10. К новому пониманию

Если вы в погожий вечер выйдете полюбоваться закатом, вполне возможно, что Солнце скроется в тучах прежде, чем зайдет. Вне весьма редких периодов более или менее устойчивой хорошей погоды (как, например, лето 1976 г.) на северо-западе Европы нечасто удается четко увидеть Солнце или Луну, когда они приближаются к горизонту. Если бы мы попытались вести регулярные астрономические наблюдения, как их вели в неолите и раннем бронзовом веке, это оказалось бы серьезным испытанием наших сил и терпения. Упорно продолжая их в течение многих лет, мы сумели бы найти точки восхода и захода Солнца в дни солнцестояний, но, скорее всего, пришли бы к выводу, что установить закономерности движения Луны — задача из-за постоянной скверной видимости безнадежная. Как же справлялись с этим люди в доисторические времена?

Ответ, по-видимому, заключается в том, что климат Британских островов был тогда не таким, как теперь. Судя по некоторым данным, в течение нескольких столетий до и после 2000 г. до н. э. длился период чрезвычайно благоприятной погоды, когда средняя температура была на 2—3° выше, чем в последние века, и тихая, устойчивая, а также, вероятно, более ясная погода бывала гораздо чаще. Научные исследования подтверждают эту гипотезу, так же как даже самое поверхностное изучение нагорий Британии. Например, кольца, оставшиеся of хижин бронзового века, и системы полей на вересковых пустошах Дартмура или северного Йоркшира расположены там, где земледелие в наши дни совершенно невозможно и где жить было бы чрезвычайно неприятно. И пока мы бредем через торфяные болота пустошей, а изморось пропитывает наши рюкзаки, мы неизбежно приходим к выводу, что в раннем бронзовом веке так быть не могло.

Для получения сведений о доисторическом климате использовалось много разнообразных научных методов. Один из наиболее ценных — это исследование распределения различных видов животных и растений. Улитки, раки, пресноводные черепахи и жуки внесли немалый вклад в климатологию. Но, пожалуй, самый известный и самый употребительный метод — это анализ пыльцы растений. Зернышки пыльцы крайне малы — обычно около одной сотой миллиметра в диаметре — и легко уносятся ветром. Каждое растение имеет пыльцу особой формы, и она легко распознается под микроскопом. Пыльца чрезвычайно устойчива против гниения, и зернышки ее поддаются определению, даже если они пролежали в земле многие тысячелетия. Она производится в огромных количествах, и в маленьких образчиках почвы можно найти множество ее зернышек, а их подсчет дает нам точную картину растительности в то время, когда эта пыльца упала на землю. Анализ многих образчиков, взятых с различных глубин в разных местах, дает возможность составить общую характеристику растительности того времени. И последовательная смена преобладания разных видов деревьев позволила нам проследить постепенное улучшение климата в послеледниковый период.

Археологи разделили послеледниковый период на несколько климатических интервалов. Пять последних — это предбореальный (9500—8500 гг. до н. э.), бореальный (8500—6500 гг. до н. э.), атлантический (6500—4000 гг. до н.э.), суббореальный (4000—1400 гг. до н.э.) и субатлантический (с 1400 г. до н.э. до настоящего времени). Даты эти очень приблизительны — отчасти потому, что климатические интервалы не имеют четкого начала и конца, а отчасти потому, что они определялись методом радиоуглеродного анализа, который для более удаленных от нас эпох калиброван все еще не вполне точно. Кроме того, это в первую очередь эпохи пыльцовых зон, а между изменением климата и следующим за ним изменением растительности проходит некоторое время. Леса не могут погибнуть и вырасти заново за одну ночь.

