Глава XI. Бруно по Франции (1580—1588)

В знаменитой в то время высшей школе г. Тулузы насчитывалось около 10 тысяч студентов. Как указывает Бруно:

«Здесь я познакомился с образованными людьми и меня пригласили читать о сфере многим ученикам. Наряду с этим я преподавал в течение шести месяцев и философию. Между тем в этом городе освободилась должность ординарного профессора философии, занимаемая по конкурсу. Я добился получения ученой степени магистра искусств, заявил о намерении участвовать в конкурсе, был допущен, утвержден и читал в этом городе лекции непрерывно в течение двух лет. Предметом преподавания была книга Аристотеля «О душе» и другие философские чтения»¹.

Католические университеты сохраняли средневековый строй внутренней жизни. Они представляли собою корпорации, во главе которых стоял выборный ректор. Ректору предоставлялись широкие полномочия. Он ведал финансами, принимал присягу вновь вступающих студентов на верность университетской республике, вел переговоры с городскими властями и т. п.

Студенты, принадлежавшие в основном к дворянским семьям, участвовали в управлении университетом и выбирали профессоров.

Преподавание в университетах носило своеобразный характер, метод был тот же, что и в эпоху расцвета средневековья, до появления книгопечатания. Студенты не имели своих учебников и переписывали их в течение курса. Преподавание велось не по предметам, а по авторам. Профессор диктовал текст. В результате прохождения университетского курса появлялись учебники, собственноручно переписанные студентами.

Изобретение книгопечатания сделало ненужной кропотливую работу по переписке. Преподавание изменило свой характер. Профессор диктовал лишь объяснения и следствия из положений автора. Записанные и изданные курсы лекций представляли собою сухие тезисы, сводившиеся к доказательству положений: «правильно сказано», «неправильно сказано».

Литературность изложения при этой системе исчезала. Ученые, которые среди своих современников прославились как замечательные лекторы и ораторы, оставили записи лекций, поражающие сухостью, схематизмом, мертвостью языка.

В предисловии к книге Бруно «Песнь Цирцеи» французский издатель XVI века Жан Реньо сообщает о характерном методе работы Джордано Бруно: «Я попросил его разрешить мне издать самым тщательным образом это «искусство», один экземпляр которого, ранее написанный под его диктовку, находился у меня. Джордано ответил согласием на эту просьбу и, так как он в то время был занят более важными трудами, попросил, чтобы я сам позаботился об этом и осуществил задуманное».

Бруно сам писал свои важнейшие произведения — итальянские диалоги и философские поэмы. Остальные книги, главным образом труды по луллиеву искусству, обычно он диктовал ученикам.

Биографов Джордано Бруно поражало, что в католической Тулузе он мог быть ординарным профессором, не выполняя никаких церковных обрядов и находясь фактически вне религии. Это объясняется тем, что в Тулузе вплоть до 1586 года действовали законы о веротерпимости, отмененные затем католической лигой. После эпохи религиозных войн в Тулузе утвердилась реакция. Несмотря на издание в 1598 году Нантского эдикта о веротерпимости, Тулуза осталась оплотом католицизма².

Война между Генрихом Наваррским и Генрихом Гизом началась на юге Франции в июне 1582 года. Возобновление военных действий между католической и гугенотской армиями обострило отношения между сторонниками разных религиозных течений в Тулузе и привело к победе католической реакции. Джордано Бруно, около двух лет преподававший в Тулузе, оставаясь вне церкви, вынужден был покинуть этот город.

Обстоятельства, при которых Джордано Бруно пришлось покинуть Тулузу, известны нам из двух источников. В своих показаниях венецианским инквизиторам Бруно сказал, что вынужден был покинуть Тулузу из-за начавшихся волнений. В протоколе имеется фраза: «Однако я вступил в диспут и предложил на обсуждение тезисы, опубликованные мною»³.

По-видимому, в Тулузе произошел первый из трех больших диспутов Джордано Бруно. Документов об этом диспуте не сохранилось, так как архивы Тулузского университета, относящиеся к годам религиозных войн, уничтожены.

