Египетская экспедиция

Монж был еще в Риме, занимался еще день и ночь поручением директории, когда в Париже, Тулоне, Генуе и Чивита-Веккии производились огромные приготовления для похода в Египет, — приготовления, замечательные по одному обстоятельству, худо оцененному историками: я разумею ту непроницаемую тайну, которою поход покрывался до той решительной минуты, когда флот поднял паруса. Историки знают приготовления, но никто из них не знал, что тайна была вверена десяти или двенадцати особам, умевшим оправдать доверие начальника экспедиции. В одном письме из Чивита-Веккии к Бонапарту, от 6 прериаля VI года (25 мая 1798), я нашел, что в числе доверенных особ находился Монж. Если вспомним, что один из знаменитейших генералов нашей армии, Клебер, выехал из Тулона, не зная с кем будет сражаться; то поймем, как велико было доверие Наполеона к нашему товарищу.

Ученых для экспедиции собирал в Париж Бертолле от своего имени и от имени Монжа. «Мы не знаем, — говорил знаменитый химик, — куда отправится армия, но знаем, что ею будет начальствовать Бонапарт, а мы будем заниматься исследованием стран, по мере покорения их нашими легионами». Несмотря на неопределенность такого приглашения, сорок шесть человек, принадлежавших Политехнической школе, просили, как милости, дозволения участвовать в таинственной экспедиции. Конечно, решимость молодых людей можно объяснять духом того времени, беспрестанно стремящимся к новизне и необыкновенным предприятиям; но более всего она была возбуждена безграничным доверием к Монжу и Бертолле. Под руководством таких знаменитостей, каждый надеялся быть полезным отечеству и даже немного прославиться.

Тулонская эскадра подняла паруса 30 флореаля VI года (19 мая 1798); 3 июня присоединилась к ней дивизия, приведенная из Чивита-Веккии Монжем и Дезе. Может быть, удивятся, что имя Монжа присоединяю к имени знаменитого генерала, говоря о чисто военной операции: но это я сделал, прочитав письмо к Монжу от главнокомандующего, от 2 апреля 1798 г. «Прилагаемое при сем письмо доставьте генералу Дезе. Я полагаюсь только на вас и на него относительно приготовлений в Чивита-Веккии».

9 июня 1798 г. (21 прериаля) пятьсот французских парусов развевались около Мальты; 10-го остров был атакован с семи главных пунктов; 11-го он сдался; 12-го главнокомандующий торжественно вошел в главный город и на другой день, по желанию Монжа, приказал завести в Мальте 15 школ первоначальных и одну центральную, составленную из восьми профессоров для преподавания математики, стереотомии, астрономии, механики, физики, химии и мореплавания, т. е. для преподавания именно тех наук, которым кавалеры никогда не учились.

19 июня эскадра оставила Мальту; тогда Монж перешел на адмиральский корабль «Восток», на котором находился и главнокомандующий. Хоть в то время Монжу было уже пятьдесят два года, однако ум его не потерял еще своей молодости, воображение было живо и восторженная любовь к наукам не простыла. Монж с одушевлением описывал чудеса Италии и ее мастерские произведения живописи и скульптуры, собранные и отправленные им во Францию; окружавшие его слушатели приходили в восторг и многому научились. Для разнообразия в ученых беседах было положено, чтобы предметы их назначал главнокомандующий; назначение объявлялось утром, а беседы проходили после обеда; в них занимались великими вопросами астрономии и космогонии; например: обитаемы ли планеты? как древен мир? возможно ли, что земля испытывает новые перемены от огня или воды?

Таковы были ежедневные занятия пассажиров на Востоке, на этом огромном плавающем городе, который через несколько недель загорелся и взлетел на воздух со своим храбрым экипажем. Таким образом, экспедиция египетская, с самого начала не походила ни на один военный поход: Александр, по просьбе Аристотеля, брал с собой философа Калисфена для собирания ученых сведений о побежденных народах; но Монж, Бертолле, Фурье и друзья их имели обширнейшее назначение: они должны были распространить плоды образования и гражданственности между народами варварскими, огрубевшими под игом деспотизма. В незабвенных беседах на Востоке, в которых Монж ежедневно говорил о победах человеческого ума над природой, участвовали Бонапарт, Бертолле, Кафарелли, Бертье, Евгений Богарне, Дженетт, и пр.; они были приготовлением к достопамятным трудам нашего товарища.

Утром 3 июля эскадра пристала к египетскому берегу; колонна Помпея указала на Александрию; Монж вышел на землю в первой высадке, и только по решительному приказанию его друга, главнокомандующего, он не участвовал в атаке на город; ему также было запрещено следовать за армией в Каир; он и Бертолле были отправлены вверх по Нилу на флотилии из мелких судов.

Бонапарт назначил им этот путь, считая его безопаснейшим; но обстоятельства не оправдали этого предположения. Тогда Нил обмелел, и многие из наших судов остановились на каменистых косах; турецкие канонирские лодки, спустившиеся из Каира и вооруженные большими пушками, мамелюки, феллахи и Арабы с обеих берегов реки напали на флотилию; сражение началось в 9 часов утра 14 июля; в половине первого часа уверились, что оно окончится весьма несчастливо; но вдруг раздались громы артиллерии, возвестившие приближение главнокомандующего; пеший неприятель побежал стремительно, и турецкие лодки в беспорядке поплыли к Каиру.

