Начало деятельности петербургских астрономов

Делиль приехал в Петербург вместе с женой Марией Магдалиной, младшим братом Л. Делилем де ла Кройером¹ и инструментальным мастером П. Виньоном 24 февраля/7 марта (по другим сведениям, 12 февраля/4 марта [50, т. 6, с. 5]) 1726 г. Первые шесть месяцев, пока не было достроено здание Академии (нынешней Кунсткамеры), Делиль с семьей жил на окраине города, близ Смольного двора, в арендованном для сотрудников доме генерал-лейтенанта М.А. Матюшкина. Здесь же с 28 февраля/11 марта 1726 г. он начал свои первые астрономические наблюдения.

Параллельно с астрономическими, даже на 2 дня раньше, с 26 февраля/9 марта 1726 г. под его руководством начались и систематические метеорологические наблюдения, продолжавшиеся в Петербурге непрерывно в течение многих десятилетий.² К этой работе, а также и к наблюдению полярных сияний Делиль привлек Майера и Крафта, а затем и многих других сотрудников Академии.

В первые месяцы пребывания в Петербурге Делиль сблизился с профессором древностей Т.З. Байером, который жил с ним в одном доме. Их объединял глубокий интерес к восточным языкам, истории и науке стран Востока. Байер считался специалистом по восточным языкам, но, возможно, владел ими хуже Делиля. Ведь он изучал их лишь по книгам, а тот — непосредственно, с помощью своих друзей-миссионеров, членов Парижской Академии надписей Н. Фрере [102] и братьев Эмиля и Мишеля Фурмон, а затем и воспитанника пекинских иезуитов китайца А. Хуана, который привез из Пекина в Париж множество древнекитайских книг и рукописей. Неудивительно, что Делиль нередко консультировал Байера, особенно по языку, астрономии и географии Китая.³

Важную роль в сближении Делиля с Байером сыграло и то обстоятельство, что последний был внуком знаменитого астронома И. Байера, издавшего в 1603 г. «Уранометрию», где впервые вводились ныне общепринятые обозначения ярких звезд буквами греческого алфавита [103—105]. Т.З. Байер вел астрономические наблюдения в обсерватории Делиля и сотрудничал с ним в области истории астрономии. Лично от Делиля, из его переписки или из книг рекомендованного им списка Байер почерпнул много интересных фактов по истории французской науки. В дальнейшем он щедро включал их в свои работы, как, впрочем, и исследования Делиля, Эйлера, Миллера, Крафта и других по истории астрономии Индии, Китая, Японии, стран Кавказа и Средней Азии (см. гл. 6).

В первые месяцы 1726 г. Делиль познакомился и с А.Д. Кантемиром. Этот юный студент Академического университета брал уроки у Крафта, Майера и Байера, к которому он приходил домой [106]. Хорошо зная работы отца, Д.К. Кантемира [61, с. 118—120], Делиль заинтересовался и сыном, тем более, что род Кантемиров вел свое происхождение от Тамерлана, внуком которого был известный самаркандский астроном XV в. Улугбек. Делиль привлек Антиоха к изучению литературы по рекомендованному им списку, включавшему книги по истории, науке и культуре Франции.

Этот этап обучения по программе Делиля (1726—1728 гг.) все биографы поэта считали переломным в его жизни. «В этот период, — писал Ф.Я. Прийма, — Антиох Кантемир проявляет усиленный интерес к французской литературе, что подтверждается как "Переводом некого итальянского письма", так и заметками Кантемира в его календаре 1728 г., из которых мы узнаем о знакомстве молодого писателя с французскими сатирическими журналами английского образца..., равно как и с творчеством Мольера ("Мизантроп") и комедиями Мариво. К этому же периоду следует отнести и работу А. Кантемира над переводом на русский язык четырех сатир Буало... С 1729 года начинается период творческой зрелости поэта, когда он вполне сознательно сосредоточивает свое внимание почти исключительно на сатире...» [109, с. 9, 10].

В те же годы Кантемир познакомился и с историей французского театра, особенно Комеди франсез, любимого театра Делиля. Не случайно, что в библиотеке русского сатирика было много книг, посвященных этому театру [111]. Несомненно, что слова Кантемира, характеризующие первый период его обучения у Делиля: «Что взял по-галльски — заплатил по-русски» [109, с. 237] с полным правом можно отнести и ко всем остальным.

