Глава III. Монастырь

Протоколы венецианской инквизиции¹ осветили важнейшие этапы монастырской жизни Джордано Бруно. Вот что говорит сам Бруно об этом периоде своей жизни:

«Четырнадцати или пятнадцати лет я вступил послушником в орден доминиканцев, в монастырь св. Доминика в Неаполе. Меня принял тогдашний отец настоятель монастыря по имени магистр Амброзио Паскуа. По истечении года послушничества я был допущен им к монашескому обету и, сколько помнится, со мною вместе обет принял только один послушник.

Затем в надлежащий срок я был рукоположен в сан священника и отслужил первую обедню в Кампаньи, в городе того же королевства (Неаполитанского. — В.Р.), довольно далеко от Неаполя, и находился там в монастыре того же ордена, посвященном св. Варфоломею. Состоя в том же доминиканском ордене, где получил посвящение, я совершал обедню и другие службы до 76-го года, будучи в повиновении у начальствующих лиц этого ордена и монастырских настоятелей»².

Однако документы, открытые впоследствии, внесли в эти показания ряд существенных поправок и дополнений.

Свидетельства о монастырской жизни Бруно были найдены в делах упраздненных монастырей Большого государственного архива Неаполя. Два документа открыты в «Списке принятых в монашеский сан с 1524 по 1622 год» и один — в «Регистре провинции с 1555 по 1626 год».

Документ о принятии Бруно в послушники относится к 15 июня 1565 года. Перед текстом документа написано: «Погиб ужасной смертью». В конце добавлены слова: «Ныне покойный».

16 июня 1566 года, через год и один день, согласно монастырским установлениям, Бруно был переведен из послушников в монахи.

Новые документы не оставляют никаких сомнений в том, что Бруно до 1576 года находился в Неаполе, учился в школе монастыря св. Доминика, выезжал в монастырь св. Варфоломея на очень короткий срок, приходским священником не был и прошел за это время все ступени богословского образования.

Изучение жизни Бруно в монастыре дает возможность установить, под влиянием чего именно в этот период сложились основные черты его мировоззрения, враждебного церкви.

Неаполитанское духовенство служило абсолютизму и содействовало его укреплению. Испанские короли опирались в Италии не только на военную силу, но пользовались помощью духовенства, которое воспитывало народ в духе повиновения захватчикам, и открывали множество новых монастырей, а в них содержали целую армию покорных служителей религии, поддерживавших господство Испании.

В первой половине XVI века в неаполитанском духовенстве происходит глубокое расслоение. Рост золотого обращения, связанный с ограблением Нового Света испанскими конквистадорами, содействовал обогащению монастырей. В их ризницы и сокровищницы золото полилось рекой. Вклады, дары (в том числе по завещаниям), приношения, сборы среди верующих — все это расширяло и развивало экономическую базу монастырей. Монастыри непрерывно умножали свои богатства.

В одном из документов, относящихся к монастырской жизни Бруно, имя его значится в списке монахов, присутствовавших на собрании 11 октября 1575 года, на котором было сообщено о переходе в собственность монастыря большого дома Луки Антонио стоимостью в тысячу дукатов. Наряду с этим имеются документы, свидетельствующие, что лишь ничтожные гроши выдавались Бруно на одежду и пропитание.

«19 мая 1568 г. Джордано Ноланцу, юноше, для покупки плаща в счет содержания 2 карлина 10 гран.

15 июля (1568) выписано брату Джордано Ноланцу, пропускное свидетельство для отъезда в область Ломбардию»³.

О выдаче ему долог на поездку здесь не говорится. Монахи иногда вынуждены были нищенствовать в дороге, переходя от одного монастыря к другому. Князья церкви становились все богаче, рядовое монашество — все беднее.

В труде «Крестьянская война в Германии» Ф. Энгельс, анализируя положение духовенства в XVI веке, объясняет, каким образом из среды духовенства выходили враги феодального строя, и доказывает, что в XVI веке, наряду с католической феодальной реакцией и буржуазной реформацией, была третья сила — плебейская оппозиция города и деревни. Часть духовенства переходила на сторону народа против церкви.

«Духовенство, — пишет Энгельс, — распадалось на два совершенно различных класса. Духовная феодальная иерархия составляла аристократический класс...

Плебейская часть духовенства состояла из сельских и городских священников. Они стояли вне феодальной иерархии церкви и не имели доли в ее богатствах... Из их рядов выходили теоретики и идеологи движения, и многие из них окончили свою жизнь на эшафоте в качестве представителей плебеев и крестьян»⁴.

Во второй половине XVI века различие положений и противоречие интересов высшего и низшего духовенства обозначились очень резко. Монахи часто принимали активное участие в движении «бандитти», к которому примыкали угнетенные. Они служили разведчиками, сообщали о передвижениях испанских военных сил и карательных отрядов, передавали извещения и приказания. Некоторые монастыри предоставляли «бандитти» убежище. Молодые монахи иногда надевали под рясу панцырь и с мечом и аркебузой переходили к повстанцам. Они выдвигали из своей среды вождей для «бандитти». Особенно прославился священник Герчино, пользовавшийся среди крестьян огромной популярностью. Он был убит в 1586 году в сражении с наемными папскими отрядами.

Большинство буржуазных биографов Бруно некритически подходит к условиям его жизни в монастыре, основываясь не на действительном положении вещей, а на самых общих представлениях о характере монастырской жизни, якобы посвященной молитвам и умерщвлению плоти. На самом деле все обстояло иначе. Современники, в том числе и церковные авторитеты, характеризуют мужские монастыри как разбойничьи притоны, а женские — как публичные дома. В этой характеристике почти нет преувеличений. Римская инквизиция принуждена была выпустить декрет о запрещении принимать в монахи разбойников, воров и других преступников.

