Работы Байера

К разработке истории разных проблем восточной астрономии Делиль привлек Байера, Миллера, Крафта, а позднее Тредиаковского, Кера и Эйлера. Результаты их коллективных исследований были опубликованы в нескольких книгах Банера, изданных в Петербурге на латинском языке. Из них прежде всего следует назвать двухтомный «Китайский музей...» [94].

И.Ю. Крачковский дал следующую характеристику Байеру и его научным трудам: «В составе "первого призыва" академиков находился молодой историк-энциклопедист... Байер, ...ученый с обширными, хотя и не всегда глубокими познаниями разнообразных восточных языков. Немало времени он посвятил синологии, в области которой оставил много громоздких, частью переводных, частью компилятивных трудов» [235, с. 45]. Не отрицая общей правильной оценки, данной Байеру выдающимся советским востоковедом, хотелось бы обратить внимание на некоторые весьма любопытные особенности этих трудов Байера.

Судя по единодушной реакции многочисленных современников, «Китайский музей» привлек к себе особое внимание читателей, даже вызвал их восторги.¹ Тем не менее ясно, что успех книге принесли отнюдь не исследования ее автора в области синологии. Ведь уже первые читатели-специалисты, французские миссионеры, работавшие в Пекине, подвергли уничтожающей критике составленный Байером китайский словарь, его многочисленные домыслы по поводу этимологии различных слов и географических названий, а также ряд его спорных положений по истории китайской астрономии и географии [248, с. 138—143].

Неудивительно, что после опубликования в 1729—1732 гг. классических трудов Гобиля по истории китайской астрономии, математики и географии книга Байера оказалась забытой. Вспоминая его работы в 1802 г., Лаланд с горечью писал в своей «Астрономической библиографии»: «Вайдлер, Байи, Монтюкла ничего не говорят о Байере, который, однако, знал Китай, как наши самые способные миссионеры...» [25, с. 401]. Чем же можно объяснить неумеренные восторги по поводу книги Байера сразу после ее выхода и столь же быстрое ее забвение? Есть основания полагать, что этому способствовали следующие обстоятельства.

Прежде всего, книга имела ряд несомненных достоинств, особенно важных для того времени. Во-первых, она содержала обширное предисловие [94, т. 1, с. 1—145], включавшее детальный обзор по истории изучения науки стран Востока в Европе. Несмотря на заглавие книги «Китайский музей», обзор не ограничивался только историей китайской науки, но охватывал также и науку Индии, Индокитая, стран Аравийского полуострова, Малой и Средней Азии. Нашли здесь отражение и труды Насир ад-Дина ат-Туси и Улугбека. Разделы по истории астрономии и географии были написаны Делилем, а затем переведены Байером с французского на латинский язык и «разбавлены» различными воспоминаниями, письмами Делиля,² рассуждениями по поводу трудов и переписки миссионеров.

Книга содержала также обзор известных в то время астрономических наблюдений, выполненных в Китае, и интересные сведения о китайском календаре и различных системах счета времени, мер и весов. Все они рассматривались в сравнении с аналогичными системами, принятыми у других народов стран Востока и Европы. При этом широко использовались данные, извлеченные из трудов Насир ад-Дина ат-Туси, Улугбека и других восточных авторов. Все эти сведения, по-видимому, были заимствованы из упоминавшейся выше рукописи Делиля «Краткое изложение истории астрономических наблюдений», а также из выполненных под его руководством работ Крафта и Миллера. В этом легко убедиться, обратившись к протоколу Академии за 25 февраля 1735 г. [49, т. 1, с. 158, 159]. Он содержит перечень рукописей, хранившихся в Архиве Академии. Среди них упоминались: «Метод перевода китайских и европейских месяцев, дней и лет» Крафта и две рукописи Миллера: 1) «Замечания о китайском произношении иностранных слов»; и 2) «Хронологические замечания о сравнении китайских года, месяца и дня с нашим календарем». Эти материалы были включены в книгу Байера без упоминания имен авторов. Сами они в дальнейшем никогда не печатали своих работ и не ссылались на них.