Поскольку с начала 1726 г. Кантемир, как было показано выше, познакомился с Делилем и попал в орбиту его деятельности, то можно полагать, что и призвание поэта-сатирика определилось под влиянием именно этого ученого. Не случайно, что первая сатира Кантемира, написанная в 1729 г., носила название «На хулящих учение (К уму своему)» и была направлена в защиту науки. Не случайно также, что первым распространителем этой сатиры стал В.К. Тредиаковский, через которого в начале 1730 г. о ней узнал и Ф. Прокопович, посвятивший ей свои стихи [109, с. 12, 442, 443].

Ученые Петербургской астрономической школы.
В центре — Ж.Н. Делиль; вверху: ф. Прокопович, А.Д. Кантемир, М.В. Ломоносов, В.Н.. Татищев; слева: Л. Эйлер, Г.В. Крафт, Л. Делиль де ла Кройер; справа: Д. Бернулли, Г.В. Рихман, Г. Гейнзиус: внизу: В.К. Тредиаковский, И.Г. Гмелин, Я.Я. Штелин, С.П. Крашенинников.

В 1726 г., как уже говорилось, Кантемир перевел с французского на русский язык юмористическое описание Парижа и его жителей, написанное в форме письма некого итальянца к своему другу. В нем с уважением говорилось о трудовом народе и ученых Франции, вышучивались забавные стороны национального характера, сатирически изображались нравы вельмож [108, т. 2, с. 363, 374, 375]. Этот первый в его жизни перевод с французского, вероятно, помог Кантемиру определить свое призвание. Изучив основы наук и развив незаурядный литературный талант, он активно участвовал затем в создании русской научной терминологии. Став умелым популяризатором научных знаний, в своих сатирах он беспощадно обличал невежество, ханжество, мракобесие, горячо защищал науку и просвещение.

В 1728 г. в Москве Антиох прочел 18 книг, 13 из которых входили в список, рекомендованный Делилем. В числе последних была книга «Разговоры о множестве миров» Фонтенеля. Судя по записям Кантемира, он взял ее у Д.М. Голицына 15/26 февраля 1728 г. [108, т. 2, с. 344—349].

В 1728 г. Кантемир выполнил и некоторые астрономические и метеорологические наблюдения. Об этом свидетельствуют записи, которые он вел, находясь в Москве, на принадлежавшем ему печатном немецком календаре за 1728 г.⁴ Так, с 12 по 27 марта Антиох ежедневно отмечал на листке календаря общее состояние погоды в Москве пометками вроде: «студёно», «солнечное сияние», «ветрено» и т. п.⁵

В августе 1728 г. ожидалось частное лунное затмение. Вероятно, для его наблюдения в Москву собирался Майер [49, т. 1, с. 13, 14]. Поездка не состоялась, и наблюдения провел Кантемир [108, т. 2, с. 349] утром 8/19 августа. В Петербурге затмение наблюдали Делиль, Крафт, Майер и Виньон.⁶ Желая подчеркнуть, что явление произошло не 9/20 августа, как указывалось в печатном календаре, а раньше, Кантемир, будучи после ночного дежурства во дворце, вероятно, сам ошибся датой. Он сделал такую запись: «7 августа. Была еклипсис в Москве. Я ее видел в 8^h20^m, чаю, в таком положении и фигуре».⁷ Как показало сравнение наблюдений и зарисовок Кантемира с аналогичными данными из журналов наблюдений Петербургской обсерватории, два рисунка весьма точно запечатлели фазу затмения и положение Луны относительно горизонта.

Кантемир участвовал также и в исследованиях по истории науки. Так, в 1728 г. Делиль и Байер получили от него две рукописи его отца: «Карту Кавказской стены» (1728 г.) и «Турецкую историю» (1729 г.) [49, т. 1,. с. 16]. После тщательного их изучения, в котором приняли участие Антиох и его старший брат Константин, Байер подготовил рукописи к печати (см. гл. 6), приложив ко второй из них биографию Д. Кантемира и родословную этих князей [106, с. 21, 22].