Не желая сообщать об этом диспуте инквизиторам, Бруно говорит, что покинул Тулузу вследствие волнений. Тем же он объясняет свой отъезд из Парижа в Англию весной 1583 года. Третий раз он выдвигает этот же мотив, объясняя свой вторичный отъезд из Парижа летом 1586 года. Тогда действительно гражданская война резко обострилась, в то время как период между 1580 и 1585 годами был сравнительно спокойным в политической жизни Франции. Совершенно очевидно, что причиной отъезда Бруно из Тулузы был диспут, во время которого реакционная часть профессуры и студентов, возмущенная его смелыми взглядами, вынудила Бруно покинуть университет и город.

В прощальной речи, произнесенной в Виттенберге, Бруно благодарит за то, что его лекции не встретили такого враждебного отношения, как в Тулузе, Оксфорде и Париже.

Летом 1581 года Бруно приехал в Париж. Здесь он издал первые дошедшие до нас книги. В конце того же года он выпустил «Песнь Цирцеи», «О тенях идей», «Искусство Луллия» и комедию «Подсвечник». По-видимому, он привез с собою из Тулузы почти готовые рукописи и в Париже только редактировал их. Однако отдельные главы этих книг, особенно имеющие непосредственное отношение к Генриху III, могли быть написаны только в Париже.

Бруно не сразу находил издателей для своих рукописей и вынужден был выжидать благоприятного случая. Этим и объясняется то, что некоторые его книги выходили с опозданием и зачастую отражали уже пройденный этап его философского развития.

Об обстоятельствах, сопутствующих выпуску одной из его книг, Бруно кратко сообщал на допросе в Венеции: «...Из-за гражданских войн, я был вынужден уехать и направился в Париж. Здесь я объявил курс экстраординарных лекций, чтобы со мною могли познакомиться и узнать меня. Я прочел тридцать лекций. Предметом чтений я избрал тридцать божественных атрибутов, изложенных св. Фомой [Аквинским] в первой части [«Свода богословия»]. Затем мне предложили читать ординарные лекции, но я отказался и не захотел принять их, так как в этом городе ординарные профессора обязаны посещать обедню и другие богослужения. Я всегда избегал этого, ибо знал, что отлучен от церкви за выход из ордена и снятие монашеского одеяния⁴.

Когда я читал ординарные лекции в Тулузе, меня не принуждали посещать обедню, как это требовалось в Париже, если бы я согласился читать там ординарные лекции.

Чтение экстраординарных лекций создало мне такое имя, что король Генрих III приказал однажды вызвать меня и задал вопрос, — приобрел ли я память, которой обладал и о которой говорил в лекциях, естественным путем или магическим искусством. Я дал ему объяснения. Из того, что я ему сказал и доказал, он сам убедился, что это результат науки, а не магии. После этого я напечатал книгу о памяти под названием «О тенях идей» и посвятил его величеству. В связи с этим он назначил меня экстраординарным профессором с постоянным вознаграждением.

В этом городе я провел, занимаясь, как я уже сказал, преподаванием, около пяти лет»⁵.

В 1616 году в г. Бриге в Силезии вышла книга Костича под названием: «Искусство Аристотеля, Луллия и Рамуса, разработанное Конрадом Бергием под руководством И. Костича, подлинного ученика Джордано Бруно, где показывается логическое искусство понимания, практическое искусство изложения, частью метод топического изыскания, по способу Аристотеля и в его понятиях, а также Рамуса и Луллия, включая сюда более ста тысяч доказательств, подходящих к любому нахождению тем и их применению».

В предисловии, датированном 16 ноября 1615 года, Костич говорит: «Пошел уже тридцать третий год с той поры, когда, как я вспоминаю, Джордано Бруно привлекал в Париже множество учеников и слушателей на свои лекции по луллианову и мнемоническому искусству. И я тоже присутствовал, хотя не всегда, на его чтениях, желая познакомиться с его изумительным искусством. Меня приводили в дикий восторг его мастерство и изобретательность. Он поразительно богатыми доводами демонстрировал на диспутах свое искусство убеждать. Теперь, будучи уже в преклонном возрасте, я научился ценить то, к чему в юности относился, по своему невежеству, с пренебрежением. Я раскаиваюсь, что некогда оспаривал книжку Джордано Бруно о луллиановом искусстве, изданную в Париже в 1582 году... Он превосходно разъяснил мне эти термины, хотя они и пугают любителей утонченной цицероновой речи своею чудовищностью. Однако они нисколько не затрудняли меня при чтении, так как меня привлекала сущность этого учения».