Это постановление было издано 13 августа 1587 года: «Папа Сикст V приказал и повелел, чтобы монахи под каким бы то пи было предлогом не смели ставить комедии. А также чтобы не принимали в число братьев воров, наемных убийц и мошенников и подобных им личностей»⁵.

Доминиканский орден обжаловал запрещение принимать преступников в монастыри и добился его отмены как нарушения права убежища. В своде установлений доминиканского ордена сказано: «Великая несправедливость для святого места, если светские судьи имеют право силою извлекать ищущих убежища, а потому такое осквернение святыни недопустимо. Хотя Сикст V в борьбе с разбойниками издал такое постановление для Неаполитанского королевства, Григорий XIV опубликовал новое на радость всем благомыслящим людям»⁶.

Это постановление строго запрещало светским властям посягать на человека, нашедшего убежище за монастырской стеной.

Монастырь Сан-Доминико Маджоре был очень богат. Его население резко делилось на аристократическую верхушку из родовой знати и на простых монахов, большею частью разоренных мелких дворян. Сокровища ризницы оценивались в сорок тысяч дукатов. Вклады и имущество, поступавшее но завещаниям, увеличивали богатство монастыря и обеспечивали содержание монашества. Основная задача этого монастыря заключалась в том, чтобы подготовлять ученых богословов для церковных школ и университетов.

В монастыре было около 200 монахов, включая послушников (новициев), учеников школы, студентов, преподавателей и богословов-профессоров, а также правящую верхушку и инквизиторов. Тюрьма инквизиции находилась в подвальном помещении. Значительная часть монахов состояла из людей, укрывшихся здесь, чтобы избежать судебных преследований.

Монахи ходили вооруженные, хотя по неаполитанским законам ношение оружия каралось смертной казнью. Отправляясь на ночные приключения, они надевали панцыри под рясы и вооружались большими тяжелыми ножами. Убийства в драке считались обычным явлением.

За 1557—1579 годы только против монахов-доминиканцев было возбуждено не менее 150 уголовных дел по жалобам горожан и дворян. В это число не входят судебные процессы по обвинению в ереси и нарушении монастырской дисциплины⁷. Осужденных лишали сана, били плетьми и ссылали на галеры.

Распущенность студентов монастырской школы не уступала разгулу светской университетской молодежи. Студенты имели обыкновение даже на лекции являться с оружием и часто пускали его в ход.

В 1592 году была попытка ввести в монастыре некоторые реформы. Эта попытка вызвала сопротивление монахов. Они ударили в набат, сбежались в главный корпус и забаррикадировались. Все монахи оказались хорошо вооруженными. Папа Климент VIII побоялся прибегнуть к насилию и приказал вступить в переговоры с ними. Монахи согласились выдать нескольких укрывшихся в монастыре разбойников, но отказались принять новые правила.

Бруно глубоко ненавидел орден доминиканцев. В 1582 году, будучи в Париже, при дворе Генриха III, он имел возможность откровенно высказать свое мнение о них.

Пользуясь игрой слов, связанной с именем доминиканцев («domini canes» — «псы господни»), Джордано пишет в диалогах «Песнь Цирцеи»:

«Мерида. Каким образом могу я распознать среди множества собачьих пород, попадающихся мне на глаза... самую злую, доподлинно собачью и не менее знаменитую, чем свинья?..

Цирцея. Это та самая порода варваров, которая осуждает и хватает зубами то, чего не понимает. Ты их распознаешь по тому, что эти жалкие псы, известные уже по своему внешнему виду, гнусным образом лают на всех незнакомых, хотя бы и добродетельных людей, а по отношению к знакомым проявляют мягкость, хотя бы то были самые последние и отъявленные мерзавцы»⁸.

С глубоким презрением Бруно отзывался обо всех монахах, как о воплощении пороков и невежества. Вот одна из таких характеристик, приведенная в латинском произведении «Искусство убеждения»: «Кто упоминает о монахе, тот обозначает этим словом суеверие, олицетворение скупости, жадности, воплощение лицемерия и как бы сочетание всех пороков. Если хочешь выразить все это одним словом, скажи: «монах»».

С наибольшей силой его ненависть к церковникам выражена в «Печати печатей»: «Благодаря ограничению места многие, удалившиеся в пустыню для уединенной жизни, становились изобретателями, учителями, вождями и пастырями народов». Относя к их числу Пифагора, Зороастра, Моисея, Парацельса и других, Бруно далее пишет: «Но большинство из них избегало труда и забот, свойственных людям, соблазнялось бездельем и обжорством, и лишь очень немногие преследовали цель подлинной добродетели души. Поэтому, как видишь, они устранились от общения с людьми, занимающимися полезными делами. А если такие люди и появлялись в их среде, то на них набрасывалось преступное, грязное и завистливое большинство. Даже знаменитейшие среди них, их доктора, превратились в гнуснейших паразитов, вследствие злоупотребления бездельем. Стремясь к разрушению человеческой и гражданской солидарности, они учат людей бесстрашно совершать злодеяния и веровать в невесть какие грязные бредни... Я полагаю, что их, по справедливости, следовало бы истреблять, как бедствие нашего века, как гусениц и саранчу, убивать как скорпионов и ядовитых змей. И будущий век, когда мир слишком поздно поймет свое бедствие, позаботится о том, чтобы уничтожить людей, избалованных бездельем, жадностью и надменностью...»⁹.

Ученики монастырской школы пользовались большой свободой. Вход и выход из монастыря были для них всегда открыты. Даже часы сна не были точно установлены. Молодежь имела возможность значительную часть времени проводить в городе. В ту пору политическая жизнь Неаполя была богата событиями и оказывала гораздо большее влияние на развитие Бруно, чем монастырь.

