II. Кювье

(Жорж Кювье родился в Монбельяре в 1769 г., умер в Париже шестидесяти трех лет; похороны его происходили 16 мая 1832 г.)

М.Г., один геометр, причисленный к высшим знаменитостям европейских ученых, по старшинству, важности и разнообразию своих трудов, узнав о великой потере нашей академии в ее заседании прошедшего понедельника, сказал: «вот поистине горестное событие; оно уничтожает нас».

Это слово лучше всяких пышных речей выражает наше несчастье. Лондонское королевское общество, старая Парижская академия наук, академии С.-Петербургская и Стокгольмская были поражены в самое сердце, когда они теряли Ньютона, Деламбра, Эйлера и Линнея. Теперь пришла наша очередь: Институт, от имени которого имею честь говорить, поражен в самое сердце 13 мая 1832 г.

Несколько лет смерть, подобно молнии, падающей преимущественно на вершины гор, поражает наши знаменитости: под ее ударами пали: Монгольфьер, Фуркруа, Малюс, Лагранж, Монж, Гайю, Деламбр, Бертолле, Карно, Ламарк, Лаплас, Френель, Фурье и Вокелень, — гордость Франции и слава академии. Во всякой другой стране помрачение этой двойной и блестящей плеяды было бы невознаградимо; но в нашей счастливой Франции новые знаменитые геометры, великие химики, остроумные физики, ученые натуралисты скоро поставят свои имена подле произнесенных мной и громких в целой Европе. Я смело утверждаю, что даже ныне в одном Париже много людей, о которых будет вспоминать потомство.

Если бы я начал пересчитывать их имена, то моему патриотическому увлечению Швеция противопоставила бы с гордостью знаменитого химика, Германия — своего славного путешественника, своих глубоких геометров и неутомимых астрономов; Англия — ботаника, искусных физиков и отличных геологов. Но только один человек открыл тайну победить даже народные предубеждения и восторжествовать над всеми своими соперниками. От Дублина до Калькутты, от Упсалы до порта Джаксона, Кювье всеми признан величайшим натуралистом нашего века. Кювье, бесспорно, был представителем ученого превосходства Франции: его смерть уничтожила нас!

В великих ученых открытиях, даже в открытиях гениальных, участвовали счастливые случае, счастливые обстоятельства. Это понимал и чувствовал Лагранж, когда плоды неслыханных умственных усилий в науках математических сравнивал он с важными открытиями, стоившими гораздо меньших трудов, и когда он сказал с глубокой горестью: «Завидна участь Ньютона, потому что в его время можно было открыть систему мира!» Это изречение бессмертного геометра будут повторять много веков, вспоминая Кювье.

Когда Кювье осмелился вступить на славное свое поприще, тогда знаменитые Соссюр и Вернер, один на снежных вершинах Альп, а другой в глубоких рудниках Саксонии, изучали чисто минералогические вопросы великой задачи о теории земли и достигли важных результатов; но эти вопросы показались тесными для гения Кювье.

В то же время другие наблюдатели собирали множество ископаемых тел органических. Их собрания возбуждали одно любопытство и бесполезно сохранялись в кабинетах общественных и частных. Проницательный взор Кювье с первого раза усмотрел, что в них скрываются новые великие истины, и его исследования приняли определенное направление.

Остатки ископаемых животных, а более кости четвероногих редко попадаются в их совокупности; они перемешаны, перебиты в куски, и натуралист должен привести их в порядок и по мелким кускам определить род, вид и величину целого животного. Здесь открылась необходимость в новой науке, существовавшей до Кювье в самом ничтожном зародыше. Эта удивительная наука есть сравнительная анатомия, показывающая тесные соотношения между частями органических существ, и которая из рассмотрения одной кости животного, например, его ноги, выводит заключение, к какому роду принадлежало оно, к плотоядным или к травоядным.