18/29 августа 1726 г. Делиль провел последние наблюдения затмений спутников Юпитера в доме Матюшкина. Переехав в здание Академии, он непосредственно руководил строительством обсерватории и с 9 сентября 1726 г. продолжил там свои наблюдения. Как видно из записей в журнале, вплоть до 24 мая 1727 г. он вел их один, лишь изредка привлекая своего брата, который почти все время проводил в экспедициях, или П. Виньона. С 12 июня 1727 г. положение изменилось. В обсерватории начали появляться добровольные помощники: сперва Майер и Крафт, затем Д. Бернулли, Эйлер и многие другие (см. гл. 2). Позднее Майер и Крафт стали штатными сотрудниками Делиля, участвовавшими во всех его делах. Крафт, начав астрономические наблюдения на обсерватории, а затем и проведение экспериментов по дифракции света, так увлекся последними, что оставил наблюдения и целиком переключился на физику. Делиль, сам обучавший Крафта искусству лабораторных опытов, долго жалел о потере способного наблюдателя. Однако в других работах обсерватории и Географического департамента Крафт продолжал активно участвовать вплоть до своего отъезда из России в 1744 г. Живших рядом в здании Академии Дювернуа, а затем и Бернулли Делиль привлек к метеорологическим наблюдениям. Интересно отметить, что Крафт и Дювернуа продолжали начатые ими в Петербурге метеонаблюдения и наблюдения полярных сияний в течение многих лет после отъезда из России [107]. Дювернуа и Бернулли Делиль привлек также к работам по теории рефракции и оптике. На основе изучения строения глаз животных и человека, проводившегося с помощью материалов анатомической коллекции Ф. Рюйша, Делиль надеялся найти путь к усовершенствованию оптики телескопов и микроскопов (см. гл. 5).

Юный Эйлер, приехавший в Петербург в начале 1727 г., поселился рядом с Делилем и сразу же попал под обаяние его личности. В этом легко убедиться, просматривая записные книжки Эйлера. Имя Делиля появляется на первой же странице его петербургских записей и в дальнейшем весьма часто повторяется.⁸ Как адъюнкт Д. Бернулли, уже ранее сотрудничавшего с Делилем, Эйлер включился во все их совместные работы.

Летом 1727 г. Делиль, Бернулли и Эйлер участвовали в опытных стрельбах, представлявших собой видоизменение парижских экспериментов Делиля по измерению скорости света и звука в воздухе. Эти стрельбы стали в дальнейшем основой для построения различных теорий света и цветов, а также моделей атмосфер Земли и других небесных тел. Опираясь на эти эксперименты, Делиль и его коллеги пришли к заключению о полной аналогии между звуком и светом. Интересно отметить, что этого ошибочного мнения придерживались в дальнейшем все работавшие в Петербурге ученые вплоть до середины XIX в. Настолько велик был здесь научный авторитет Делиля (см. гл. 5).

Наблюдения лунного затмения А.Д. Кантемиром.

Построение модели планетной атмосферы было невозможно без выяснения атомного строения различных сред и особенностей прохождения через них света. Для решения всех этих задач, как полагал Делиль, необходимо было разработать начала химии. Делиль, Бернулли и Эйлер занимались такими исследованиями сами и привлекали к ним студентов, среди которых был М.В. Ломоносов, успешно продолживший начатые работы. В результате петербургскими учеными были заложены основы кинетической теории газов, а на ее базе с помощью предложенного Делилем метода Ломоносов в 1761 г. открыл атмосферу на Венере (см. гл. 5).

Опираясь на добровольных помощников, число которых день ото дня росло, Делиль с июня 1727 г. сумел наладить регулярную работу обсерватории, а годом раньше — другого учреждения, созданного также по его инициативе. Географическое бюро (позднее его стали называть Географическим департаментом) предназначалось для решения важной государственной задачи — разработки основ отечественной картографии и создания генеральной карты страны.

Одним из добровольных помощников Делиля был В.К. Тредиаковский, постоянно предлагавший свои услуги в качестве переводчика, участвовавший в разработке русской научной терминологии и лишь в 1736 г. решившийся начать самостоятельную работу по истории астрономии. В переводах с восточных языков ему помогали Байер, Г.Я. Кер — профессор Иностранной коллегии, а также жившие в России грузинский царь Вахтанг VI, его сыновья Бакар и Вахушти Багратиони и внуки.⁹ Все они участвовали в различных работах обсерватории и Географического департамента (см. гл. 2, 3 и 6).

С 1741 г. в обсерватории начал работать Г.В. Рихман, взявший на себя «гиетометрические измерения» (измерения количества выпавших осадков). В 1742 г. на основе работ в обсерватории и Географическом департаменте он подготовил статью по картографии и выполнил ряд исследований по испарению жидкостей. Все они были опубликованы лишь в 1751 г. Это были его первые печатные работы. После отъезда Крафта Рихман сменил его в физической лаборатории и продолжил начатые им метеонаблюдения, к которым с 1741 г. подключился и Ломоносов. С 1745 г. по инициативе Делиля Рихман начал исследования по электричеству и магнетизму, которые принесли ему впоследствии мировую известность. Первые из этих работ, опубликованные также в 1751 г., особенно изучение атмосферного электричества и исследование закона испарения воды, имели важное значение для уточнения модели планетной атмосферы.