Нищета в Неаполе была чрезвычайно велика. Численность городского плебса достигла в Неаполе XVI века десяти тысяч. Плебс имел большое влияние на политические события. Если испанская инквизиция не в состоянии была утвердиться в Неаполе, то главным образом потому, что лаццарони¹⁰ выступали против нее.

Борьба неаполитанского городского плебса против инквизиции относится к числу самых драматических страниц, вписанных Неаполем в историю Италии. Упорное сопротивление народа инквизиции, его готовность на жертвы, смелость вооруженных выступлений спасли культуру Неаполя.

Первая попытка ввести инквизицию в Неаполе относится к 1504 году. Испанский король Фердинанд V (1452—1516), присоединивший к Испании Неаполитанскую область, отправил письмо своему первому вице-королю Гонзало с требованием объединить Неаполь и Сицилию под властью сицилийской инквизиции. Гонзало, прекрасно видевший ненависть народа к инквизиции, старался уклониться от этого. Как только подтвердились слухи о создании инквизиции, народ начал волноваться и вооружился. Представители народа заявили вице-королю, что введение инквизиции противоречит древним вольностям Неаполя. Гонзало вынужден был дать обещание, что инквизиция не будет введена, и написал королю, что введение инквизиции потребует нового завоевания страны.

В 1510 году в Неаполь прибыло много беженцев из Испании — евреев и морисков, спасавшихся от инквизиции. Король Фердинанд уполномочил нескольких инквизиторов отправиться в Неаполь и предать переселившихся туда евреев и морисков суду как нарушителей закона, запрещавшего им находиться в испанских владениях.

Вскоре в Неаполь приехали епископ Цефалу и архиепископ Мессинский для введения суда инквизиции. Народ выступил на защиту своих прав. Представители ряда сословий Неаполя вышли на улицу, построенные по корпорациям и цехам, с развернутыми знаменами и в полном вооружении. Толпа напала на монахов-инквизиторов и стала избивать их. Они были изгнаны с позором. По городу развесили объявления об отмене инквизиции.

Новые попытки ввести инквизицию были связаны с распространением протестантизма. Неаполь был одним из центров итальянского протестантизма. Здесь разыгрались наиболее решительные битвы против инквизиции.

Протестантизм в Неаполе распространился после приезда из Испании Джованни Вальдеса из Куэнки него брата Альфонсо. Деятельность Вальдеса в Неаполе продолжалась недолго. Он умер в 1540 году. В Испании он подвергался преследованиям как автор диалогов, в которых выступал против светской власти пап.

Антонио Караччоли — церковный писатель начала XVI века — говорит, что связи с кальвинистской Женевой были установлены протестантами лишь после того, как в Неаполе уже образовались общины. «Неаполь, — пишет он, — как и многие города королевства, был сильно заражен ересями Вальдеса и трех его главных учеников, а именно: Пьетро Мартире, Бернардино Окино и Фламинио, которые в свою очередь стали учителями многих других».

Следует подчеркнуть, однако, что протестантизм проник в Италию не из Германии через Венецию, а из Испании через Неаполь.

Важнейшее произведение, отражающее идеологию итальянского протестантизма, анонимная книга «Благодеяния Христа», была написана в Неаполе. Антонио Караччоли дает о ней довольно путаные сведения. Ее автором, по общему мнению, был монах сицилианец, ученик Вальдеса в Неаполе.

Караччоли пишет: «Книга издавалась много раз. Она многих ввела в заблуждение, так как разъясняла искупление весьма осторожно, но еретически, приписывая все вере, ложно толкуя слова св. Павла в послании к римлянам, и принижала значение добрых дел и заслуг. Ею соблазнилось много прелатов и монахов того времени. Она получила широкое распространение, и многие ее очень хвалили. Книгу эту разоблачили и осудили в Вероне. Через несколько лет она была включена и указатель книг, запрещенных Павлом IV, а затем Пием IV и Климентом VIII».

Инквизиции не удалось установить автора «Благодеяний Христа». Венецианские типографы, пользовавшиеся большей свободой, чем типографы других итальянских городов, издавали эту книгу в течение всего XVI века. Караччоли подтверждает также, что «Благодеяния Христа» тайно распространялись, находя огромный круг читателей.

Преследованиям инквизиции, как признает и сам Караччоли, подвергались даже высшие прелаты, не сразу разобравшиеся в еретическом характере этой книги.

Протестантизм в Неаполе сближался с гуманизмом на почве критики католических догматов. Влияние неоплатонизма содействовало развитию идей, отвергающих троицу и личного бога и логически ведущих к растворению бога в природе. Германский реформатор Филипп Меланхтон жаловался, что итальянские протестанты впадают в заблуждения относительно троицы. В письме от 31 мая 1545 года к своему единомышленнику Камерарию он говорил: «Итальянское протестантское богословие так насыщено платоновскими теориями, что не легко заставить итальянцев вернуться от суетной науки, в которую они так влюблены, к простым истинам толкования».

Протестантизм в Неаполе имел большое влияние среди дворянства и некоторой части высшего духовенства. Об этом свидетельствует письмо вице-короля ди Рибейра к испанскому королю от 7 марта 1564 года, где излагаются признания казненных еретиков, исторгнутые пытками. После вступительных слов вице-король пишет: «В предыдущем письме я сообщал вашему величеству, что на главной площади в этом городе были обезглавлены рыцарь и дворянин, обвиненные в лютеранстве. Один из них причинил очень большой вред всей этой области. Передаю его показания, касающиеся некоторых прелатов королевства. Умоляю ваше величество соблюдать тайну».

Из показаний Джованни Франческо Алоизио из Казерты извлечены следующие сведения: Отрантский архиепископ между 1540 и 1547 годами, когда в Неаполе происходило восстание, неоднократно говорил с ним, признаваясь, что придерживается лютеранского учения; в присутствии казертинца епископ с величавшим увлечением обсуждал и проповедовал лютеранское учение. В то время епископ считался в Неаполе одним из вождей секты. Это свидетельство подтвердили другие лица. Когда был произведен розыск о его жизни, обнаружились «еще более ужасные вещи, о которых ведет следствие его святейшество».