В обширных своих трудах Кювье пользовался законами, им самим открытыми. Он называл себя антикварием особенного рода, и восстанавливая памятники, старался определить их относительную древность. Отсюда выведены удивительные отношения между различными родами животных и окружающими их минеральными слоями, наблюдаемыми во всех частях света. По этим отношениям пересозданы те колоссальные четвероногие и пресмыкающиеся с удивительно странными формами, которые исчезли с земной поверхности от страшных ее переворотов и потопов. Скажем решительно, что сравнительная анатомия и исследования ископаемых животных суть вечные памятники, которые имя Кювье передадут отдаленному потомству.

Я замечаю, хотя и поздно, что мое глубокое удивление к геологическим открытиям нашего знаменитого товарища, увлекает меня в подробности, которые принадлежат к другому месту и другому органу академии; но я не могу кончить настоящей моей печальной обязанности, не посвятив несколько слов воспоминанию о человеке и отце семейства.

Творец великих открытий законно сознавал свое превосходство; но это сознание не имело влияния на его простое — скажу более — на его простодушное обращение со всеми. Кто видел Кювье только в наших собраниях, тот мог укорять его в некоторой холодности и неприступности; но кто знал его близко, тот не мог надивиться его характеру миролюбивому. Его гостиная, находившаяся подле обширных кабинетов сравнительной анатомии, была местом собрания всех знаменитостей нашей Франции и ученых иностранцев, которые или по собственному желанию, или укрываясь от бурь политических, посещали нашу гостеприимную землю. Здесь были принимаемы все с одной и той же любезностью. Когда снисходительность моих товарищей возложила на меня трудные обязанности, тогда я сблизился с Кювье и всегда удивлялся его увлекательному обращению, разнообразию его знаний и чудесной деятельности ума.

Эта деятельность не ослабела даже в последние его минуты. Обстоятельства, сопровождавшие его кончину, достойны самой почтительной памяти. Расскажем о них из уважения к человеку великому и для доказательства силы истинной философии.

При первых приступах смертельной болезни, Кювье не мог победить тяжелых ощущений; но он желал продолжения своей жизни единственно по любви к наукам. Пред его глазами была длинная перспектива пользы и славы; он думал, что еще не окончен великолепный памятник, воздвигнутый его руками для естественной истории. Он сожалел, что немного осталось времени для будущих работ и для открытий, наполнявших его сильную голову. Сделав особенные распоряжения об издании своих неоконченных сочинений, препоручив это издание двум своим сотрудникам и друзьям, Валансьену и Лоридьяру, оставив своему всегда преданному брату и племяннику драгоценные залоги на память о своем существовании, все свои мысли он обратил к подруге жизни, доброй, любящей и постоянно его уважавшей, и с удивительным спокойствием продиктовал ей завещание, внушенное ему нежнейшей предусмотрительностью.

Будем надеяться, что вдова ныне оплакиваемого человека гениального в сожалении целой Европы найдет некоторое утешение своей справедливой горести; будем также надеяться, что и политическое разногласие онемеет на краю могилы, готовой скрыть в себе славу Франции. Эта слава принадлежит нам: мы должны старательно сохранять ее.

Прошло только десять дней, как в предпрошедшее заседание нашей академии, где взоры иностранцев с уважением были обращены на ее секретаря, он еще говорил мне об улучшении своих великих творений и о бесчисленных к ним прибавлениях. «Вот, — сказал он, — какими трудами займусь я в продолжение года; я предполагаю кончить их во время вакаций». Прошла неделя — и увы! слова и предположения сделались чистой мечтой; смерть похитила у нас обширнейший ум, украшение всего человечества, и холодный труп великого натуралиста лежит перед нами!

Дай Бог, чтоб из среды этого блестящего юношества, вчера еще наслаждавшегося красноречием Кювье, а ныне почтительно окружающего его гроб, скоро вышел достойный преемник справедливо названного Аристотелем XIX-го века!

Прощай, мой дорогой и знаменитый товарищ! Прощай, Кювье, прощай!