Есть и другое, весьма ценное документальное сообщение о выступлениях Джордано Бруно в Париже — предисловие издателя книги «Песнь Цирцеи» Жана Реньо. Реньо говорит, что считал рукопись достойной издания и желал, чтобы с нею познакомились самые выдающиеся и благородные умы. Книга, но его словам, совершенно оригинальная и не имеет ничего общего с тем, что выпускалось до сих пор.

«Однако, — оговаривается Реньо, — ввиду того, что автор известен, как заподозренное лицо, книга его должна будет разделить судьбу его взглядов».

Бруно выпустил ряд книг, посвященных луллианову, или луллиеву, искусству.

Это «искусство» предлагало наиболее легкие способы запоминания философских понятий. Бруно выражал систему понятий посредством совокупности связанных между собою и объединенных в едином образе наглядных предметов.

Луллиево искусство было для Бруно не самоцелью, а средством для изложения теории познания и учения о единстве и бесконечности мира во времени и пространстве. Так, в трактате «О кратком построении и дополнении искусства Луллия» он говорит: «Многие суждения о субъекте и предикате могут послужить причиной установления связи между субъектом и предикатом. Тот факт, что мир вечен, доказывается философом посредством суждений о мире, не исключающих вечности, и посредством суждений о вечности, которые не исключают возможности его соединения с понятием мира».

И каждом городе, который посещал Бруно, вокруг него собирались ученики и последователи. Под видом луллиева искусства он излагал им свое учение о бесконечной вселенной и множественности миров, свои материалистические взгляды.

Трактаты Джордано Бруно по луллиеву искусству представляют собою сжатые конспекты устного изложения. Он иллюстрировал свои лекции геометрическими фигурами, схемами, чертежами, таблицами и аллегорическими изображениями.

Метод Раймунда Луллия, который все понятия о реальных предметах облекал в аллегорические формы, был использован Бруно для изложения в таких же аллегорических формах тех взглядов, которые он не мог высказывать открыто. Использование аллегорий вообще характерно для литературы эпохи Возрождения. Многие произведения того времени представляют собою почти непонятное для современного читателя нагромождение образов.

Замечание Костича о том, что Бруно пользовался латинской речью, сильно отличавшейся от классической и трудно доступной пониманию, характеризует стиль латинских трактатов Джордано Бруно. Он произвольно менял смысл латинских слов, создавал новые термины, вводил новые словообразования.

Трудности, искусственно создаваемые Бруно, умевшим, когда он хотел, писать прозрачным стилем, объясняются той целью, которую он преследовал: при помощи аллегорий, знаков зодиака, геометрических фигур, мифологических имен выражать идеи, враждебные церкви и всему феодальному строю. Когда он упоминал имя Фаларида, слушателям было ясно, что он говорит не о жестоком мифологическом тиране, а об инквизиторах. Орион означал Христа, Финей — императора и т. д. Когда Бруно говорит о фанатиках, растерзавших в 415 году в Александрии женщину-ученого математика Ипатию, он обличает одновременно инквизиторов. Античные мифологические имена дают возможность образнее обозначать понятия. Так, Аполлон означает монаду или единство, Сатурн — начало всех начал, Прометей — действующую причину, Фетида — мыслящего субъекта, Стрелец — конечную причину или цель и т. д.

Итальянцев в те времена принимали в Луврском дворце радушно. Астрологи, алхимики, хироманты, изобретатели колдовских средств, лекарств и ядов были желанными гостями. Интерес государей к алхимии имел специфический характер. При резком изменении цен, вызванном притоком дешевого золота из Нового Света, приходилось чеканить очень большое количество серебряной и золотой монеты, которая в обращении стиралась, подделывалась и возвращалась на монетный двор в значительной степени обесцененной. Правительства изыскивали способы выпускать золотую монету низкого качества при той же стоимости, а алхимики уверяли, что знают средство превращать свинец или ртуть в золото.