И, наконец, в книге Байера приводилась история развития представлений о происхождении Вселенной, начиная с мифов различных народов древности и взглядов древнегреческих натурфилософов до средневековых арабских и европейских представлений [94, т. 1, с. 275—280]. Обсуждение космогонических мифов и теорий логично переходило в дискуссию о вопросах мифотворчества. Здесь решительно отвергались всякие попытки рассматривать мифологию древних народов лишь как отголосок библейских представлений и подчеркивалась необходимость считать их мифологизированными фактами реальной истории.

Это положение авторы коллективного труда, подписанного Байером, решились проиллюстрировать примерами из истории древних религий, показав, как в древности люди обожествляли полезные им неодушевленные предметы и животных, а также культурных героев. Экскурс в историю религий заканчивался периодом античности, не затрагивая христианства, и проницательный читатель вполне понимал причину этого.

Можно полагать, что именно эти носившие явно антиклерикальный и даже атеистический характер суждения обеспечили книге столь шумный успех. Для отведения от себя нападок церковников Делиль, Байер и другие члены авторского коллектива решили посвятить книгу вице-президенту Синода архиепископу Новгородскому Феофану Прокоповичу, который с самого основания Академии активно поддерживал все их начинания.

В предпосланном книге посвящении отстаивалось право ученых заниматься исследованием всех затронутых там вопросов, даже вопроса «об истинности христианской религии». Отмечалось, что пересказ и обсуждение мифов разных народов древности, а также учений и взглядов их поэтов, риторов и философов не могут быть предосудительными для христиан, так как это делали многие отцы церкви, да и сам Феофан Прокопович в своих речах. «Раскрыв душу» перед читателями, которые «не могут достаточно хорошо взвесить все дело или же могут, но не хотят», подписавший посвящение Байер просил защиты у Новгородского архиепископа как у наиболее компетентного судьи, занимавшегося ранее вопросами такого рода.

Несомненно, что здесь был скрыт прозрачный намек на его роль в издании книги афинского грамматика II в. до н. э. Аполлодора [250]. Ее русский перевод, опубликованный в 1725 г. по настоянию Ф. Прокоповича, был подготовлен А.К. Барсовым, директором Московской синодальной типографии. Перевод был снабжен «Предисловием к читателю», написанным самим Феофаном, «предувещанием» переводчика, двумя послесловиями Самуила Бохарта, в которых прослеживались параллели между персонажами библейской и греческой мифологии, а также именным указателем греческих богов и «екстрактом» «сумнительных речей» из книги Аполлодора [251]. Как следовало из двух дополнявших друг друга предисловий: «Петр Великий от любомудрого с людьми учеными собеседования, ...возымев честное любопытство, откуду язычницы производят начало суетного своего многобожия и есть ли о том некая языческая история, и, услышав о сем аукторе Аполодоре, возжелал обрести его и обретенного на Еллинском диалекте купно с переводом латинским повелел на русский наш язык перевесть и напечатать» [251, с. 3]. По сообщению Барсова, Петр I передал книгу для перевода в декабре 1722 г.

Причиной, побудившей царя заказать перевод, по мнению Феофана, было не простое любопытство, но ожидание «великой в народе нашея пользы». Далее, как бы не доверяя самостоятельности читателя, Феофан подробно, на 13 страницах, перечислял, какую пользу можно извлечь из подобного чтения. Одним из доводов был и такой: «Кто бо не ужаснется, видя, како окаянии человены... уверили толь мерзским и смеха достойным басням» [251, с. 10]. Предисловие заканчивалось словами: «И есть ли кто вся оная с прилежанием прочтет, надеемся, что с великим удивлением о неложной (курсив мой, — Н.Н.) писаний истине утвердится» [251, с. 19]. Однако такой камуфляж никого не мог обмануть. Не случайно, что при всех последующих изданиях «разъяснения» Феофана, чересчур наглядно обнажившие его истинные намерения, всегда опускались [250, 252].