Епископ Лакава Санфеличе, находясь в Триенте в 1548 и 1549 годах, вел диспут с одним человеком из своей епархии, опровергавшим спасение одной только верой¹¹. Он считал это мнение самым истинным. Ввиду того, что он так высказывался и было известно, что он ученик некоего лютеранина, его считали приверженцем этой секты.

Епископ Катания встречался в Неаполе со своим приятелем-лютеранином и говорил, что разделяет лютеранские взгляды. У него имелись проповеди брата Бернардино Окино, «Благодеяния Христа» и сочинения ересиарха Вальдеса, которые он читал в его присутствии.

Епископ Ана, коадъютор Урбино, был большим другом ересиарха брата Морко ди Турси, когда тот находился в августинском монастыре в Неаполе. В беседе с ним он заявлял, что придерживается взгляда Вальдеса в вопросе об оправдании, что человек спасается одной только верой, а добрые дела служат для спасения лишь постольку, поскольку являются плодом веры.

Архиепископ Сорренто говорил, что Лютер идет по правильному пути, и очень хвалил имевшуюся у него книгу Лютера под названием «Обобщение писания».

Епископ Изола Фашителли, по словам аббата Турси, также придерживался лютеранских взглядов, как и епископ Кайацо, по свидетельству Джеронимо Сканапеко¹².

Видной фигурой среди неаполитанских протестантов была принадлежавшая к родовой знати Джулия Гонзага, одна из самых замечательных женщин эпохи Возрождения. Она была умна и энергична. Вокруг нее объединялись влиятельные протестанты всей Италии.

Первая встреча Джулии Гонзага с Джованни Вальдесом произошла в 1535 году. Вальдес приобрел огромное влияние на молодую женщину. Она проявила большое организаторское дарование, находилась в переписке с видными протестантами Италии, оказывала им материальную поддержку, помогала спасаться от преследований и проповедовать свои взгляды.

Джованни Вальдес изложил учение об оправдании верой в виде диалогов с Джулией Гонзага в книге «Христианская азбука». Инквизиция окружила Джулию Гонзага сыщиками, но она превосходно скрывала свои связи с протестантами и умела вовремя предупреждать проповедников, которым грозила опасность.

Антонио Караччоли называет протестантские общины «школами» и рассказывает о распространении протестантизма: «Лукка была заражена протестантской чумой. В этом городе Пьетро Мартире, бежавший из Неаполя, создал школу. Среди его приверженцев были злейшие еретики — Тремильо из Феррары, преподаватель еврейского языка, Чельзо Мартиненго, преподаватель греческого языка, Паоло Лацизио из Вероны, преподаватель латинского языка, и др. Они оставались в Лукке до 1542 года, а затем бежали вместе с Окино в Германию. Сиена и Флоренция также были наводнены еретиками. Пьетро Мартире Вермильо заразил ересью Неаполь, Флоренцию и всю Англию. В числе еретиков был также протонотарий Карнасекки, секретарь папы Климента VII».

Карнасекки бежал во Францию, но в 1552 году вернулся. Его переписка с Джулией Гонзага — важный источник для освещения деятельности протестантов. 6 мая 1558 года римская инквизиция вновь возбудила дело против Карнасекки. Он был приговорен к сожжению, но вступивший вскоре (в 1560 году) на престол папа Пий IV содействовал его освобождению, так же как освобождению кардинала Мороне и ряда других сановников церкви, заподозренных инквизицией в протестантизме.

Преследование протестантизма в Неаполе началось почти одновременно с его возникновением, В 1533 году борьбу с протестантизмом стал там вести орден театинцев, основанный в 1524 году в Риме кардиналом Иоанном Караффой, будущим напой Павлом IV. Опираясь на этот новый орден, папа Климент VII организовал римскую инквизицию.

Антонио Караччоли в биографии Иоанна Караффы рассказывает о его борьбе с протестантскими аристократами в Неаполе¹³. «Таковы бедствия несчастной Италии, так были разоблачены и извлечены эти тайные чумные язвы усилиями святого судилища Рима. Люди, добрые и заботящиеся о вере, удрученные грозным ужасом этих бедствий, были охвачены великой радостью, когда получили исцеление. Особенно доволен был кардинал Театинский, не устававший восхвалять милость божью... Он понимал, что святому судилищу¹⁴ самим богом дарована власть вырывать, губить, рассеивать и уничтожать».

Видя, что в Неаполе, как и во всем королевстве, находится корень «глубочайшего бедствия», кардинал Театинский начал подумывать о том, чтобы создать трибунал инквизиции и в Неаполе.

В 1541—1542 годах возник конфликт между вице-королем и неаполитанской знатью, которая держалась, как говорили, на трех «ка» — старейших родах Караффа, Капече и Караччоли. Шипионе Капече был заподозрен в дружбе с протестантом Джованни Вальдесом, умершим незадолго до того, и в согласии с его лютеранскими взглядами. Было осуждено 12 еретиков. Двое из вице-королевских советников, в том числе Шипионе Капече, подверглись изгнанию. Капече возглавлял старейшую и самую влиятельную академию Понтаньяна. 15 октября 1544 года вице-король издал декрет о запрещении мирянам читать и толковать богословские книги и обратил декрет против академий, будто бы вмешивавшихся в богословские вопросы.

По декрету короля, в Неаполь прибыло несколько монахов-доминиканцев для борьбы с ересью: Во главе их стоял Амброзио из Ваньоли. Его сопровождали францисканец Анджело и августинец Джироламо Серипрандо. Они собрали много запрещенных книг и устроили публичное аутодафе. Вице-король закрыл новые академии, служившие средоточием гуманистического просвещения в Неаполе, в том числе и академию Понтаньяна.