Делиль высоко ценил экспериментаторский талант Рихмана, часто вспоминал об этом ученом и после отъезда из России. В одном из своих писем к Г.Ф. Миллеру от 15 октября 1750 г. Делиль писал: «Г. аббат Нолле¹⁰ спрашивал меня недавно о том, что делает г. Рихман. Я не мог ему сказать ничего более того, что видел в Петербурге до своего отъезда. Если г. Рихман продолжает заниматься физическими экспериментами, то при талантах, которые он к тому имеет, лишь от него самого зависит, чтобы стать одним из самых выдающихся во всей Европе (исследователей в этой области, — Н.Н.)».¹¹

Всех многочисленных добровольных помощников Делиля невозможно перечислить. Он умел находить их повсюду. Это были преподаватели и студенты академических гимназии и университета, слушатели публичных лекций и, наконец, члены Академической конференции. Человек огромной эрудиции, широких и разнообразных научных интересов, знавший благодаря своей переписке обо всех научных новинках, Делиль вскоре стал душой академических заседаний. Его доклады, содержавшие сообщения о его собственных исследованиях или информацию о работах ученых других стран, были весьма интересны. Нередко, увлекшись темой доклада, Делиль незаметно для себя переходил с принятого на заседаниях Академической конференции латинского языка на свой родной — французский. Блестящий оратор, Делиль пересыпал свою речь многочисленными примерами, намеками, афоризмами из любимых им французских писателей — Мольера, Корнеля, Расина, Буало, Лафонтена и других, а также ссылками на произведения ученых и философов. Чтобы понимать Делиля, академическая молодежь, ранее не владевшая французским языком, стала ревностно его изучать. Гак, например, Эйлер и Крафт настолько хорошо освоили этот язык, что позднее свободно писали на нем свои работы. Изучение французского языка и науки сопровождалось широким знакомством со всеми сторонами французской культуры. Молодежь изучала не только сам язык, но и различные сочинения по французской литературе, истории, философии, науке и искусству.

Французский язык и литературу изучали даже находившиеся в Германии русские студенты, отправленные туда для обучения, как это видно из их отчетов [7, т. 10, с. 361—377]. Особое рвение проявил Ломоносов, который, не ограничившись изучением языка, много внимания уделял французской литературе, поэзии, истории. В подтверждение своих успехов он прислал в Петербург стихотворный перевод оды Ф. Фенелона, выполненный им в 1738 г. [7, т. 8, с. 8—13].

Так начиналась подготовка научных кадров. Эту подготовку по разработанной Делилем программе проходили не только будущие профессиональные астрономы и геодезисты. Ее должны были пройти все, кто хотел работать в обсерватории или Географическом департаменте, но не получил соответствующего образования. Следы подготовки различных лиц по программе Делиля сохранились во многих документах XVIII в., которые ранее никогда не сопоставлялись и не привлекались для этих целей.

Прежде всего следует сказать об упоминавшихся выше регистрационных записях Шумахера, которые он вел, выдавая книги из Академической библиотеки. Наряду с французскими словарями и грамматиками, в них встречается множество сочинений по истории и культуре Франции.¹² С другой стороны, именно в начальный период деятельности Петербургской Академии учившиеся в ее гимназии и университете студенты выполнили немало переводов произведений различных французских авторов на русский и даже грузинский языки. Прежде всего, это переводы А.Д. Кантемира. Множество грузинских переводов с французского сохранилось в так называемом «Собрании царевича Иоанна Грузинского».¹³ Здесь и «Ифигения» Расина, и биография Эзопа вместе с его баснями, «Путешествие барона де Полници» и многое другое. По признанию специалистов, эти переводы сыграли важную роль в истории грузинской литературы [110, т. 2, с. 637].