Большие и малые властители хотели иметь гороскопы на разные случаи жизни. Это обеспечивало заработок целой армии астрологов, толпившихся при всех дворах.

Интерес к тайным знаниям сам по себе был достаточной причиной, чтобы Генрих III заинтересовался Бруно как обладателем феноменальной памяти. Благодаря своей репутации человека, обладающего исключительными способностями и чудесными познаниями, Бруно получил возможность опубликовать несколько своих философских книг. При этом он не мог обойтись без обязательных формул придворной вежливости и лести. Так, в конце книги «Песнь Цирцеи», он воспевает галльского петуха — символ Франции.

Во всем остальном «Песнь Цирцеи» представляет собою политическую и антирелигиозную сатиру. Бруно обнаруживает в ней исключительные для XVI века познания в области зоологии. Он перечисляет известных в то время животных и дает их точное описание.

Зоологический каталог Бруно интересен тем, что в нем перечисляются и животные, ставшие известными лишь в его время, например жираф, дикобраз, ехидна.

Джордано Бруно пользуется формой сатиры, басни, изображая людей под видом зверей. Так, под видом собак он выводит монахов-доминиканцев, под видом обезьян — всех церковников, под видом оленей — придворных, под видом хамелеонов — льстецов и подхалимов, то и дело меняющих свои убеждения.

Приводим небольшой отрывок из диалога Мериды и Цирцеи:

«Мерида. — Каким образом можно распознать хамелеонов?

Цирцея. — Из того, что они являются льстецами и подражателями всему, за исключением честного и благородного, и рядятся во все цвета, кроме красного и белого, питаются веянием ветра, но не усваивают ничего от человеческих добродетелей. Погляди, как они всегда разевают пасть, словно живут только воздухом, потому ли, что внутри у них нет ничего, кроме огромнейших легких, а может быть потому, что анатомы не в состоянии различить в них души, а одно только легкомыслие и хвастовство»⁶.

В этом же произведении Джордано Бруно дает монахам уничтожающую характеристику, очень напоминающую характеристику монахов у Рабле, вплоть до буквальных выражений. Речь идет о сравнении монахов с обезьянами.

«Мерида. — Как отличить эту породу обезьян?

Цирцея. — Они бесполезны в серьезных и трудных делах и только угождают магнатам лестью, шутовством и паразитической жизнью. А так как они не могут, подобно ослам, носить тяжести, сражаться, как боевые кони, пахать, как волы, откармливаться мертвечиной подобно свиньям, то от них только и пользы, что они служат посмешищем»⁷.

У Рабле: «Обезьяна не сторожит дома, как собака; не тащит плуга, как вол; не дает шерсти и молока, как овца; не возит тяжестей, как лошадь. Ее дело — везде гадить и все портить, а потому она получает от всех насмешки и пинки. У ней полное сходство с монахом, который не работает, подобно крестьянину, не охраняет страны, подобно воину, не лечит больных, подобно врачу... Монахи занимаются только тем, что изводят всех соседей треньканьем своих колоколов».

Быть может, тут сказалось влияние гениального сатирика, а вернее всего эта метафора пришла на ум Джордано Бруно в результате непосредственных наблюдений жизни монахов.

Политическая обстановка того времени объясняет, каким образом Бруно получил возможность в католической стране опубликовать ряд книг с резко, выраженным враждебным церкви мировоззрением и открытыми нападками на церковников.

Отношения между галликанским духовенством и правительством Генриха III достигли крайней степени напряженности. Генрих III наложил на высшее духовенство подать, носившую название «добровольного дара». Церковь отказывалась платить и требовала восстановления своих привилегий. Съезды церковников выступали с резкой оппозицией правительству. Правительство потеряло в духовенстве свою главную опору. Папский Рим считал, что Генрих III ничем не лучше еретиков и в конце концов отлучил его от церкви. Политика веротерпимости ухудшала отношения Генриха III с католической частью Франции и вела к войне.