В 1546 году король Карл V и папа Павел III одновременно попытались ввести инквизицию в Неаполе. Папа отправил в Неаполь кардинала Борджиа с неограниченными полномочиями. Присланным вместе с ним комиссариям-миссионерам было поручено учредить постоянное судилище.

Вице-король поставил на папской булле о введении инквизиции резолюцию: «Да будет исполнено» и приказал, как обычно, опубликовать ее в церквах, но не во время богослужения, а когда прихожане разойдутся по домам. Эта булла объясняет ряд фактов, относящихся к Джордано Бруно. Епископская инквизиция в Неаполе была лишена большинства своих прав. Ей было запрещено производить конфискацию имущества осужденных — оно переходило к ближайшим родственникам. Обвиняемые в ереси каноники предавались суду римской инквизиции, так как папа сохранил за собою право вызывать в Рим любое духовное лицо. Вот почему Бруно, привлеченный к суду в 1576 году, должен был ехать в Рим.

Инквизиция была введена в феврале 1547 года, правда, со всякими оговорками, вроде того, что ее суду будут подлежать только церковники.

Движение против инквизиции началось во время великого поста, как только были расклеены приказы вице-короля. Дворянство примкнуло к народу и выбрало руководителей «законного восстания». Испанцы напали на толпу, которая начала строить баррикады. Завязались уличные бои. Испанцы врывались в дома, убивали женщин и детей. 16 мая 1547 года было убито до 25 испанских солдат и более двухсот неаполитанцев.

На следующий день вооруженные горожане перешли в наступление, разогнали испанцев, которые разбежались, кто куда, и до поздней ночи вылавливали их из разных закоулков. Испанцы были оттеснены в крепость Санто-Эльмо, откуда начали стрельбу из пушек по городу.

Делегация дворян отправилась к вице-королю, который клятвенно заверил, что инквизиция будет отменена, но добавил, что есть много невежественных людей низкого происхождения, которые слишком свободно рассуждают о религии и, следовательно, дают повод подозревать их в ереси. Их надо карать обычным путем, согласно законам.

Делегация удовлетворилась этим ответом, вызвавшим бурное негодование в народе, который видел в нем прямую угрозу низшим классам. И действительно, вскоре появился новый приказ о введении инквизиции. Раздались крики: «К оружию! К оружию!». Народ, убедившийся в предательстве депутатов, возмутился и лишил их полномочий.

26 мая испанцы произвели вылазку из крепости, пытаясь внезапным нападением разгромить восставших. Вылазка была отбита. Ненависть народа обратилась против испанских грандов и тех неаполитанских дворян, которые вступили в соглашение с королем. Их дома были разграблены и сожжены. Народный трибун Томмазо Анелло, уроженец Сорренто, и дворянин Чезаре Мормиле явились в викариат, сопровождаемые огромной толпой. Глава церковного суда Джеронимо Фонсекко, перепугавшийся вооруженного народа, не отважился арестовать Анелло, и народ стал хозяином города¹⁵.

Неаполитанские дворяне уполномочили князя соррентского Ферранто Сансеверина отправиться ко двору испанского короля и указать ему, что в числе параграфов феодальных вольностей Неаполя имеется обещание не вводить инквизицию.

Пока князь соррентский находился в Мадриде, в Неаполе по прекращались столкновения между испанскими солдатами и неаполитанскими дворянами, которые покинули город укрылись в своих замках и оттуда делали набеги на Неаполь, собрав вокруг себя отряды «фуорушити».

Переговоры с испанским правительством закончились соглашением. Король вынужден был отказаться от введения инквизиции и обещал, что дела о ереси будут подсудны местным церковным властям. Была объявлена амнистия, которая не коснулась лишь 36 дворян, успевших, впрочем, скрыться. Король объявил Неаполь «вернопреданнейшим городом», но договорился об уплате 100 тысяч скуди в возмещение убытков. Так закончились события, начавшиеся восстанием 16—17 мая 1547 года.

В ту пору, когда Джордано Бруно находился в Неаполе, испанская инквизиция уже не угрожала городу. Однако после разгрома протестантского движения среди дворянства и высшего духовенства (1542—1559) папская власть предприняла еще ряд попыток, подавления ересей в народных массах. В этот период деятельность папских инквизиторов носила наиболее жестокий и кровавый характер.

В связи с тем, что в Неаполитанском королевстве не было постоянного инквизиционного судилища, Римская инквизиция посылала специальных представителей в Неаполь для уничтожения очагов протестантского движения. Особенная жестокость была проявлена во время подавления в 1560—1581 годах так называемой ереси вальденсов¹⁶.

Колонии вальденсов находились в Калабрии¹⁷, вблизи города Козенцы. Вальденсы жили в нескольких городах, в том числе в Санто-Ксисто.

В общине вальденсов насчитывалось около четырех тысяч человек.

Римская инквизиция отправила в Неаполь инквизиторов для уничтожения ереси.

Прибыв в Санто-Ксисто, инквизиторы не решились сразу приступить к карательным действиям. Они произносили проповеди, убеждая население ничего не бояться, обдумать свое положение и по истечении определенного срока отслужить обедню, чтобы не навлечь на себя гнева бога и папы.

В ответ на это население города покинуло свои дома и скрылось в лесистых горах. В городе остались только больные и старики.

Инквизиторы направились в Лагвардию. Здесь они распространили слухи о том, что жители Санто-Ксисто отреклись от ереси и приглашают всех последовать этому примеру. Ложь монахов вскоре была разоблачена. Население и здесь решило покинуть город и уйти в леса, где скрывались жители Санто-Ксисто. Однако инквизиторы вскоре проникли в леса, окружающие Санто-Ксисто, с двумя полками пехоты, разыскали беглецов и стали истреблять беззащитных людей.