Ледник начал отступать к северу около 12000 г. до н.э., и землю покрыл ковер мхов и лишайников. В предбореальный интервал климат стал настолько теплым, что появились березовые и сосновые леса, и тогда на Британские острова перебрались первые мезолитические группы охотников и собирателей. Климат продолжал улучшаться и на протяжении бореального интервала, он становился все теплее и суше, и в лесах пышно разрастались дуб и орешник. Считается, что наилучшим климат был в атлантический интервал. Средние температуры были высокими, но и дождей выпадало немало. По мере того как таяли ледники, уровень моря на протяжении нескольких тысяч лет непрерывно повышался, и к началу атлантического интервала оно прорвалось в районе нынешнего Дуврского пролива и затопило ту равнину, где теперь находится Северное море, отрезав Британию от остальной Европы. Леса в эту эпоху были смешанными (дуб, ольха, вяз), и на ее исходе лиственные деревья росли на высоте 750 м над уровнем моря, гораздо выше, чем они растут теперь.

Но нас больше всего интересует суббореальный интервал. Он охватывает неолит и ранний бронзовый век, а именно в это время развилась и достигла своей вершины мегалитическая астрономия. В целом климат был не столь благодатным, как в предыдущую эпоху, а к концу стал гораздо хуже. Начало суббореального интервала отмечено в летописях пыльцы быстрым сокращением числа вязов, что толкуется, как признак расчистки лесов неолитическими земледельческими общинами. Судя по некоторым данным, на более легких почвах сведение лесов оказалось окончательным. Доисторическая поверхность почвы сохраняется под валами и насыпями могильников, хенджей и других сооружений. Изучение раковин улиток в этой погребенной почве показывает, что примерно в то время тенелюбивые виды заметно уменьшаются в численности и сменяются теми, которые обитают на открытых травянистых пространствах.

Заключительный субатлантический интервал — это время заметного ухудшения климата. Температура понижалась, количество осадков увеличивалось, что создавало благоприятные условия для расширения торфяников на возвышенностях. Вновь стали распространяться сосна и береза, хотя к этому моменту основное влияние на растительность оказывали уже не капризы погоды, но деятельность человека.

Из анналов истории мы знаем, что климат субатлантического интервала, оставаясь в целом прохладным и влажным, иногда становился несколько холоднее или несколько теплее среднего. Наиболее известное изменение — это период потепления около 1000 г. до н.э., который позволил викингам поселиться на юге Гренландии. Точно такие же колебания бывали и в суббореальный климатический интервал, и более подробные исследования могли бы показать, когда именно они происходили. Одним из источников информации является рост торфяников на возвышенностях, и судя по нему, периоды около 2900 и 1400 г. до н.э. были особенно влажными, а промежуток между ними оказался суше среднего. Дополнительные данные можно получить, исследуя размеры частиц почвы. Ветровые наносы, особенно частые в сухие периоды, дают совершенно особое распределение размеров частиц по сравнению с почвой других видов, так как более мелкие частицы легче и их чаще уносит ветер. Образчики почв раннего бронзового века, включая пробу из одной лунки в Стоунхендже, обладают ясно выраженными особенностями ветрового наноса, а это обычно толкуется, как указание на чрезвычайно сухой период.

Профессор Лэм собрал свидетельства об изменении климата по всему северному полушарию. Помимо данных о развитии торфяников и о колебаниях уровня моря он учел такие разнообразные моменты, как высота разлива Нила, уровень воды в озере Чад и даже частота упоминания о кометах в китайских хрониках (на которую влияет облачность). Он пришел к выводу, что около 2000 г. до н. э. циркуляция в атмосфере была гораздо слабее, чем теперь, а это должно было привести к большей частоте антициклонов, обеспечивающих ясное небо и спокойное море вплоть даже до 60° с. ш. Такие условия были бы очень благоприятны для древних астрономов, и следить за движениями Солнца и Луны тогда было бы гораздо легче, чем теперь.

Изучение среды обитания человека выявляет еще один фактор, способствовавший зарождению астрономии. В начале неолитического периода, когда Британские острова были покрыты густым лесом вплоть до вершин возвышенностей, там было очень мало мест с открытым отдаленным горизонтом. По мере роста земледельческих общин земля расчищалась под пашни и луга, а выпас домашних животных препятствовал восстановлению древесной растительности. К началу раннего бронзового века значительная часть британских возвышенностей была лишена лесов, сменившихся травой и кустарником, и впервые для людей открылся широкий обзор. В результате даже небольшие выемки на горизонте стали хорошо видны. Сочетание открытой местности с ясным небом было идеальным для астрономии без инструментов, но следует помнить, что, если не считать отдельных местностей, где неолитическое население было особенно густым, точные наблюдения горизонта раньше начала раннего бронзового века производить было невозможно.

