Избрание Бальи в члены академии надписей

Говоря о предполагаемом тождестве Атлантиды или Соломонова Орфира с Америкой, Бальи в четырнадцатом письме к Вольтеру сказал: «Эти идеи принадлежали веку учености, а не веку философии». Потом в двадцать первом письме читаем: «не бойтесь; я не обременю вас тяжелою ученостью». Тяжелая и нефилософская ученость сильно оскорбила многих исследователей древностей. Под влиянием гнева принялись они искать ошибки в бесчисленных цитатах Бальи. Жатва не была богата; однако же открыли в них некоторые слабые стороны, некоторые спорные объяснения. Тогда радость врагов Бальи не имела пределов; его литературную ученость называли поверхностною; доказывали, что он не знает древности, потому что не имеет сведений в древних языках, даже в латинском.

Не знает латинского языка! Да разве можно было написать «Историю астрономии» и «Письма об Атлантиде», не прибегая к оригинальным текстам и пользуясь только одними переводами? Сверх того, обвинение весьма неловко: если Бальи не знал латинского языка и был первоклассным писателем и ученым, то этот язык совсем для того не нужен.

Академия надписей и литературы не разделяла ребяческих обвинений и в 1785 г. выбрала Бальи в свои члены. До того времени только один Фонтенель принадлежал трем французским академиям. Бальи считал большой почестью пользоваться такими исключениями вместе с писателем, похвальные слова которого способствовали распространению общего уважения к наукам и ученым.

Кроме этого обстоятельства, Бальи, принадлежа уже французской академии, высоко ценил выбор академии надписей еще потому, что между этими двумя академиями существовало живое и неизъяснимое соперничество, доходившее даже до того, что в одно заседание и после совещании в академии надписей определено уволить одного из ее членов, если он вступит во Французскую академию. Король уничтожил это определение; но пятнадцать академиков обязались клятвою исполнять определение. В 1783 г. Шуазель Гуффье, бывший в числе пятнадцати академических конфедератов, принял выбор Французской академии; за это, по предложению Анкетиля, Гуффье обвинили в несдержании честного слова и потребовали предстать перед судом французских маршалов.

Да позволено мне заметить: люди высших дарований влиянием своего имени всегда уничтожают препятствия, налагаемые рутиною, предрассудками и завистью.