определенных условиях порождает живые тела, что жизнь не есть исключительное явление во Вселенной. Энгельс писал, что «...как бы долго ни длилось время, пока в какой-нибудь солнечной системе и только на одной планете не создались условия для органической жизни; сколько бы бесчисленных органических существ ни должно было раньше возникнуть и погибнуть, прежде чем из их среды разовьются животные со способным к мышлению мозгом, находя на короткий срок пригодные для своей жизни условия, чтобы затем быть тоже истребленными без милосердия, — у нас есть уверенность, что материя при всех своих превращениях остается вечно одной и той же, что ни один из ее атрибутов никогда не может быть утрачен и что поэтому с той же самой железной необходимостью, с какой она когда-нибудь истребит на земле свой высший цвет — мыслящий дух, она должна будет его снова породить где-нибудь в другом месте и в другое время»⁵.

2

Буржуазия давно уже забыла о том, что она когда-то была революционным классом и, добиваясь власти, борясь с феодализмом, защищала и поддерживала коперниканство. В борьбе с пролетариатом буржуазия заключает все более и более тесный союз с поповщиной, возвращается вспять к феодальной идеологии и воскрешает разного рода мертвые, докоперниковские идеи. В самое последнее время с этой целью особенно используется, с одной стороны, махистская философия, уже давно разгромленная марксизмом, и, с другой стороны, теория относительности Альберта Эйнштейна (1879—1955).

В некоторых популярных астрономических книгах (например, Клейна) не только указано на то, что Осиандер рассматривал учение Коперника как удобную для астрономических вычислений гипотезу, которую не следует считать ни истинной, ни вероятной, но и отмечается, что этот взгляд «вполне соответствует воззрениям современного естествознания». Но это утверждение неверно: «современное естествознание», поскольку оно научно, не фальсифицировано, не может встать на точку зрения Осиандера, так как несомненно то, что Земля действительно совершает суточное и годовое движения. Верно лишь то, что отдельные представители буржуазной мысли стали на точку зрения Осиандера и лозунгом точных наук объявляют: назад к тем авторитетам идеализма и метафизики, на мнения которых опиралось средневековье!

К числу этих ученых нужно отнести прежде всего видного представителя махизма (эмпириокритицизма), историка физических наук Пьера Дюгема (1861—1916). Он доказывал, что точная наука возвращается к принципам средневековой науки, что она ставит своей задачей не объяснение действительности, а лишь описание видимости.

Несмотря на свои оговорки, Дюгем в сущности оправдывает схоластику: он уверяет, что инквизиторы были правы, когда «советовали» Галилею отказаться от своего учения о движении Земли вокруг Солнца, ибо, мол, никакая научная теория не может проникнуть в природу явлений, объяснить действительность, выяснить то, что есть на деле. С точки зрения Дюгема и других махистов, вопрос о том, что вокруг чего движется, есть вопрос не научный, не астрономический, а натурфилософский. Дюгем уверяет, что «возражения» против Галилея со стороны Беллармина и Урбана VIII не были серьезно опровергнуты с тех пор, как они были опубликованы. В факте замены старых физических теорий новыми Дюгем видит доказательство того, что «истина была на стороне Осиандера, Беллармина и папы Урбана VIII, а не на стороне Кеплера и Галилея».

Итак, в начале двадцатого столетия нашелся видный ученый, который, действуя в соответствии с интересами католически настроенных кругов французской буржуазии, оправдывает точку зрения инквизиции в ее борьбе с коперниканцами. Дюгем не выступает в защиту неподвижности Земли и обращения Солнца вокруг нее, но если бы он нашел, что такая гипотеза более удобна для математического описания наблюдаемых явлений, то он, не задумываясь, признал бы Землю неподвижной. Во всяком случае Мах, глава философии «чистого описания» явлений, также утверждал, что учение Коперника лишь «проще и практичнее» учения Птолемея, но что «оба учения одинаково правильны». Однако, как уже было отмечено, простота и практичность учения Коперника вызваны только тем, что оно соответствует действительности, т. е. является объективной истиной.

