Взгляд на дневник Бальи

До сих пор я руководствовался посмертными записками Бальи и проверял ими наших историков. Теперь этот источник прекратился, и поэтому бросим на них общий взгляд.

Я искал в этих записках только то, что относилось к общественной и частной жизни астронома; историки могут справляться с ними для цели, более обширной. Оставим пристрастие, они найдут в них много предметов для размышления и революции; там увидят они, как революции рождаются, растут и разражаются гибельными ударами. У Бальи, как и у других его современников, не найдете суждений решительных даже о тех происшествиях, в которых он принимал деятельное участие; он внушает доверие, даже описывая иногда ясно и определительно самые низкие интриги. Но когда надо хвалить, он хвалит с увлечением и чистосердечно радуется любому доброму делу. Все хорошее и похвальное он собирал с любовью.

Придет время, хотя еще не скоро, когда узнают, что среди ужасов и бешенства революции, среди кровавых сцен необузданности, являются случаи утешительные. Придет время, когда бесстрастный писатель погрузится в записки Бальи, как водолазы в Персидском заливе и при берегах Цейлона опускаются в море за жемчужинами. Два или три случая объясняют мою мысль и покажут, что Бальи записывал все, что приносит честь нашей стране.

Один гренадер французской гвардии спас от смерти своего начальника, на которого рассвирепела чернь.

— Гренадер, как твое имя? — спросил его начальник, герцог Шатле.

— Полковник, — отвечал солдат, — я называюсь тем именем, которое принадлежит всем моим товарищам.

Этьен Ларивьер, один из парижских избирателей, 20 июля поехал за Бертье де Совиньи, арестованным в Компьене по ложному слуху, что парижская ратуша хочет его преследовать, как интенданта армии, которая за несколько дней перед этим окружала Париж. Этьен и Совиньи возвращались в открытом кабриолете среди беснующейся толпы, грозившей Совиньи за плохой хлеб. Несколько раз ружья, пистолеты и сабли готовы были уничтожить Бертье; но Этьен Ларивьер всегда закрывал его собою. В столице кабриолет был окружен новыми густыми толпами, готовыми на всякое насилие; не зная, который из путешественников был интендант армии, им закричали: пусть арестант снимет шляпу. Бертье повиновался, но в то же мгновение и Ларивьер открыл свою голову.

В записках Бальи все партии найдут любопытные для себя предметы. Но я сожалею, что не встретил в них ответа Францу II одного из наших офицеров, перенесших свое оружие к нашим врагам. Австрийский император после своей коронации осматривал войско и сказал французу:

— Мне есть чем побить ваших санкюлотов.

— Увидим, — спокойно отвечал эмигрант.

Пусть эти анекдоты возбудят в наших историках желание прочитать дневник Бальи! Мне кажется, что они найдут в нем, чем мы можем хвалиться по справедливости. Разве Плутарх не стал бессмертным, сохранив для потомства и прекрасные деяния, и прекрасные слова?