Часть вальденсов была перебита, остальные скрылись в неприступных горах, откуда начали переговоры с начальником отряда. Они просили разрешения покинуть родину и переселиться и другую страну. Инквизиторы тем временем отправили вице-королю сообщение, что по всей Калабрии вспыхнул мятеж еретиков, угрожающий королевству. Вице-король с несколькими полками прибыл на усмирение и объявил скрывшихся вальденсов опасными бунтовщиками, а город Санто-Ксисто отдал солдатам на разграбление и уничтожение. Затем вице-король обещал прощение скрывавшимся в горах преступникам и разбойникам, если они помогут выследить вальденсов. С помощью разбойников вице-король открыл убежище вальденсов и истребил их. Уцелели лишь немногие, которым удалось скрыться на вершинах гор. Большинство из них погибло от голода.

Вальденсы Монтальто также оказали со противление монахам и солдатам, появившимся под стенами их города. Однако войскам удалось проникнуть в крепость и захватить ее. Инквизиторы приступили к расправе. Они требовали, чтобы вальденсы не только отреклись от своей веры, но подписали показания, в которых протестантам приписывались самые чудовищные преступления.

Инквизитор Панца заявил, что не остановится ни перед какими пытками и добьется нужных ему показаний. Вальденса Марзоне истязали тонкими железными прутьями, а затем жгли факелами. От него, как и от других, инквизиторам ничего не удалось добиться. Сына Марзоне привели на вершину городской башни, поставили у края и предложили целовать католическое распятие. Мальчик отказался, и монах пинком ноги сбросил его с башни.

Вальденс Бернардино Конте оттолкнул протянутый ему во время пытки крест. Инквизитор Панца приказал отправить его в тюрьму и держать в ней, пока он не придумает для него достойного наказания. Жестокая казнь была придумана. Конте покрыли смолой, выставили вечером на площади и подожгли, превратив в живой факел.

Изобретательность инквизитора Панда была поистине неистощима. Он гордился тем, что для каждого еретика придумывал особый вид пытки и казни, один мучительнее другого. Шестьдесят захваченных женщин подверглись истязаниям настолько страшным и извращенным, что историки не решаются описать их. Панда с гордостью заявлял, что ни одна из них не пережила пыток. Зато священника Анания, принимавшего участие в этих зверствах, они так «вдохновили», что он описал их в стихотворной форме, создав «благочестивое» произведение¹⁸.

Потрясающие подробности о зверствах инквизиторов содержатся в письме одного из жителей Монтальто.

«Я намерен сообщить об ужасном судилище, которому были преданы лютеране сегодня, 11 июня, на рассвете. Говоря по правде, я могу сравнить эту казнь только с убоем скота. Еретики были загнаны в дом, как стадо. Палач входил, выбирал одного из них, выволакивал, набрасывал на лицо платок «бенда», как говорят здесь, вел на площадь вблизи дома, ставил на колени и перерезывал горло ножом. Затем, сорвав с него окровавленный платок, он снова шел в дом, выводил другого, которого умерщвлял точно таким же способом. Так были перерезаны все до единого, а было их восемьдесят восемь человек. Вообразите, какое это было страшное зрелище.

Я не могу сдержать слез, описывая его. И не было ни одного человека, который, видя, как происходит казнь, чувствовал бы себя в силах присутствовать и наблюдать. Спокойствие и мужество еретиков, когда они шли на мученичество, невозможно себе представить. Некоторые, хотя их вели на смерть, проповедовали ту же веру, что и мы псе, но большинство умерло с непреклонным упорством в своих убеждениях. Старики встречали смерть спокойно, лишь несколько юношей проявили малодушие. Я до сих пор содрогаюсь, когда вспоминаю, как палач с ножом в зубах, с кровавым платком в руках, в панцыре, залитом кровью, входил в дом и выволакивал одну жертву за другой, точь-в-точь как мясник вытаскивает овцу, предназначенную на убой.

По заранее отданному приказанию были заготовлены телеги, некоторых у возили трупы, чтобы затем четвертовать их и выставить на всех дорогах от одной границы Калабрии до другой.

В Калабрии захвачено до 1600 еретиков, из них до настоящего времени казнено 88. Эти люди называются в Калабрии ультрамонтанами. В Неаполитанском королевстве они населяют еще четыре местности. Я не слыхал, чтобы они совершали что-нибудь плохое. Это простые, необразованные люди, владеющие только заступом и плугом и, как я сказал, проявившие себя верующими в час смерти».

Победоносная в расправе с кучкой невооруженных вальденсов в Калабрии, инквизиция потерпела поражение в борьбе с пьемонтскими вальденсами¹⁹, оказавшими ей вооруженное сопротивление. В 1560 году герцог савойский Эммануил Филиберт предпринял против них кампанию, но его армия была разбита. 5 июня 1561 года был заключен мир, предоставлявший вальденсам свободу веры.

В течение 1566—1567 годов движение народных масс против католических культов, церковных вымогательств и жестокостей инквизиции приняло наиболее широкий размах. Не имея доступа в область вице-королевства, римская инквизиция при Пие V прибегала к всевозможным уловкам, чтобы овладеть своими жертвами.

Когда Джордано Бруно было около 17 лет, в Неаполе произошли события, очевидцем которых ему, разумеется, довелось быть. Инквизитор Санторио Сан-Северино, впоследствии кардинал, генеральный инквизитор и один из будущих судей Бруно в римской инквизиции, пытался установить в Неаполе режим открытого террора с публичными аутодафе.

Народные массы ответили на террор таким возмущением, что часть инквизиторов вынуждена была бежать из Неаполя, а остальные запутались в заговорах и сами стали жертвами римской инквизиции.