Дюгем не является исключением. Чем реакционнее становится буржуазия, тем чаще появляются ученые, которые в целях подкрепления реакционной идеологии тянут назад, к средневековью. Так, физик-махист Ф. Франк в речи на съезде физиков в 1929 г. заявил: «В точке зрения инквизиции можно найти нечто соответствующее точке зрения современной теории относительности, согласно которой «нельзя сказать, что Земля «на самом деле» движется, а Солнце стоит». Точно так же свою книгу о теории относительности физик Райс закончил следующей антинаучной сентенцией: «Человек начал свою научную жизнь с убеждения в абсолютной неподвижности Солнца; Ньютон смел эти представления — не стало ничего неподвижного. Теперь же для нас решительно все равно — что считать неподвижным и что «подвижным». Мы можем выбрать все, что нам угодно, и признать неподвижным для нас. Наша Земля пригодна для этого ничуть не меньше, чем любое другое тело, даже еще лучше, так как для нас во многих отношениях удобнее именно ее считать неподвижной».

Не подлежит сомнению, что физик Эйнштейн — творец теории относительности — принадлежит к числу великих реформаторов естествознания. Но было бы неправильно думать, что его теория относительности пользуется в настоящее время исключительной популярностью в буржуазных странах только за ее несомненно большие научные достоинства. Главное здесь в том, что многие из идеологов буржуазии увидели в этой теории средство, позволяющее попытаться в какой-то мере гальванизировать труп библейского мировоззрения и таким образом по существу начать своеобразный пересмотр процессов Бруно и Галилея и реабилитацию отношения инквизиции к коперниканству. Ведь они заявляют, что с точки зрения этой физической теории системы Птолемея и Коперника якобы принципиально равноценны или равноправны, так что невозможно решить, движется ли Земля или же она неподвижна. Выходит, будто противоположение «кажущегося» движения Солнца «истинному» движению Земли лишено всякого реального основания, т. е. основное положение Коперника не имеет никакого смысла.

В 1947 г. физик-идеалист Ангус Эрмитейдж выпустил книгу под весьма характерным названием «Солнце, остановись!» В ней он уверяет, что с точки зрения теории относительности якобы все равно, что сказать: «Земля неподвижна, а весь остальной мир вокруг нее обращается», или же «Земля вращается, а весь остальной мир неподвижен». В связи с этим он отрицает новаторскую роль Коперника в астрономии и утверждает, будто Коперник не сделал никакого великого открытия, а лишь выбрал другую «систему отсчета» — другую систему координат. «Коперник, — пишет он, — сделал выбор, а не открытие, когда он решил считать планеты обращающимися вокруг Солнца, как центрального тела».

Реакционный смысл такого рода выводов из теории относительности довольно откровенно выразил физик-идеалист Ауэрбах, который, касаясь систем Птолемея и Коперника, писал: «В основе старого воззрения лежала вера, основанная на библии; новое учение ей противоречило, и потому через 100 лет после Коперника выдающийся защитник его учения Галилей должен был отречься от негр, хотя и формально. Было бы, однако, совершенно неправильно, как это сотни раз делалось в книгах и на словах, различать системы Птолемея и Коперника по тому признаку, что первая из них ложная, а вторая истинная: обе системы верны, поскольку они точно описывают наблюдаемые явления, но каждая из них имеет смысл только относительный, не высказывает ничего абсолютно»⁶.

Особенно подробно развит этот взгляд у французского астронома Шарля Нордмана, который в двадцатых годах обсуждение вопроса о том, «вращается ли Земля», начинает следующими словами: «Я знал одного старого ученого, который, желая решительно поддержать какое-либо мнение и показать его неоспоримую очевидность, имел обыкновение прибавлять: «Это так же верно, как то, что Земля вращается». Теперь ему пришлось бы отказаться от этого выражения, потому что эта старая проблема, считавшаяся со времени Галилея бесповоротно решенною, удивительным образом вновь становится загадкой. Едва ли нужно говорить о том, что сказочная птица феникс, сгоравшая и внезапно воскресавшая из пепла, чтобы унестись ввысь, не соответствует какой бы то ни было зоологической действительности. Но она представляет собой чрезвычайно подходящий символ для истории развития многих вопросов, в частности вопроса о вращении Земли»⁷.

