Рождение Юнга. Его детство. Его первые ученые труды

Томас Юнг родился в Мильвертоне, в графстве Соммерсетском, 13 июня 1773 г.; его семейство принадлежало к секте квакеров; первые годы он провел у своего деда по матери, у Роберта Давьеса, который, занимаясь деятельной торговлей, не чуждался классических писателей. Двух лет от роду Юнг читал уже бегло. Он имел истинно удивительную память: четырех лет отдали его школьной сельской учительнице, близ Минегида, и он выучил у нее наизусть многих английских писателей и разные латинские стихи, не понимая даже латинского языка. Имя Юнга, как и многие другие знаменитые имена, сохраненные биографами, принадлежит к тем, которые или возбуждают надежды, или приводят в отчаяние добрых отцов семейств, видящих признаки будущей славы или вечной посредственности в хорошо или дурно сказанном уроке. Историческими примерами мы не хотим питать и укреплять такие предрассудки и также не желаем ослаблять живое и чистое удовольствие при раздаче в школах ежегодных наград; но чтоб одни не обольщались несбыточными мечтами, а другие не отчаивались, напомним, что Цик-де-Мирандоль, феникс между школьниками всех времен и всех стран, в зрелых летах сделался самым посредственным писателем, а Ньютон, этот могучий гений, был сперва плохим учеником; потом желание отмстить за толчок товарища побудило его к прилежанию; еще будучи двадцати двух лет, в конкурсе на фелловство он был побежден каким-то совсем забытым Робертом Уведалем. Эти худые предзнаменования заставили Фонтенеля остроумно, но не верно применить к Ньютону слова Лукана: «Никто из людей не видал Нила слабым и рождающимся».

На шестом году своего возраста Юнг поступил к одному бристольскому профессору, посредственность которого принесла ему большую пользу. Это не парадокс, потому что медленность и неповоротливость учителя заставили Юнга надеяться только на собственные силы, и при посторонней помощи не вполне бы раскрылись его блестящие дарования.

Случай, который в жизни всех людей играет важную роль, хотя наше тщеславие не позволяет в том признаваться, удалил восьмилетнего Юнга от литературы и указал ему настоящее его призвание. Один дельный землемер, живший по соседству, полюбил даровитого ребенка и в праздничные дни, приглашая его с собой в поле, позволял ему забавляться своими геодезическими и физическими инструментами. Молодой школьник очень удивлялся определению неприступных высот и расстояний; но некоторые статьи математического словаря скоро открыли ему тайну, и с этого времени в воскресные прогулки в руках его всегда был квадрант вместо змея; вечером же он вычислял измеренные им высоты.

От девяти до четырнадцати лет Юнг жил в Комптоне, в графстве Дорсетском, у профессора Томсона, о котором он всегда вспоминал с уважением. В продолжение этих пяти лет все ученики Томсонова пансиона, по английскому обычаю, подробно изучали главных писателей Греции и Рима; между ними Юнг всегда был первым, хоть в то же время он выучился языкам французскому, итальянскому, еврейскому, персидскому и арабскому. По-французски и по-итальянски он начал учиться случайно, для удовлетворения любопытства одного из товарищей, который, имея много книг, изданных в Париже, захотел знать их содержание; по-еврейски — для того, чтобы читать Библию в оригинале; по-персидски и арабски — для решения вопроса: точно ли восточные языки резко отличаются от европейских?

Считаю необходимым предупредить, что я пишу по неоспоримым документам; иначе мне не поверили бы, что, несмотря на чудесное изучение языков, Юнг, прогуливаясь около Комптона, пристрастился к ботанике, и не имея микроскопа, которым пользуются натуралисты для рассмотрения маленьких частей растений, он решился сделать его только по описанию Бенжамена Мартина и прежде всего приобрел ловкость в токарном искусстве. Но не понимая алгебраических формул со знаками флюксий, он впал в большое уныние; однако же не отказался от намерения рассматривать тычинки и пестики растений и решился лучше выучиться дифференциальному исчислению, нежели купить микроскоп.

Описанная деятельность юного Юнга превосходила человеческие силы, и на четырнадцатом году здоровье его было сильно повреждено. Разные признаки даже угрожали ему болезнью в легких; к счастью, эти признаки были уничтожены искусством медика и усердными попечениями его родителей.

У наших соседей за Ла-Маншем редкий из богачей, вверяя своего сына особенному наставнику, не выбирает для него товарища из сверстников, отличавшихся успехами в науках. Юнг также в 1787 г. имел своим сотрудником внука Давыда Барклая, из Юнгсбюри, в графстве Гертфордском. Барклай, думая, что нельзя много требовать от четырнадцатилетнего ученика, и желая узнать, умеет ли он хорошо писать, заставил его переписать несколько фраз. Юнг, может быть, оскорбившись таким унизительным экзаменом, попросил позволение удалиться в другую комнату. Его отсутствие продолжалось более времени нужного для переписки, и Барклай начал посмеиваться над неловкостью квакерчика; но квакерчик скоро явился, показать свою рукопись, написанную мастерским почерком и замедление свое оправдал тем, что не только переписал английские фразы, но еще перевел их на девять различных языков.