Эта легкость наблюдений в сочетании с потребностью в календаре для помощи земледелию правдоподобно объясняет наблюдения Солнца, но она ничего не говорит о том, почему древние обитатели северо-западной Европы проявляли такой граничащий с манией интерес к Луне и тратили столько усилий, чтобы проследить ее сложные движения по небосводу. Мифология, а также проводившееся этнографами изучение первобытных племен показывают, что практически все дописьменные общества поклонялись Солнцу и Луне как сверхъестественным существам. Вероятно, Луна была богиней (или богом) и для людей, населявших Британию в раннем бронзовом веке, а если они верили, что она может благотворно или вредоносно воздействовать на их повседневную жизнь, то было вполне естественно вести наблюдения за этим капризным существом и пытаться найти закономерности его поведения. Для разработки календаря они придумали способы слежения за Солнцем, наблюдая, в каких точках горизонта оно восходит и заходит. Было бы вполне логично применить этот метод и к наблюдениям движения Луны. Как я уже указывал в гл. 6, сама трудность задачи могла внушить наблюдателям убеждение, что ее необходимо разрешить, но, может быть, к ревностным ночным наблюдениям их побуждали и какие-то практические соображения.

Некоторые исследователи, размышляя об этом, пришли к выводу, что такой побудительной причиной для изучения Луны могли послужить приливы. Человечество начало передвигаться по воде поразительно рано. Весло с мезолитической стоянки в Стар-Карре показывает, что у них были лодки — возможно, долбленные или из шкур, натянутых на каркасы, — еще около 8000 г. до н.э. В позднем мезолите, ранее 4000 г. до н.э., переселенцы рискнули отправиться даже на остров Оронсей (Внутренние Гебриды), а для этого им требовалось пересечь 15 км открытого моря. Распределение мегалитических могильников в Западной Европе указывает на то, что во времена неолита использовались морские пути, поскольку оно говорит о таких культурных связях между племенами Бретани, Ирландии и западных островов Британии, которые не обнаруживаются в восточных областях Британских островов. На протяжении неолита отдаленные группы островов — Внешние Гебриды, Оркнейские и Шетландские острова — были заселены людьми в основном той же культуры, которая характерна для Британии, и один тип сосудов, бороздчатая керамика, встречается повсюду от Оркнейских островов до юга Англии. В раннем бронзовом веке мореходство развилось уже настолько, что оказалось возможным перевозить голубые камни с гор Преселли вдоль побережья от Милфорд-Хейвена до эстуария Северна.

Море у Британских островов бывает чрезвычайно опасным, в частности, из-за сильнейших приливных течений, скорость которых в отдельных местах достигает 4—5 узлов. В отличие от Средиземного моря, где приливы почти незаметны, высота ежедневных приливов у побережья Англии составляет несколько метров, а в узких местах достигает иногда 12 м. Не говоря уж о безопасности, практическое знание приливов было бы чрезвычайно важно для мореходов, суденышки которых были очень медлительны и передвигались с помощью весел. (Если у них и были паруса, то лишь самые примитивные и пригодные только для движения прямо по ветру.)

При подробном изучении приливы оказываются крайне сложным явлением, но даже самое поверхностное знакомство с прибрежными водами позволяет узнать, что приливы сменяются отливами два раза в сутки и что каждый день прилив достигает максимума чуть позднее, чем накануне. И высота приливов не всегда одинакова — в определенные дни она бывает вдвое больше, чем в другое время. Как высота сегодняшнего прилива относится к его средней высоте, установить нетрудно: достаточно только осмотреть оставшиеся на скалах следы, и вы увидите, насколько этот прилив отличается от максимального.