Нордман уверяет, что накопленные в течение трех столетий и «хорошо согласованные между собой» доказательства движения Земли «не являются доказательствами в точном смысле слова», что спор о движении Земли был основан на «огромном недоразумении», на «неправильной постановке вопроса» и что «вся задача в целом должна решаться с самого начала на новых основаниях». «Теория относительности Эйнштейна, — говорит он, — и поставила эту древнюю задачу, считавшуюся окончательно разрешенной, в совершенно непредвиденную плоскость». Что же касается процессов Галилея, то свое мнение Нордман выражает следующим образом: «Галилей был прав, но и его противники — я рассуждаю, разумеется, с научной точки зрения — не были неправы. Как показали Эйнштейн и его предшественники, правота одного отнюдь не влекла за собой неправоты других, и наоборот... Таким образом, в конце концов теория относительности дает нам полезный урок взаимной снисходительности и терпимости в вопросе, который обсуждался столь напрасно, столь яростно и столь долго. Вращается ли Земля? Да, если это нам удобно; нет, если это вам не нравится...»⁸.

Сам Эйнштейн в вопросе о движении Земли занял примерно такую же позицию, и это — одна из серьезнейших ошибок, допущенных им при интерпретации своей теории. Например, в своей книге, дающей популярное изложение «принципа относительности», Эйнштейн пишет: «Строго говоря, нельзя сказать, что Земля движется... Принципиально такая система [признание подвижности Земли], согласно общей теории относительности, совершенно равноценна всякой другой». Значит, он тоже считал, что благодаря теории относительности борьба между воззрениями Птолемея и Коперника потеряла свой прежний смысл.

Что Эйнштейн продолжал стоять на этой точке зрения видно хотя бы из того, что в 1938 г. Эйнштейн и Инфельд в книге «Эволюция физики» высказались в том смысле, что эта борьба не возникла бы, если бы церковники и коперниканцы сумели, в согласии с теорией относительности, сформулировать физические закономерности так, чтобы эти закономерности остались верными для любой системы координат, движущихся произвольно относительно друг друга. «Любая система координат, — пишут они, — могла бы применяться с одинаковым основанием. Два предположения: «Солнце покоится, а Земля движется» и «Солнце движется, а Земля покоится» — означали бы просто два различных соглашения о двух различных системах координат... Это, в самом деле, оказывается возможным!»⁹

Итак, в XX в., в эпоху гигантских успехов той науки, основания которой были положены учением Коперника о движении Земли, возник спор о том, имел ли смысл конфликт между сторонниками геоцентрической и гелиоцентрической систем мира. Можно ли после этого сомневаться в том, что наука партийна, что и физико-математические науки (астрономия, механика и т. д.) имеют классовый характер, подвергнуты влиянию определенных общественных интересов?!..

Следует, однако, иметь в виду, что этот спор возник в начале XX в. независимо от эйнштейновской теории относительности. Это обстоятельство представляет интерес для истории науки, и поэтому мы уделим ему некоторое внимание.

3

Еще в 1902 г., до провозглашения Эйнштейном своей теории, знаменитый математик Анри Пуанкаре (1854—1912) в книге «Наука и гипотеза» довольно подробно обсуждал вопрос об относительности движения. Результат своих рассуждений он выразил в следующей формуле: «Два предложения — «Земля вертится» и «удобнее предположить, что Земля вертится» — имеют один и тот же смысл и являются тождественными между собой: первое выражает собой решительно то же самое, что и второе». Это заявление Пуанкаре вело к мысли, что утверждение о движении Земли вовсе не соответствует объективной истине, что оно означает лишь субъективное удобство для человека, который не может знать, что в действительности (объективно, независимо от нас) происходит в природе. Такое заключение (оно вполне гармонировало с защищаемой Пуанкаре ошибочной концепцией — «философией удобства») сразу было подхвачено обскурантами, католическими мракобесами и истолковано в качестве мотива для оправдания позиции инквизиторов в процессе, учиненном ими над Галилеем.

