Литературные труды Бальи: биографии Карла V, Лейбница, П. Корнеля и Мольера

При вступлении Бальи в академию, секретарем ее был Гран Жан Фуши, человек почтенный, но весьма слабого здоровья; ожидали, что место секретаря скоро сделается праздным. Даламбер, обратив внимание на Бальи, намекнул, что он может стать преемником Фуши и пригласил его испытать себя в составлении биографий. Бальи послушался советов великого геометра и выбрал предметы, предложенные разными академиками, особенно французской академией.

От 1671 по 1758 г.г. французская академия объявила задачи, касающиеся благочестия и нравственности и по желанию пожертвовавшего капитал для премий (Бальзака), каждое рассуждение должно было оканчиваться краткой молитвой. В 1758 г. Дюкло подал мнение, что этот предмет совершенно истощен и поэтому академия решила, что впредь будет задавать предметы из жизни великих людей Франции. Первая очередь пала на маршала Сакса Дюге Труэня, Дагессо и Декарта; потом академия позволила себе предложить для премии похвальное слово даже одному из царствовавших особ и в 1767 г. выбрала Карла V. Бальи принял участие в конкурсе; но сочинение его удостоилось только почетного отзыва.

Весьма любопытно и полезно знать, в какое время начали обдумывать основания, по которым надо судить о делах людей, игравших важные роли на политической сцене. Но, к сожалению, нет достаточных данных для решения вопроса. Впрочем, это сожаление мы выразили не ради Бальи: в каждом его сочинении видна душа ясная, целомудренная и исполненная любовью к человечеству. Как на первоначальном труде, относящемся к этому роду литературы, остановимся на его похвальном слове Карлу V.

Сочинения, увенчанные французской академией, являлись в свет после строгой цензуры четырех докторов богословия; даже частное одобрение высших духовных особ, бывших всегда членами академии, не принималось в уважение. Если мы точно знаем похвальное слово Карлу V, если мысли автора остались почти без перемены, то за это должны благодарить строгость академии, не удостоившей его награды. Панегирист с чувством и силой рисует картину ужасных несчастий Франции в царствование короля Иоанна. Дерзость, непредусмотрительность этого государя, постыдные страсти короля Наварского, его предательства, варварство вельмож, буйство народа, безумные, кровопролитные войны и наглость Англии описаны ясно, увлекательно, но с крайней осторожностью. В панегирике не найдется ни одного слова, которое открывало бы в авторе будущего президента национального собрания и особенно мера Парижа в самый сильный взрыв революции. Автор между прочим заставляет говорить Карла V, что он не по произволу, но по достоинству назначает представителей своей власти и что налоги должны быть взимаемы с богатых.

Нельзя не уважать осторожности автора: умеренность и твердость составляют истинную силу. Но в одном случае Бальи следовало бы обнаружить гораздо больший патриотизм. Когда в красноречивой просопопеи, которой оканчивается похвальное слово, король Англии с неслыханной гордостью вспоминает роковой день при Пуатье, тогда автор должен был ввести эту гордость в истинные пределы и быстрым взглядом обозреть состав войск Черного принца и объяснить, что между солдатами из Бордо и рекрутами из Гиенны было более гасконцев, нежели англичан. Франция, заключенная ныне в естественные границы, приведенная к единству, знаменитое сражение при Пуатье должна считать боем междоусобным; даже король Иоанн был взят в плен рыцарем, Дени де Морбок, изгнанным из Артуа.

На полях сражений уверенность в самом себе есть первое условие успеха. Но какая могла быть уверенность в то время, когда самые знатоки событий думали, что поколение франков по природе своей ниже всех других народов? Это замечание не ребячество: великие события зависят от мнения народов о своем достоинстве. Таковы наши соседи за Ла-Маншем; их пример заслуживает подражания.

В 1767 г. Берлинская академия предложила на конкурс похвальное слово Лейбницу. Ученые и литераторы удивились задаче, потому что они думали, что после Фонтенеля нечего было писать об этом предмете. Когда сочинение Бальи, увенчанное в Берлине, явилось в свет, тогда все оставили это общее мнение и увидели, что и после Фонтенеля можно было много сказать поучительного и приятного. Но везде крайность: похвальное слово Бальи не могло привести в забвение красноречивое творение первого секретаря академии; слог Бальи слишком натянут, слишком отзывается декламацией. Знаменитому автору «История астрономии» надо отдать преимущество только в подробностях разбора трудов Лейбница; особенно замечательны примечания, в которых всеобъемлющий Лейбниц рассмотрен со всех сторон.

В 1768 г. руанская академия предложила на конкурс похвальное слово П. Корнелю и сочинение Бальи признала подходящим. Читая это сочинение, нельзя без удивления видеть неизмеримое расстояние между скромным, робким, чувствительным Бальи и важным, могучим Корнелем.

В конкурсе 1768 г. французской академии Бальи побежден был только одним Шамфором. Академия требовала похвального слова Мольеру, творцу «Тартюфа», о котором даже ныне не можем наговориться досыта. Осмеливаюсь утверждать, что если слог Бальи слабее слога его соперника, то оценка великого комика гораздо точнее, основательнее, глубже, нежели в сочинении увенчанном.