Интересно отметить, что автором одного из переводов является брат Вахушти Георгий, третий сын Вахтанга VI. Все остальные переводы принадлежали учившемуся у Делиля сыну Вахушти Багратиони царевичу Ивану (Иоанну),¹⁴ ставшему впоследствии генерал-майором русской армии. Именно о нем, как полагает Д.Л. Ватейшвили [112, с. 67], упоминалось в записке Делиля к Эйлеру, написанной в 1735 г.: «...так как мне не удалось иметь честь поговорить с Вами в последний понедельник по поводу одного молодого грузинского князя, которого мне усиленно рекомендуют и который сам вполне достоин такой рекомендации, я направляю его теперь к Вам. Наследный принц Грузии, его дядя (Бакар, — Н.Н.), избрал для него карьеру военного инженера. А так как для этого необходим достаточный запас знаний по геометрии, то я прошу Вас, будьте любезны сказать ему, не согласитесь ли Вы взять его в число своих учеников. Он знает латынь и немецкий и, следовательно, ему было бы легче воспользоваться Вашими уроками. Его дядя, который ничего не жалеет для образования молодого человека, был бы Вам за это весьма признателен и даже смог бы отблагодарить Вас за услугу, которую Вы ему окажете. Я думаю, что Вас не огорчит возможность завести знакомства в доме столь знатном. Если бы Вы захотели взять на себя труд сходить туда однажды в сопровождении молодого князя, которого я к Вам направляю, то Вы почувствовали бы, как Вас там знают и ценят по приему, который Вам будет оказан...» [67, с. 131, 132].

Итак, приобщение русских и грузинских студентов к французской науке и культуре по системе подготовки научных кадров Делиля благотворно сказалось на истории как русской, так и грузинской культуры.

По инициативе Делиля академические конференции нередко становились ареной своеобразных конкурсов. Время от времени он предлагал различные задачи, решение которых было необходимо для успешной работы обсерватории или Географического департамента. Один из таких импровизированных конкурсов состоялся 18 февраля 1732 г. В этот день Делиль предложил задачу: «Определить высоту полюса по наблюдению трех полярных углов какой-либо звезды таким образом, чтобы при наблюдении среднего из них звезда находилась в первом вертикале, на равном расстоянии от двух других» [49, т. 1, с. 56].

На следующем же заседании Академической конференции, 22 февраля, постоянные помощники Делиля Бернулли, Эйлер, Крафт и Майер предложили свои варианты решения поставленной задачи. Их решения были опубликованы в 1735 г. в четвертом томе «Комментариев» Петербургской Академии вместе с двумя другими вариантами, предложенными Я. Германом [113].

Важное значение в приобщении академической молодежи и общественности Петербурга к передовым идеям науки того времени имели и публичные собрания, особенно то, которое состоялось 2 марта 1728 г. На нем обсуждался вопрос: «Можно ли доказать одними только астрономическими фактами, какова истинная система мира? И вертится Земля или нет?» [114]. Построенное, как тогда было принято, в виде диспута, собрание состояло из выступлений Делиля и Д. Бернулли. Делиль обсуждал астрономические доказательства в пользу гелиоцентрического учения, а Бернулли — физические. Тексты докладов, сделанных на французском языке, были напечатаны в 1728 г. [114]. Эти материалы нашли своего читателя и сыграли важную роль в распространении учения Коперника, Кеплера и Ньютона. По существу, это была первая в нашей стране научно-популярная лекция в защиту учения Коперника. Как видно из письма Байера к Прокоповичу [115], она горячо обсуждалась и произвела сильное впечатление на современников.

Примечания

1. По действовавшему во Франции правилу майората, как младший сын в семье, он получил от своей матери Н.Ш. Милле де ла Кройер ее дворянский титул, поскольку в семье ее родителей не осталось наследников мужского пола.

2. 26 февраля 1976 г. (вместо 9 марта) в Ленинграде торжественно отмечалось 250-летие отечественной метеослужбы.

3. ЛО ААН СССР, ф. 784, оп. 2, л. 179—183 об.

4. ОР БАМ, тек. пост., № 403, «Дневник А.Д. Кантемира», л. 1—35.

5. Записи сделаны почти выцветшими от времени чернилами. Вот почему их не заметили и не опубликовали при издании документа (там же, л. 7).

6. ЛО ААН СССР, Р. 1, оп. 44, № 1, 52, 52 об.

7. ОР БАН, тек. пост., № 403, л. 21, 22. Этот текст был опубликован неточно и без рисунков (108, т. 2, с. 349].

8. ЛО ААН СССР, ф. 136, оп. 1, № 130, л. 1—271 и др.

9. В Академической гимназии учились два сына Вахушти — Иван и Ионафан [50, т. 4, с. 160, 481; т. 5, с. 480, 481].

10. Ж.А. Нолле вел эксперименты по электричеству в Парижской Академии наук.

11. ЛО ААН СССР, ф. 1, оп. 3, № 39, л. 110 об.

12. Там же. ф. 158, оп. 1, № 421, л. 19 об.; № 408, л. 24 и др.

13. ОР ГПБ, СЦИГ. № 205.

14. Там же, № 46, 58 и др.