Несмотря на то, что Пуанкаре выступил с разъяснениями, не желая быть обвиненным в сочувствии гонителям Галилея, вся его философская концепция с неизбежностью пела к заключению, что католические обскуранты не так уж были неправы, сославшись на него. В то же время нельзя не отметить, что точка зрения Пуанкаре в этом вопросе не отличалась последовательностью: мы здесь имеем дело с расхождением между философом и естествоиспытателем.

Как исследователь природы, Пуанкаре исходил из той точки зрения, что физическая теория бывает тем более верна, чем больше верных соотношений из нее вытекает. Он говорил: «Перед нами видимое суточное движение звезд, суточное движение других небесных тел, а с другой стороны — сплющение Земли, вращение маятника Фуко, вращение циклонов, пассатные ветры и т. д. Для последователя Птолемея все эти явления ничем не связаны между собой; с точки зрения последователя Коперника они производятся одной и той же причиной. Говоря: «Земля вращается», я утверждаю, что эти явления по существу находятся в соотношении друг с другом, и это верно... Что же касается обращения Земли вокруг Солнца, то и здесь мы имеем три явления, которые совершенно не зависимы для сторонника Птолемея и которые восходят к одному и тому же началу с точки зрения последователя Коперника. Это именно: видимые перемещения планет на небесной сфере, аберрация неподвижных звезд, параллакс их. Случайность ли, что все планеты обнаруживают неравенство, которого период равняется году, и что этот период в точности равен периоду аберрации и так же в точности равен периоду параллакса? Припять птолемееву систему значит ответить да; принять систему Коперника — ответить нет. Принимая вторую, мы утверждаем присутствие связи между тремя явлениями, и это верно...»

Свое изложение Пуанкаре заканчивает следующими словами: «В системе Птолемея движения небесных тел не могут быть объяснены действием центральных сил; небесная механика невозможна. Глубокие соотношения между небесными явлениями, раскрываемые нам небесной механикой, суть соотношения верные; утверждать неподвижность Земли значило бы отрицать эти соотношения, а следовательно, — заблуждаться. Таким образом истина, за которую пострадал Галилей, останется истиной, хотя она имеет и не совсем тот смысл, какой представляется профану, и хотя ее настоящий смысл утонченнее, глубже и богаче»¹⁰.

Как видно, Пуанкаре подчеркивал, что, отрицая учение Коперника, мы тем самым отрицаем возможность небесной механики. А отказаться от небесной механики, позволяющей нам делать точные предсказания небесных явлений, не думает, конечно, ни один ученый. К тому же не следует забывать, что мы имеем целый ряд явлений, которые наглядно и убедительно говорят о том, что Земля имеет реальное двойное движение вокруг оси и вокруг Солнца.

В самом деле, замечено, например, что когда вращающейся волчок находится под действием силы тяжести, то ось начинает описывать в пространстве конус; это называется прецессией вращающегося волчка. Но астрономия открыла такое же движение небесного полюса, в который упирается земная ось. Ясно, что эти явления связаны между собой, вызваны одной и той же причиной — реальным движением оси вращающегося земного шара. Отказаться от этого вывода, т. е. отрицать, что прецессия небесного полюса свидетельствует о движении оси вращающегося земного шара, значит, порвать с наукой, отказаться от познания взаимозависимости явлений.

Не лишне отметить, что, кроме прецессионного движения, земная ось совершает еще более сложное нутационное движение, т. е. вместо гладкой поверхности конуса описывается волнистая, «гофрированная» поверхность.

Точно так же лишь вращением Земли объясняется не только знаменитый опыт Фуко с маятником, но и тот факт, что реки, течение которых идет в основном по меридиану, подмывают свои правые берега в северном полушарии и левые в южном. Именно поэтому правый берег Волги (северное полушарие) крутой, а левый пологий, река Ла-Плата (южное полушарие) имеет, наоборот, левый берег возвышенный, а правый низменный. И это же явление (оно называется законом Вера) наблюдается на рельсах: в нашем полушарии быстрее стирается правый рельс, в южном — наоборот. Не видеть связи между этими явлениями и вращением нашей планеты могут только слепцы, для которых наука не указ.