Несомненно, что образованные люди России XVIII в., помнившие первое издание перевода Аполлодора, воспринимали и книгу Байера именно как произведение антиклерикальное и почти атеистическое. Так, например, Кантемир отметил выход «Китайского музея» третьей сатирой. В первоначальной редакции она носила название: «О различии страстей в человецех». Написанная в 1731 г., т. е. спустя год после издания работы Байера, она была также посвящена Ф. Прокоповичу. В ней встречались такие строки, исчезнувшие в последующих редакциях:

«О, если бы сей муж был в египетском роде,
Где всяк себе изберет бога по природе,
Где иной собак, иной кошек почитает,
Ин — чеснок, что сад его рождает...»
        [109, с. 384].

Видимо не случайно в том же 1730 г., когда вышла из печати книга Байера «Китайский музей», Кантемир закончил работу над своим переводом: «Разговоры о множестве миров» Фонтенеля [253]. Оказавшийся в Москве в связи с переездом туда двора, Кантемир не мог оставаться в стороне. Однако публикацию его рукописи было решено отложить до лучших времен — Шумахер не решился издавать две «крамольные» книги одновременно!

Итак, следует признать, что Делиль и его коллеги действовали достаточно согласованно. Опираясь на поддержку Феофана Прокоповича, Делиль, Байер и другие ученые продолжали свои исследования. Миллер, путешествуя в составе Второй Камчатской экспедиции по Сибири, тщательно разыскивал в местных архивах и библиотеках книги, рукописи, географические карты и другие документы по истории астрономии и географии. Он не упускал ни малейшей возможности для сбора археологических материалов. Миллер прислал в Петербург богатейшую коллекцию, в которой оказались и памятники тангутской письменности, и другие следы этой древней культуры, язык которой удалось расшифровать лишь советским ученым.

В 1734 г. была издана следующая книга Байера: «История Осроены и Эдессы...» [254], в которой на основе изучения нумизматической коллекции Делиля и многочисленных греческих и персидских источников излагалась история греческих колоний — Осроены и Эдессы, включая их астрономические наблюдения. Третья книга того же автора: «О китайских часах» [255], посвященная Э.И. Бирону, также представляла собой коллективное произведение Делиля, Байера и их многочисленных помощников. Вместе с тем она выгодно отличалась от «Китайского музея» своей краткостью. Все излюбленные длинноты Байера здесь были опущены. В книге продолжался сравнительный анализ всех календарных циклов — не только китайских, но и японских (сведения о японском календаре были непосредственно получены от двух японцев, работавших в тот период в Географическом департаменте).

В книге сообщалось также о работах Делиля, Кера и их коллег по изучению трудов Насир ад-Дина ат-Туси и Улугбека, а также о работах Кера и Тредиаковского над переводом «Генеалогии турок» Абу-л-Гази. Здесь же детально описывались китайские солнечные часы из коллекции Бирона и китайская медаль из коллекции А.И. Остермана. Включена была сравнительная таблица знаков Зодиака, принятых в Европе, а также у калмыков, мунгалов, манчжур и тангутов. И, наконец, в этой книге давались эфемериды планет для 60-летнего китайского цикла и сообщалось о начале работ по изучению рукописи Вальтера о календаре тамилов.

Примечания

1. ЛО ААН СССР, ф. 1, оп. 3, № 19, л. 85—86 об. и др.

2. Сохранилась переписка Делиля с Байером, связанная с подготовкой «Китайского музея». Текст этих писем Делиля в латинском переводе был почти целиком включен Байером в предисловие его книги. См.: ЛО ААН СССР, ф. 784, оп. 2, № 2, л. 179—183 об. Сравни, например, л. 183 об. и с. 79 книги Байера [94].