В бюллетене о сражении при Хебрейске упомянуто о неустрашимости Монжа и Бертолле. Действительно, в этой сшибке наши товарищи оказали друг другу значительные услуги; но вместе с тем обнаружилась противоположность их характеров. Пять джумов потонули; Турки, взяв абордажем два из наших судов, с криком и яростью подняли на пиках головы убитых солдат и матросов; тогда Бертолле начал вынимать из воды камни и класть их в свои карманы.

— Как можно теперь думать о минералогии, — сказали товарищи знаменитому химику.

— Я о ней и не думаю, — отвечал Бертолле хладнокровно, — до нее ли! Но разве вы не видите, что мы погибли? Я собираю камни для того, чтобы скорее утонуть, и чтобы мое тело не досталось на поругание этих варваров.

Бертолле хладнокровно готовился умереть; но Монж не терял надежды, не отчаивался в победе даже в то время, как ядро убило Перре, храброго начальника флотилии, и когда все упали духом. Во все сражение он или заряжал пушки, или наводил их на неприятеля. Видя его живые жесты и одушевленное лицо, можно было подумать, что он читает лекцию инженерам.

2 термидора (20 июля 1798), наши войска, расположенные при колоссальных пирамидах Жизеха (Gizéh), из слов главнокомандующего узнали, чего ожидал он от их мужества: «Солдаты! с этих пирамид смотрят на вас сорок веков». Через несколько часов, сорок веков увидали беспримерную храбрость некоторых французских каре; увидали полное бегство мамелюков, т. е. самой отважной конницы на прекрасных лошадях и превосходно вооруженной. На другой день армия перешла Нил и заняла Каир, вторую столицу Востока, обширную, древнюю и богатую торговлей с Европой, Азией и Африкой. Через Каир проходили караваны купеческие и богомольцев; в конце XVIII столетия он славился своим великолепием; в нем находились сорок дворцов беев, множество роскошных домов мамелюков и более четырехсот мечетей с огромными богатствами, которые надо было сберечь для потребностей войска. Бонапарт открыл свои намерения Монжу и хотел знать его мнение об его ученых спутниках.

«Мои молодые люди способны ко всему прекрасному», — так отвечал Монж и склонил Наполеона употреблять его молодых друзей для самых трудных поручений. Ученики Монжа оправдали его доверие к их учености, усердию и верности. Блистательный успех воспитанников Политехнической школы в администрации радовал нашего товарища до восторга. Также с полным удовольствием узнал он о трудах молодых ин-женеров, между которыми находился наш ученый и почтенный Жомар, и которые, оставшись в Александрии, должны были положить основания для карты Египта; их работы шли гигантскими шагами, несмотря на опасность и препятствия. Впрочем, какой бы географ не воодушевился астрономическими наблюдениями, определявшими положение колонны Помпея, иглы Клеопатры и скалы, на которой, за три века до Р.Х. находился знаменитый маяк Книдского. Во французских геодезических работах найдем много треугольников, измеренных гораздо точнее треугольников, покрывавших империю Фараонов; но эти последние имели в своих вершинах знаменитые, возбуждавшие великие воспоминания.

До сих пор в этой биографии имя Монжа часто соединялось с именем Бертолле: теперь они делаются неразлучными; теперь Монж и Бертолле сливаются в одно лицо: «Монж-Бертолле»; даже главнокомандующий сказал нашим друзьям, что между его солдатами были дуэли за то, что одни Монж-Бертолле видели с длинными белокурыми волосами, а другие — с черными, заплетенными в длинную косу.

Взаимная дружба Бертолле и Монжа началась с 1870 г., с их поступления в академию. Если бы спросили геометра, за что он любит химика, то он отвечал бы, как Монтень, говоривший о Боецие: «За то, что он Боеций, а я Монтень, мы искали друг друга, не видавшись, а только слышавшие один о другом...» Далее рассказ «Опыта» не идет уже к нашим друзьям. Монтень приятным обществом и дружбой Боеция пользовался только четыре года; Монж и Бертолле жили неразлучно почти треть столетия. Два философа Перигора думали, что «дружество освобождает от всех обязанностей». Они скрывали его в глубоком уединении, жили только для самих себя и не хотели видеть современных бедствий; но Монж и Бертолле принимали деятельное участие в событиях нашей революции. Увы! страшные ее волнения делали врагами мужа и жену, отца и сына, брата и сестру; но между геометром и химиком никогда не было и тени разногласия.

О! с каким бы удовольствием я представил вам потерянные письма с берегов Нила, в которых Монж описывает дружбу, заменившую все удовольствия жизни! Эти письма, вопреки почти общему предубеждению, доказывают, что точные науки укрепляют ум и возбуждают духовную деятельность, но не притупляют чувствительности и не уничтожают в душе и сердце ни одного благородного чувствования; эти письма совершенно опровергают парадокс Жан-Жака: «Перестают чувствовать, когда начинают рассуждать».