Когда мы двигаемся мимо дерева, растущего у стены дома, нам представляется, что дерево переместилось вдоль стены, заслоняя то одни, то другие окна. Это явление называется аберрацией, причем, такое же явление — видимое перемещение — еще в 1728 г. астроном Брадлей обнаружил среди звезд. О чем же это говорит? С точки зрения библии и докоперниковской астрономии это ни о чем не говорит: для этой «науки» аберрация дерева при перемещении наблюдателя и аберрация звезд являются двумя совершенно различными, ничем не связанными между собой явлениями. Но человек, желающий твердо придерживаться науки, не может не признать, как и Коперник, что эти явления связаны между собой, производятся одной общей причиной, именно — они свидетельствуют о том, что Земля действительно движется в пространстве, как и человек движется мимо дерева.

В значительной мере вдохновителем Эйнштейна в вопросе о вращении Земли был Эрнст Мах, который считал, что при разборе вопроса о системах мира нет смысла делать различие между кажущимся и реальным движением. «Система мира, — писал Мах, — нам не дана дважды с Землей, покоящейся и вращающейся, а дана только однажды с ее единственно поддающимися определению относительными движениями». Правда, при этом Мах высказал следующую. мысль: «Если тело вращается относительно неба неподвижных звезд, то развиваются центробежные силы, а если оно вращается относительно какого-нибудь другого тела, а не относительно неба неподвижных звезд, то таких центробежных сил нет»¹¹.

Однако Мах считал, что оба эти случая не лежат в разных плоскостях, напротив, они должны быть приняты за один и тот же случай. Эту точку зрения и усвоил Эйнштейн, который по сути дела отказался отличать кажущееся движение от истинного (реального), ошибочно решив, что эта проблема не имеет для науки никакого смысла.

Следует отметить, что Коперник отдавал себе отчет в относительности движения: «Весь небесный свод имеет движение с востока на запад; если вообразим небесный свод в покое, а дадим Земле движение обратное, т. е. с запада на восток, то получим одни и те же явления». Но, говоря о возможности кажущегося движения, Коперник не был релятивистом в крайнем смысле слова, т. е. он не дошел до провозглашения абстрактно-теоретической равноправности различных представлений. Руководствуясь «чувством реального», он доискивался такой теории, которая была бы физически наиболее правдоподобной и истинной, т. е. соответствовала бы объективной действительности. Вот почему Коперник и говорил, что так как небо есть все в себе содержащее, а Земля есть лишь часть содержимого, то не видно причины, почему не приписать лучше движения тому, что содержится, а не тому, что содержит. Стало быть, Коперник отличал истинное движение от кажущегося, причем признаком такого различения были для него соображения научного здравого смысла.

Еще М.В. Ломоносов указывал на то, что не только научные факты, но прежде всего обычный здравый смысл убеждает нас в неправильности положений, из которых исходит геоцентризм. Имея в виду Солнце и согреваемую им Землю, Ломоносов не без иронии спрашивал: кто видел такого простака, который вертел бы очаг вокруг жаркого? Видимо, именно на таких «простаков» и рассчитаны «новейшие» аргументы Нордмана, Эрмитейджа и им подобных, пусть эти аргументы и связываются ими с теорией относительности. В действительности теория относительности Эйнштейна не только не противоречит учению Коперника, но всецело зиждется на тех завоеваниях науки, которые стали возможны только благодаря этому учению.

К тому же правильно понятая теория относительности вовсе не отрицает движения Земли, так как она не имеет прямого отношения к вопросу о покое или движении нашей планеты. Необходимо учесть, что, по теории Эйнштейна, никакой неподвижности вообще не существует, а есть только относительное движение. Отсюда следует, что именно допущение неподвижности Земли, следовательно, и вся система Птолемея, противоречит исходному положению теории относительности.

