§ 3. О различии закономерностей развития конкретной науки и научной картины мира

Что касается эволюционных периодов развития, то различие изменений в конкретной науке как системе знаний и в научной картине мира состоит в следующем: чисто эволюционно (т. е. в виде количественного роста) изменяется лишь фактологическая и количественная часть ядра науки. С открытием новых явлений, объектов, закономерностей отдельные качественные описательно-объяснительные гипотезы могут переходить в строгие количественные теории, укрепляя тем самым на какое-то время и модельную часть этой теории.

Принципиально по-иному изменяется в эти периоды картина мира. Она обогащается новыми экстраполяция ми, распространением на всю окружающую мыслимую действительность вновь найденных явлений, закономерностей. Но, поскольку ее пополняют не факты, законы, а именно их безграничная, не поддающаяся контролю в данную эпоху экстраполяция, универсализация, картина мира в принципе продолжает оставаться лишь гипотезой, умозрительной моделью. В эти же эволюционные периоды развитие конкретной науки (т. е. знания, получаемого экспериментально-теоретическим путем) может подтвердить справедливость той или иной гипотезы, входящей в картину мира, и таким образом перевести эту гипотезу в ранг достоверного знания. Но это знание одновременно становится лишь ограниченно справедливым и перестает таким образом быть элементом картины мира, т. е. безгранично справедливым.

Существенно различаются изменения, происходящие в конкретной науке и в картине мира на революционных этапах их развития.

С течением времени вновь открываемые явления, наблюдения на более высоком уровне точности все труднее объясняются в рамках той или иной теории или даже в рамках картины мира. Правда, творческий ум настолько изобретателен, что в принципе любое явление может «объяснить» в рамках принятых представлений. Но такие объяснения все более грешат излишней сложностью, искусственностью, т. е. неизбежно начинают нарушать требования парадигмы науки (в вышеуказанном смысле — ее методологии и стиля мышления). Яркий тому пример — переусложнение птолемеевой теории к XVI в., на что в первую очередь и обратил внимание Коперник. Таким образом, рано или поздно становится необходимой смена объяснительно-модальных частей отдельных теорий или даже всей картины мира в целом, т. е. наступает революционный этап в развитии науки или картины мира. Причина неизбежности этого — в существе самого процесса моделирования действительности. В нем всегда имеется элемент творчества, изобретательства, конструирования. Поэтому каждая модель индивидуальна и несет на себе отпечаток творческой личности ее автора. С другой стороны, сами явления (для каждого данного уровня точности их наблюдений) допускают неоднозначность их моделирования, что отметил еще Гиппарх во II в. до н. э. При этом возможно даже зеркально перевернутое (т. е. в том или ином смысле обратное) и вместе с тем весьма точное количественно или весьма убедительное логически отображение действительности в модели. Но поскольку любая модель — только приближение к действительности, то смена ее неизбежна, и рано или поздно происходит.

Революционная смена модельных частей теорий (не говоря уже о рабочих гипотезах) — это проявление естественной жизнедеятельности науки, не вызывающее обычно мировоззренческих потрясений. При этом старая модель нередко оставляет в наследство новой свой язык, образы, схемы: «атом», «поток» (энергии), «емкость», «сила». В астрономии до сих пор используется удобная в ряде случаев геоцентрическая схема описания движений небесных тел — Солнца, метеорных потоков, например. Но принципиальная разница между временем господства старых моделей и новым их использованием в науке состоит в том, что старая модель (или ее элемент) используется теперь лишь как метод или язык с полным осознанием их условности. (Вместе с тем в самой живучести такого языка, метода проявляется тот факт, что и в старой модели были отражены некоторые характерные свойства действительности.) Но говорить здесь о сохранении какого-либо «ядра» прежней теории нет оснований: ведь сохраняется лишь некая удобная форма, а не содержание.

Революционная смена картины мира, по существу, конечно, не отличается от революционной смены модельной части отдельной теории: и там и тут нарушается принцип соответствия, сводимости нового знания к старому. Но смена картины мира отличается масштабом и своим общественным резонансом. Познание мира — это сложный социально-психологический процесс, в котором участвует не только отдельная творческая личность, но и общественное сознание. Личности свойственна инерция мышления; личности и обществу — выработка традиций и подчинение им. Это порождает даже в узком кругу научного сообщества сопротивление всему тому, что возникает не в собственной голове. Революционный процесс смены модельных частей отдельных теорий преодолевает это сопротивление не сразу и с трудом. Но резонанс от перестройки и смены таких теорий не выходит обычно за пределы узкого круга специалистов.

Не то происходит в случае смены научной картины мира, или даже ее отдельных стержневых идей. Дело в том, что картина мира, хотя и является только моделью действительности, с течением времени по мере своего утверждения и укрепления все более широко воспринимается как истинное объяснение ее, а методологические и даже этические нормы науки, т. е. парадигма науки, — как единственно верный и допустимый способ постижения истины. Поэтому гипотеза или теория, подрывающие основы картины мира, встречают ожесточенное сопротивление не только со стороны ученых, но иногда даже в еще большей степени со стороны более широких и менее самостоятельных в мышлении кругов общества — со стороны общественного сознания, поскольку для этих широких кругов (как, впрочем, и для многих специалистов) в определенном смысле картина мира становится объектом веры, неколебимым догматом. Так, особенно ожесточенное сопротивление встретила смена геоцентризма гелиоцентризмом, а в наше время — смена представлений о бесконечности и вечности всей мыслимой Вселенной идеей о ее конечности и начале во времени.

При этом особая устойчивость и сопротивляемость астрономической картины мира объясняется, конечно, ее теснейшей связью с философией и мировоззрением.

Одним из главных вопросов философии природы был и остается вопрос о взаимоотношении человека и Вселенной, о взаимовлиянии природы и человека, наконец, о познаваемости окружающего мира. Решение этого фундаментального вопроса определяет и успех человека в освоении им природных богатств, и ответственность за это вмешательство...

Тесная связь первобытной астрономической картины мира с религией и социальной идеологией, а затем весьма тесная связь астрономической картины мира с философией и через нее с мировоззрением и опять-таки идеологией общества наложили существенный отпечаток на роль и характер изменения и развития астрономической картины мира, придавая этому процессу форму глубоких социальных потрясений, что сближает этот процесс по его общественному резонансу и последствиям для общественного сознания с социальными революциями. Поэтому смена астрономической картины мира (точнее — астрономического аспекта картины мира) с полным основанием (и смена картины мира в других областях знания, — с меньшим основанием) получила название научной революции. Процессы социальной и научной революций ^ сближаются и по своим последствиям: победа новой революционной идеи, закладывающей фундамент новых представлений, вернее, системы представлений о данной области действительности, о ее закономерностях, — более адекватной самой действительности — открывает новые горизонты в той или иной области знаний. Уже поэтому научные революции оказывают сильнейшее воздействие на последующее развитие науки, в том числе и прикладных ее областей и организационных ее форм.