Об этих событиях рассказывает инквизитор в своей автобиографии: «Секта лютеран в королевстве Неаполитанском непрерывно усиливалась. Поэтому я вооружился против этой сорной травы католическим рвением и всеми своими силами, авторитетом службы инквизиции, публичной проповедью, написанной мною книгой, общественными и частными беседами, проводимыми при каждом удобном случае, и речами. Всеми этими средствами я старался истребить в нашей стране ужасную заразу. Из-за этого я терпел жесточайшие преследования со стороны еретиков. При встречах на улицах они оскорбляли меня и даже пытались убить. Об этом я написал книгу, озаглавленную: «Гонения на меня, Джулио Антонио Санторио Сан-Северино, раба Иисуса Христа, за истину католической веры».

Гортензий Баттичо и брат Фьяно из Отранто, еретики и отступники, которых я намеревался арестовать, задумали против меня злодейство. Они обвинили меня в том, что я изготовил яд ужасающей силы, намереваясь отравить воздух и устроить покушение на жизнь папы Пия IV как врага сторонников Караффы»²⁰.

Обвинение, выдвинутое против Санторио Сан-Северино, в том, что он намеревался отравить Пия IV хлорным газом, разбиралось в римской инквизиции, но дело осталось неоконченным: Пий IV умер, а его преемник Пий V — сторонник кардинала Караффа — освободил Санторио Сан-Северино из тюрьмы, приказал уничтожить материалы следствия и назначил его генеральным инквизитором.

В произведениях Бруно есть много мест, направленных против религиозной жестокости. Его отношение к инквизиции наиболее ярко выражено в «Изгнании торжествующего зверя», изданном в Лондоне в 1584 году.

Третья часть второго диалога «Изгнания торжествующего зверя» заканчивается сценой беседы Софии и Меркурия.

Заметив летящего вестника богов Меркурия, богиня мудрости София говорит: «О мой добрый бог, что омрачило твое чело, хотя по отношению ко мне ты как всегда щедр на столь сладостную ласку? Почему, вижу я, ты спешишь словно с почтой и готов улететь, вместо того чтобы побыть немного со мной?

Меркурий. — Дело в том, что Юпитер поручил мне немедленно предупредить пожар, который возбуждает безумное и дикое Несогласие в этом Партенопейском Царстве.

София. — Каким же образом, Меркурий, чумоносная Эринния проникла по сию сторону Альп и моря в эту благодатную страну?

Меркурий. — Она призвана глупым честолюбием и безрассудным доверием некоторых, приглашена весьма щедрыми, но столь же неопределенными посулами, двинута обманчивой надеждой. Ей угрожает двойная опасность: в народе — стремление сохранить свободу, всегда существовавшую раньше, и боязнь подвергнуться более жестокому рабству; в государе — подозрительность и боязнь, как бы не потерять все, стараясь нахватать побольше.

София. — Где причина и источник всего этого?

Меркурий. — Великая Жадность, что идет, пожирая все, под предлогом спасения религии.

София. — Поистине предлог, по-моему, ложный и, если не ошибаюсь, ничем не оправданный, ибо не надо ни сторожей, ни запоров там, где не грозит никакая опасность или разрушение, где настроение умов не изменилось и где культ этой богини не осквернен, как везде.

Меркурий. — Если бы и было так, то обязанность не Жадности, а Благоразумия и Справедливости найти спасение, ибо она возбудила в народе ярость, и представился удобный случай призвать мятежные души не столько к защите законной свободы, сколько к несправедливому своеволию и подчинению гибельным и заразительным страстям, к которым всегда была склонна грубая толпа.

София. — Скажи, если тебе не трудно, в каком смысле ты говоришь, что Жадность хочет найти спасение?

Меркурий. — Отягчая мучения преступников так, чтобы из-за преступления одного виновного привлекалось множество невинных, а порою и праведников, — вследствие чего государь становится все жирнее и жирнее.

София. — Вполне естественно, ибо овцы, управляемые полком, наказываются тем, что он их пожирает.

Меркурий. — Должно сомневаться, однако, достаточно ли только сильного голода и жадности волка, чтобы овцы стали виновны. И противно законам за вину отца наказывать ягнят и их мать»²¹.

В заключение, после рассуждений о том, что дело должно быть передано на обсуждение Юпитера и сената богов, Меркурий говорит:

«Я же теперь прежде всего, стремясь помешать насилию, хочу призвать на помощь Коварство, чтобы оно в союзе с Обманом составило предательское письмо против подготовляемого честолюбивого Бунта. Это подложное письмо отвлечет морское нападение турок и создаст препятствия галльскому неистовству, которое издалека, из-за Альп, приближается сухим путем. Только за отсутствием сил погаснет смелость, успокоится народ, государь будет в безопасности, и Страх погасит без воды жажду Честолюбия и Скупости. И вместе с тем снова будет призвано изгнанное Согласие и воцарится на своем престоле Мир, когда восстановятся старинные обычаи и будет уничтожено опасное и неблагодарное Новшество»²².

Диалог Меркурия и Софии построен аллегорически на условных образах. Попытки полностью расшифровать эти политические аллегории остаются безрезультатными. Видимо, только современники могли понимать многочисленные намеки, заключающиеся в этом произведении.

Однако не подлежит сомнению, что речь идет о борьбе папской власти с неаполитанским вице-королем — вероятно, Павла IV с вице-королем герцогом Альбой в 1556—1557 годах. Беспринципный политик Павел IV Караффа вступил в союз против Неаполя с некоторыми лютеранскими князьями Германии. Он вел переговоры с турками, чтобы одновременно напасть на Неаполь с моря, вовлек в войну французскую армию и возбуждал неаполитанское дворянство против испанского владычества. Неаполитанец по происхождению, всегда окруженный неаполитанской знатью, Павел IV ненавидел испанцев.