Во всяком случае отказ теории относительности от абсолютного движения означает лишь отрицание движения, отнесенного к какому-то абсолютно неподвижному телу, ибо такового не существует. Поэтому смысл уравнений этой теории в том, что они формулируют физические закономерности таким образом, чтобы эти законы были, как говорят, «инвариантны», т. е. действительны во всех движущихся системах. Эйнштейн выражает эти законы так, чтобы они не менялись в зависимости от перемены «точки зрения» наблюдателя, т. с. от перехода к новой системе отсчета, к новой «системе координат» в связи с переходом от одной движущейся системы к другой.

При этом следует иметь в виду, что теория относительности не только не отказывается от выбора системы координат при переходе от одного движущегося тела к другому, но и признает «привилегированные системы координат», т. е. она считает, что выбор системы отсчета должен быть сделан не произвольно, а лишь на определенных условиях (например, координата времени всегда должна резко отличаться от трех координат пространства), так как несоблюдение этих условий может привести к нелепостям. Но нелепости как раз бывают в том случае, если следуют системе Птолемея, т. е. если движение Солнца относить к координатной системе, связанной с Землей. Следовательно, совершенно ошибочно полагать, что правильно понятая теория относительности допускает физическую равнозначность движения Солнца вокруг Земли и движения Земли вокруг Солнца.

Признавая всякое движение относительным, теория относительности должна спрашивать не о том, что именно (Земля или Солнце) «на самом деле» движется, а лишь к чему (к какому телу) относить движение. Стоя на точке зрения этой теории, можно утверждать лишь то, что движение Земли есть нечто относительное (относительно, например, Солнца), но вовсе нельзя утверждать абсолютного покоя Земли. Иначе говоря, с точки зрения правильно и научно истолкованной теории относительности необходимо утверждение, что и Земля и Солнце одинаково находятся в движении. Признавая всякое движение относительным, теория относительности в известной мере признает также абсолютность движения, но отнюдь не покоя.

В теории относительности вместо абсолютного движения тел в пространстве фигурирует их движение относительно какой-нибудь «системы отсчета», которая из практического удобства рассматривается в качестве покоящейся. Но хотя Эйнштейн считает, что «принципиально» допущение покоящейся Земли «совершенно равноценно» всякому другому допущению, он все-таки при математическом изучении Солнечной системы признает наиболее удобным или целесообразным за тело отсчета принимать Солнце, а не Землю. Поэтому Эйнштейн говорит, что «никто не станет пользоваться при изучении Солнечной системы координатами, находящимися в покое относительно Земли, ибо это неправильно». Значит, несмотря на то, что теория относительности является как бы внешней по отношению к вопросу о действительном, объективном, реальном движении Земли, она все же, даже устами своего основоположника, говорит, что система Коперника целесообразнее, практически лучше системы Птолемея.

Не трудно, однако, заметить, что некоторые сторонники теории относительности в сущности стараются воскресить, оживить старое типичное махистское представление Осиандера об учении Коперника как полезной математической фикции. Ведь если Эйнштейн за «неподвижное» начало отсчета расстояний берет Солнце, а не Землю, то это не потому, что он убежден в абсолютности движения Земли вокруг Солнца, а лишь потому, что при математическом описании Солнечной системы это наиболее удобно. Весьма характерно при этом то, что многие из интерпретаторов теории Эйнштейна и не пытаются объяснить, почему приходится признать наиболее целесообразной именно систему Коперника. Они совершенно игнорируют то обстоятельство, что не случайно гелиоцентрическая система лучше геоцентрической, что практическое удобство системы Коперника является отражением, или отображением самой природы вещей. Они не понимают или не хотят понимать того, что это важное преимущество (удобство, простота и т. п.) учение Коперника имеет лишь потому, что Земля действительно, в самом деле, движется в пространстве.