Маркс в третьей тетради «Хронологических выписок» по поводу мирного эдикта в Пуатье в сентябре 1577 года, отмечает: «Генрих III держал себя в этом случае так, словно он обладал неограниченной властью; особенно вызвало вопли католиков и сделало всесильными Гизов следующее: реформатской церкви предоставлялась свобода обрядов и богослужения, хотя католическая объявлялась господствующей; Генрих III объявил, что они были правы, взявшись за оружие, и принесли пользу государству, он даровал им своих судей в судах...; реформатам предоставлены были в залог девять крепостей на четыре года и т. д., но — здесь-то и зарыта собака — запрещение реформатам вести переговоры с иностранцами и заключать союзы и тайные соглашения было использовано для того, чтобы формально запретить заговор папистов с испанцами, а вместе с тем и лигу и положить конец последней...»⁸

Чтобы ослабить и подавить католическое духовенство, король препятствовал назначению епископов на вакантные кафедры и передавал владения церкви представителям знати. Конфискация, захват, грабеж церковных имуществ стали распространенным явлением. Возмущались этим преимущественно потерпевшие, а также те, кто не получил своей доли добычи.

Многие дворянские семьи считали епископства своими наследственными владениями. В силу этого права диоцезы⁹ отдавались детям. Амьенское и гренобльское епископства Генрих III продал за крупную денежную сумму. Кардиналы из рода герцогов Гизов носили этот титул только по праву наследования. Старшего Гиза, умершего в 1579 году, называли «кардиналом бутылок», а о младшем, убитом Генрихом III, Сикст V говорил, что у него нет ничего кардинальского, кроме шляпы.

При всем том королевская власть, церковь и парламент во Франции нисколько не уступали римской инквизиции в жестоком преследовании атеистов.

Но атеистические, антицерковные идеи получали все большее распространение, и этому немало содействовали религиозные войны. При захвате городов католические солдаты так же грабили католические церкви, как и гугеноты. Когда священнейшие реликвии поступали на рынок как военная добыча, то убеждались, что мощи и гроша не стоят, а продать можно только золотые украшения и драгоценные камни. При захвате г. Тура в 1562 году был найден резной камень с изображением богоматери, оплакивающей Иисуса Христа. Святыня пользовалась большим почитанием у местных жителей. Специалисты осмотрели камень и убедились, что это античная гемма с фигурой Афродиты, оплакивающей Адониса.

Так сама жизнь опровергала и разоблачала нелепые легенды и бредни церковников.

Примечания

1. Сб. «Вопросы истории религии и атеизма», стр. 338.

2. 9 февраля 1619 года по приговору парламента в Тулузе был сожжен Лючилио Ванини (род. в 1585 г.) — итальянский философ-материалист и атеист, младший современник Бруно. Ванини утверждал, что учение о боге — выдумка духовенства, желавшего держать в подчинении народ. Он учил, что мир вечен и не создан богом. Ванини был обвинен в атеизме и подвергнут жестоким пыткам. Перед сожжением палачи вырезали ему язык. Он говорил перед смертью: «Если бы существовал бог, я бы молил его о том, чтобы он метнул свою молнию в этот неправедный и мерзкий парламент, и если бы существовал дьявол, я молил бы его, чтобы он проглотил это судилище, но я этого не делаю, потому что ни бога, ни чорта нет».

3. Эта фраза в оригинале протокола зачеркнута.

4. В течение шестнадцати лет (1576—1592) Джордано Бруно не выполнял никаких религиозных обрядов и оставался, таким образом, вне религии. В глазах католической церкви такое поведение равнялось открытому безбожию. Большой смелостью являлось признание этого перед инквизиторами.

5. Сб. «Вопросы истории религии и атеизма», стр. 338—339. — Пятилетнее пребывание Бруно в Париже опровергается документами. Фактически Бруно был в Париже с конца 1581 до начала 1583 года. Он мог сказать это только, чтобы ввести в заблуждение инквизиторов, хотя и непонятно, с какой целью.

6. Jordanus Brunus. Opera latine conscripta, т. II, ч. I, стр. 204—205.

7. Jordanus Brunus. Opera latine conscripta, т. II, ч. I, стр. 199.

8. «Архив Маркса и Энгельса», т. VII, стр. 358.

9. В римско-католической церкви — территория, подвластная данному епископу (епархия).