Мотивы, вызвавшие восстание в Неаполе, Бруно объясняет тем, что народ хотел возродить свою свободу и боялся еще более жестокого угнетения, а князь, т. е. вице-король Неаполя, усиливал финансовую эксплуатацию провинции, но опасался потерять все, если народ возмутится против слишком тяжелых налогов.

София в своей реплике Меркурию указывает, что введение инквизиции в Неаполе под предлогом защиты религии ничем не может быть оправдано.

Меркурий отвечает Софии, что корыстолюбие, или попытка ввести инквизицию, уже привело в движение народные страсти и толкнуло массы на восстание.

Затем Джордано Бруно заявляет устами Меркурия, что инквизиторы обвиняют массы народа в том преступлении, которое совершено отдельными лицами.

Еще резче та же мысль выражена в словах Меркурия: правитель-волк набрасывается на стадо подданных, которые виноваты в том, что волк голоден и одержим жадностью.

Далее Бруно подчеркивает разногласия, которые испанцам удалось посеять между папскими и французскими войсками, в сообщает о результате: вследствие недостатка военной силы исчезла смелость римского папы. Затем он намекает, по-видимому, на инквизицию, говоря об «уничтожении опасного и неблагодарного новшества». Приведенные здесь слова — «страх погасит без воды жажду честолюбия и скупости» — несомненно относятся к тому, что борьба между вице-королем и папой повлекла уничтожение церковных судов. Испанскую инквизицию помешали ввести не только народные восстания, но и нежелание папы усилить испанцев этим орудием террора; папская же инквизиция во время войны утратила значение.

Восстание 1585 года, которое, как предполагают, отражено в «Изгнании торжествующего зверя», связано с дворянским заговором «лос бланкос» (белых). Размах деятельности этого тайного общества настолько испугал испанского короля Филиппа II, что тот уже считал Неаполитанское королевство потерянным для Испании.

Вице-король герцог Оссуна раскрыл заговор и бросил руководителей в тюрьму. В ответ народ поднял восстание, разгромил тюрьму и освободил заключенных. Герцог Оссуна привлек на свою сторону титулованное дворянство против буржуазии и мелкого дворянства. Ему удалось подавить движение городского плебса и восстановить власть в городе.

Энгельс писал: «И хотя в общем и целом буржуазия в своей борьбе с дворянством могла претендовать на то, чтобы представлять интересы различных трудящихся классов того времени, тем не менее, при каждом крупном буржуазном движении вспыхивали самостоятельные движения того класса, который был более или менее развитым предшественником современного пролетариата»²³.

Все биографы Бруно, даже те, которые пытались связать его идейное развитие с общественными отношениями, игнорировали значение выступлений жителей Неаполя против испанцев и князей церкви. По Бруно не мог равнодушно созерцать с горы, на которой расположен монастырь, из окна своей кельи, как жители Неаполя боролись против введения инквизиции, слушать, как гремел набат на башне Сан-Лоренцо, как грохотали пушки крепости Санто-Эльмо, видеть, как лаццарони сбегались с оружием и строили баррикады и как вспыхивало зловещим пламенем здание архиепископского викариата, подожженное восставшими.

Примечания

1. Открытие протоколов венецианской инквизиции связано с революцией 1848 года. Цезарь Фукар, ученый палеограф, обнаружил протоколы в архивах инквизиции и снял с них копии. Через двадцать лет биографу Джордано Бруно Доменико Берти удалось их опубликовать.

2. Сб. «Вопросы истории религии и атеизма», стр. 336.

3. V. Spampanato. Documenti della vita di Giordano Bruno. Firenze, 1933, стр. 9.

4. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. VIII, стр. 120—121.

5. L. Pastor. Allgemeine Dekrete der Römischen Inquisition aus den Jahren 1555—1597. Freiberg, 1912, стр. 42.

6. «Summarium Ordin Praedicator Institutiones», 1617, стр. 38.

7. См. V. Spampanto. Documenti della vita di Giordano Bruno, стр. 109.

8. Jordanus Brunus. Opera latine conscripta, т. II, ч. I, стр. 197—198.

9. Jordanus Brunus. Opera latine conscripta, т. II, ч. II, стр. 180—182.

10. Испанцы дали беднякам прозвище «лазари» («оборванцы»), имея в виду евангельского нищего Лазаря. Отсюда — итальянское слово «лаццарони».

11. Вопрос о «спасении» верой или добрыми делами был основным в спорах между протестантами и католиками. Буржуазный характер реформации, отвечавший интересам развивавшегося капитализма, сказывался в богословской области в решительном отрицании средневекового монашеского аскетизма, отвлекавшего человека от земной жизни и ее интересов.

12. См. C. Canti. Gli eretici d'Italia, т. III, 1868, стр. 28—30.

13. Этот рассказ связан с организацией инквизиционного трибунала в Риме.

14. Термином «святое судилище» Караччоли переводил официальное название инквизиции «Sanctum officium» (букв. «святое учреждение»).

15. См. P. Giannone. Istorie civile del regno di Napoli. Venezia, 1766.

16. Вальденсами назывались последователи одной из средневековых сект, возникновение которой относится к середине XII века. Секта возникла в Южной Франции среди жителей альпийских долин, откуда, вероятно, ее название (фр. val — долина). По другим соображениям, секта получила название от ес основателя — Пьера Вальдо — жителя города Лиона.

17. Калабрия — южная часть Апеннинского полуострова, в то время входила в состав Неаполитанского королевства.

18. См. Р. Giannone. Istorie civile del regno di Napoli.

19. В северо-западной части Италии.

20. Цит. по книге: L. Ranke. Die römischen Päbste, ihre Kirche und ihr Staat im XVI Jahrhundert, т. III. Berlin, 1838, стр. 66.

21. Giordano Bruno. Opere italiane, т. II, стр. 141—143.

22. Там же, стр. 144—145.

23. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XV, стр. 508—509.