Во всяком случае сам Коперник достаточно ясно дал понять, что его система мира имеет в виду простоту, взаимосвязь и симметрию самой действительности, а не наших математических теорий. Как бы заранее возражая махистам и их предшественнику Осиандеру, он писал: «Весьма нелепо приписывать движение скорее содержащему и вмещающему, а не содержимому и вмещенному, т. е. Земле... Нужно взять пример с природы, которая ничего не производит лишнего, ничего бесполезного, а, напротив, из одной причины умеет выводить множество следствий... И таким образом Солнце, как бы восседая на царском престоле, управляет вращающимся около него семейством светил... Этот порядок обусловливает собою удивительную симметрию мироздания и такое гармоническое соотношение между движением и величинами орбит, какого мы другим образом найти не можем»¹². Словом, для Коперника суточное и годовое движение было не просто удобным в математическом смысле допущением, а объективной реальностью. Его соображения о движении Земли полностью сохранили свое значение, и поэтому не может быть и речи о том, чтобы ставить на одну доску геоцентрическую и гелиоцентрическую системы мира.

Неправильное представление о равноправности учений Птолемея и Коперника обычно поддерживают те ученые, которые путают физику, вскрывающую причины движения тел, с кинематикой, изучающей перемещение тел вне всякой зависимости от причин этого перемещения. Кинематика — это как бы соединение геометрии с изменением во времени, и поэтому с кинематической точки зрения действительно безразлично, что именно считать находящимся в относительном покое — Землю или Солнце. Но кинематика дает лишь формальное, весьма поверхностное представление о движении тел, так что говорит о равнозначности движения Земли и Солнца можно только в том случае, если отвлечься от существования всей остальной Вселенной. С физической же точки зрения это нелепо, так как Земля и Солнце связаны со всеми другими небесными телами, поэтому не может быть и речи о подмене физического рассмотрения Земли кинематическим. Это, как мы видели, понимал уже Пуанкаре, который подчеркнул, что отрицание учения Коперника необходимо ведет к отрицанию возможности небесной механики.

Недавно видный советский физик В.А. Фок — крупный специалист в области теории относительности — очень ясно и убедительно показал физическую несостоятельность всей идеалистической концепции «равноправности» систем Птолемея и Коперника, оправдываемой при помощи соответствующей интерпретации теории Эйнштейна. Конечный вывод В.А. Фока таков: спор между сторонниками систем Птолемея и Коперника следует считать бесповоротно решенным в пользу Коперника, причем теория тяготения Эйнштейна не внесла сюда никакого принципиального изменения. Он пишет: «Бессмертное творение Коперника — ого гелиоцентрическая теория солнечной системы — получила прочное теоретическое обоснование в механике Ньютона, и это обоснование нисколько не было поколеблено дальнейшим развитием науки»¹³.

Впрочем, уже на простом примере вращающегося волчка можно показать, что, вопреки ложному утверждению идеалистических интерпретаторов теории относительности, нельзя допустить равнозначности между собою всех систем отсчета вообще. Эти интерпретаторы заявляют, что, согласно теории относительности, можно с одинаковым правом утверждать: волчок вращается по отношению к стенам комнаты, или же — стены комнаты вращаются вокруг волчка. Так как волчок вращается не только по отношению к стенам комнаты, но и по отношению ко всему миру, то можно сделать явно нелепый вывод, что вся Вселенная вращается вокруг волчка, который находится в неподвижном состоянии. Этот вывод дает лишь видимость истины: он правилен только с узкой формально-математической точки зрения, т. е. он кажется наукообразным лишь тогда, когда мы ограничиваем свою задачу только описанием того, что происходит с волчком, не касаясь вопроса о причине движения. Однако как только мы ставим вопрос о причине движения, мы вынуждены рассматривать связь волчка со всем окружающим его миром и безоговорочно признать, что вращается именно волчок, а не мир вокруг волчка. Ведь волчок пришел в движение только потому, что мы «запустили» его, т. е. затратили на это определенное количество энергии. Но если этой энергии достаточно для того, чтобы завертеть волчок, то ее, конечно, совершенно недостаточно для того, чтобы завертеть вокруг этого волчка комнату и все остальные бесчисленные предметы.

Отсюда ясно, что не может быть и речи о физической равнозначности или одинаковой правильности геоцентрической и гелиоцентрическом точек зрения. Выходит, стало быть, что известный аргумент повара из басни Ломоносова в споре астрономов о движении Земли (нет такого простака, который бы «вертел очаг вокруг жаркого») основан не только на «здравом смысле», но и на научных данных.

