Введение

Жорж Кювье в последние годы своей жизни от времени своих бессмертных исследований уделял несколько минут на заметки для будущих своих биографов. В одной их них читаем: «Я написал так много похвальных слов, что без гордости могу надеяться, что вспомнят и обо мне». Эти слова знаменитого естествоиспытателя заставили меня вспомнить о последнем секретаре старой академии наук, который, как автор пятидесяти четырех биографий, замечательных по остроумию и глубокомыслию, до сих пор не получил достойной признательности академии. Это полувековой долг; спешу уплатить его без отлагательства. Наши похвальные слова, как наши «Записки» должны быть истинны и по описанию, и по предмету. Но трудно найти истину в жизни людей, действовавших в бурях политических. С чистосердечными просьбами обращался я к немногим оставшимся современникам Кондорсе; несмотря на все мои старания, я мог ошибаться; поэтому приму с глубокою благодарностью всякое основательное и убедительное замечание.

Может быть, заметили, что мой труд я назвал «Биографией», а не «Историческим похвальным словом». Действительно, имею честь представить академии биографию полную, с мелочными подробностями. Я не хочу разбирать, чего со временем потребуют от секретарей академии, смотря по изменениям в идеях и в ходе наук; я только объясню, почему мне надобно было отступить от старой формы, чтоб непременно достигнуть предположенной мною цели.

Кондорсе был обыкновенный академик, не выходивший из своего кабинета; он не был ни философ, погруженный в одни созерцания, ни гражданин, равнодушный и недеятельный. И делом и словом он участвовал во всех партиях литературных и политических. Никто более его не терпел от легкомыслия, зависти и фанатизма. Составляя верный его портрет, не могу требовать безусловной, слепой доверенности к моим словам; здесь недостаточно одного моего личного убеждения; надобно, чтобы все узнали защищаемую мною тяжбу и произнесли бы справедливый приговор мне и моим предшественникам. С поднятым наличником открываю бои с ложью и со страстями тех, которые, наперекор истине, исказили личность Кондорсе.

Но почему я осмеливаюсь считать себя правым, когда многие ошибались? Потому что в моих руках были никому неизвестные свидетельства. Дочь старого нашего секретаря и ее муж, генерал О'Коннор, по доброте своей, оказали мне полную доверенность и открыли свой семейный архив. Множество оконченных и неоконченных рукописей Кондорсе; его письма к Тюрго; ответы лиможского интенданта, генерального контролера финансов и отставного министра, пятьдесят два письма Вольтера; переписка Лагранжа с секретарем академии наук и с Даламбером; письма Фридриха Великого, Франклина, девицы Эспинас, Борды, Монжа, и пр. — вот сокровища, которые получил я от почтенного семейства Кондорсе. Вот источники, открывшие мне истину в волнениях политических, общественных и умственных второй половины XVIII века.

Пересматривая вверенные мне документы, я невольно вспомнил о случаях, могущих уничтожить это сокровище. Эта мысль едва ли не повредила моему труду: под ее влиянием, я наполнил мою биографию множеством цитат и рассказал подробно происшествия, которые — может быть — достойны только одного беглого воспоминания. Я знаю такие недостатки моего труда; но я решился удержать их, предполагая, что они выведут из забвения литературные и политические события, достойные внимания наших современников; мы услышим слова и мнения многих замечательных лиц прошедшего столетия.

Еще одно слово о необыкновенной продолжительности моего чтения. Я очень хорошо знаю, что не должен употреблять во зло терпение моих слушателей; очень хорошо понимаю, что надобно было многое исключить и многое сократить: но я хочу восстановить личность старого нашего сотоварища во всей истине и во всех отношениях, ученом, литературном и политическом. Итак, я должен забыть мое самолюбие; все, удаляющее меня от предположенной цели, не достойно ни меня, ни собрания, пред которым говорю.

Теперь к делу.