Учитель, или — как говорят за Ла-Маншем — тутор, обязанный руководствовать двух учеников из Юнгсбюри, был отличный молодой человек, занимавшийся тогда древними языками и потом издавший «Calligrafia graeca». Он скоро почувствовал превосходство Юнга и с похвальной скромностью признавался, что истинным тутором не всегда бывал тот, кто украшался этим почетным титулом.

В это время Юнг по оригинальным источникам составил подробный разбор многочисленных систем философии, преподаваемых в разных древних греческих школах. Друзья его говорят об этом сочинении с живейшим удивлением. Я не знаю, будет ли им пользоваться публика; но оно имело большое влияние на жизнь автора, который, разобрав внимательно и с мелочными подробностями все странные учения, если не нелепости, греческих философов, не мог не охладеть к правилам и учению своей собственной секты, и оставил ее спустя несколько лет, живя в Эдинбурге.

Небольшая трудолюбивая и ученая Юнгсбюрийская колония на зимние месяцы оставляла графство Гертфордское и переселялась в Лондон. В одно из этих путешествий Юнг встретил достойного себе профессора в лице доктора Гиггинса. Упоминаю это имя потому, что Гиггинс познакомил Юнга с химией, и, несмотря на громкие и горячие споры, нельзя не убедиться еще в том, что он много принес пользы теории определенных пропорций, одному из прекраснейших приобретений новейшей химии.

Доктор Броклезби, дядя Юнга по матери, один из модных лондонских врачей, справедливо гордился блестящими успехами молодого ученика и сочинения его по временам сообщал ученым, литераторам и людям светским, одобрение которых льстило его тщеславию: поэтому Юнг весьма рано вошел в личные отношения с Бурке и Видгамом, членами Нижней Палаты, и с герцогом Ричмондом. Последний, фельдцейхмейстер, предлагал Юнгу место секретаря в артиллерийском департаменте. Бурке и Видгам также желали присоединить его к администрации, но советовали прежде прослушать курс правоведения в Кембридже. При таких сильных покровителях Юнг мог надеяться на получение доходных мест, на которые не скупятся люди с кредитом, если клиенты избавляют их от труда и от всех скучных занятий, и помогают им блистать при Дворе, в советах и на трибуне; особенно эти господа любят клиентов скромных, скрывающих источник мнимой учености своих покровителей. Но, к счастью, Юнг, понимавший свои силы, чувствовал в себе зародыш великих открытий, прославивших его имя: он избрал путь труда и независимости и не прельстился золотыми цепями. Честь ему! Пусть его пример послужит уроком для молодых людей, которых покровители отрывают от истинного их призвания и превращают в бюрократов. Пусть эти люди, подражая Юнгу, подумают о своей будущности и да не обольщаются скоро проходящим уважением и благодарностью просителей, толпящихся у дверей административных палат. Правда, общество редко награждает и облегчает умственные труды; но мы приглашаем тружеников выслушать урок из уст великого полководца: пусть они подумают о словах, сказанных Первым Консулом после победы при Маренго, одному из наших товарищей (Лемерсье), отказавшемуся от важного места государственного советника.

«Я, — сказал Наполеон, — понимаю вас. Вы любите науки и вполне хотите принадлежать им. Я не могу противиться вашему намеренью. Как вы думаете? Если бы я не сделался военачальником и орудием судьбы великого народа, то неужели бы я стал бегать по министерским департаментам и по салонам, чтоб потерять независимость в качестве министра или посланника? Нет, нет! Я предался бы изучению наук точных, вступил бы на дорогу Галилея и Ньютона. Я постоянно успевал во всех моих великих предприятиях; я отличался бы в трудах ученых и открытиями ознаменовал бы следы своего существования. Я не захотел бы другой славою удовлетворить мое честолюбие».

Юнг избрал медицину, надеясь чрез нее приобрести и славу и независимость. Он начал заниматься медициной в Лондоне, под руководством Бели и Крункшанка; продолжал свои занятия в Эдинбурге, где славился Блек, Монро и Грегори; но степень доктора получил он в Лейпциге 1795 г. До исполнения этой пустой формальности Юнг, едва вышедший из юношеского возраста, уже обратил на себя внимание ученого совета своим рассуждением о ладанной камеди (Ladanum), полемикой против доктора Беддоэса касательно кравфордовой теории теплотвора, запиской о нравах пауков и о системе Фабриция, и на-конец, трудом большого достоинства, принятым публикой с великим одобрением, но потом совершенно забытым.

Лондонское Королевское Общество Наук пользуется великим уважением во всех трех королевствах; издаваемые им «Транзакции» сделались почетным архивом британского гения и заслужили признательность потомства; на страницах этого истинно национального сборника блистают имена Ньютона, Брадлея, Пристлея, Кавендиша и пр.; честь поместить свое имя подле таких имен всегда возбуждала соревнование во всех учениках знаменитых университетов: Кембриджского, Оксфордского, Эдинбургского и Дублинского; но достигнуть этой чести можно только трудом капитальным, и потому первые опыты британского юношества доходят до публики обыкновенно посредством многочисленных «обозрений», издаваемых у наших соседей и много помогающих успехам человеческих знаний. От этого общего порядка не мог уклониться и Юнг. На двадцатом году своего возраста он представил Королевскому Обществу одну из своих записок; совет, составленный из современных знаменитостей, одобрил ее и поместил в «Транзакциях». В записке была изложена