Из сказанного видно, что современные «физические» идеалисты весьма изобретательны в своей борьбе с коперниканством. Они вовсе не стремятся к воскрешению старых форм геоцентризма, так как сознают, что система Коперника давно уже стала исходным пунктом для изучения движения планет. Но они, вслед за Осиандером и Беллармином, пытаются отрицать «лишь» «претензии» этой системы на объективную истину, уверяя, будто она полезна только в качестве «удобной фикции».

Так, в 1942 г. физик Ганс Рейхенбах в своей книге «От Коперника до Эйнштейна» заявил, что в настоящее время становится «бессмысленным» говорить о различении «в отношении истинности» между Коперником и Птолемеем, так как обо эти концепции якобы представляют собою «одинаково допустимые» описания явлений. Он пишет: «То, что рассматривалось как величайшее открытие западной мудрости, в противоположность такому же открытию античности, сейчас подвергается сомнению. Ставится вопрос, имеет ли оно значение истины. Однако, хотя этот факт свидетельствует о необходимости осторожности в формулировании и оценке научных результатов, он никоим образом не означает шага назад в развитии истории. Доктрина относительности не утверждает, что взгляд Птолемея правилен: она скорее опровергает абсолютное значение каждого из этих взглядов».

Но все подобного рода разговоры лишь свидетельству ют о том, что у старой и новой поповщины по сути дела одна и та же цель — отрицание объективной истины, ограничение возможностей научного познания.

Мы бегло рассмотрели ряд новых утонченных попыток реабилитации некоторых элементов докоперниковской картины мира. Из сказанного видно, что «новейшие» споры об учении Коперника возникли не благодаря каким-нибудь серьезным открытиям, противоречащим этому учению, а только в результате определенных социальных причин — стремления буржуазии сохранить религию для народа.

В последние годы, благодаря успехам астронавтики, церковникам пришлось поставить вопрос о заблаговременной подготовке кадров межпланетных миссионеров. Однако в связи с этим вновь обострились старые споры теологов об отношении христианства к проблеме жизни во Вселенной. Так, упомянутый богослов Ф. Коннелл повторил старый «аргумент» церковников, что Адам и Ева были сотворены на Земле, и их потомки не могли оказаться на других планетах. Выходит, что разумные («обладающие душой») жители других планет не причастны к первородному греху, а если и согрешили, то совершенно независимо от земных людей.

Характерно, что и в настоящее время встречаются твердолобые богословы, которые решительно отрицают самую возможность существования мыслящих существ на других планетах. Так, богослов А. Джемелли указывает, что остается совершенно неясным, какую цель мог преследовать бог, создавая человекоподобные существа на других мирах. При этом он подчеркивает, что допущение возможности самопроизвольного зарождения жизни неприемлемо для религии, так как оно равносильно отрицанию существования бога.

Таким образом, попытки приспособления христианских догматов к астронавтике встречает немало непреодолимых затруднений. Конечно, богословы стараются поменьше говорить о них, как и о всех вообще затруднениях, которые создает им развитие астрономической науки со времен Коперника.

Примечания

1. В. Амбарцумян. Некоторые вопросы космогонической науки. «Коммунист», 1959, № 8.

2. Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 13.

3. Там же, стр. 164.

4. Там же, стр. 154.

5. Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 8—19.

6. Ф. Ауэрбах. Пространство и время, материя и энергия, стр. 32.

7. Ш. Нордман. Путешествие вокруг Вселенной. М.—Л., ГИЗ. 1926, стр. 157.

8. Там же, стр. 128.

9. А. Эйнштейн и Л. Инфельд. Эволюция физики. М., Гостехиздат, 1948, стр. 127.

10. Анри Пуанкаре. Ценность науки. М., над. «Творческая мысль», 1906, стр. 191—192.

11. Э. Мах. Механика, стр. 193 и 198.

12. «Николай Коперник», стр. 207 и 211—212.

13. В.А. Фок. Система Коперника и система Птолемея в свете современной теории тяготения. В сб.: «Николай Коперник (к 410-летию со дня смерти)». М., Изд-во АН СССР, 1955, стр. 72.