Сейчас всем известно, что в основном приливы вызываются Луной. Для того, кто живет у моря, эта связь настолько очевидна, что ее должны были заметить много тысячелетий назад. Высокие приливы не происходят одновременно во всех точках побережья, но в каждом данном месте время высокого прилива совпадает с определенной фазой Луны. Так, в Уэймуте, приморском городе, где я прожил несколько лет, мне скоро стало ясно, что в новолуние и полнолуние следует ожидать высокого прилива около 7 часов утра. Еще одна очевидная связь между Луной и приливами такова: в течение недели вслед за новолунием или полнолунием приливы достигают наибольшей высоты, а в течение недели после первой и последней четверти приливы бывают самыми низкими.

Причина приливов известна нам с тех пор, как Исаак Ньютон сформулировал свою теорию тяготения. Земля удерживает Луну на ее орбите, оказывая на нее гравитационное воздействие, но, разумеется, Луна тоже оказывает на Землю гравитационное воздействие. Тяготение Луны, в частности, изменяет форму свободной поверхности моря, повышая уровень воды в направлении к Луне. По причинам, слишком сложным, чтобы рассматривать их в этой книге, повышение уровня воды происходит и на стороне Земли, обращенной от Луны. Земля вращается, но эти приливные горбы сохраняют ориентировку по отношению к Луне. А потому для человека, находящегося на поверхности Земли, море дважды в сутки поднимается и опадает. Если бы приливной горб на обращенной к Луне стороне Земли держался точно в направлении Луны, то прилив происходил бы, когда Луна оказывалась бы точно на юге. Однако на движение воды сильно влияет форма береговой линии, и время прилива в значительной степени зависит от местных условий.

Кроме притяжения Луны, приливы вызываются и притяжением Солнца, хотя оно примерно вдвое слабее. Когда Солнце и Луна находятся на одной прямой, т.е. в новолуние или полнолуние, их силы тяготения складываются и приливы бывают выше обычного. Когда же Солнце и Луна оказываются под прямым углом друг к другу, т.е. когда Луна находится в первой или в последней четверти, приливы бывают ниже обычного. Приливы выше обычных называются сизигийными, а более низкие — квадратурными. На практике в нарастании приливов происходит некоторое отставание, так что сизигийные и квадратурные приливы приходят на несколько суток позднее соответствующих фаз Луны.

На высоту сизигийных приливов влияют и другие факторы, из которых наиболее важным является расстояние от Земли до Луны. Когда Луна находится ближе к Земле, ее притяжение сильнее, и если этот период совпадает также и с полнолунием, сизигийные приливы полной Луны будут выше обычных. Точно так же, если Луна окажется близко к Земле в новолуние, то сизигийный прилив новой Луны будет выше обычного. Синодический месяц (см. стр. 96) составляет 29,53059 суток, а время между двумя последовательными наибольшими приближениями Луны к Земле (так называемый аномалистический месяц) равно 27,55455 суток. Отсюда

14 синодических месяцев = 413,428 суток,
15 аномалистических месяцев = 413,318 суток,

т.е. почти совпадают. Таким образом, повторение фаз Луны на одних и тех же расстояниях от Земли происходит почти точно каждые 14 синодических месяцев. А потому и высота сизигийных приливов также повторяется циклически. Наибольшие сизигийные приливы повторяются каждые 14 синодических месяцев, причем максимальные приливы, связанные с полнолунием и новолунием, чередуются. Сходному циклу подчиняются и квадратурные приливы.

Все эти особенности приливов, несомненно, были известны неолитическим обитателям Британии. Даже закономерности квадратурных приливов, хотя и не столь очевидные, легко можно проследить на пологом пляже, так как там очень маленькие изменения высоты прилива приводят к большим различиям места уреза воды по сравнению с максимальным ее подъемом. Связь между приливами и Луной могла стимулировать попытки проследить ее движения по небосводу. (Ведь если небесная богиня столь поразительно воздействует на могучее море, можно ли усомниться в ее власти над крохотными людьми!)

Путем логических рассуждений совершенно невозможно установить, как далеко в лабиринт движений Луны мог завести людей неолита и раннего бронзового века интерес к приливам. А. Бич даже предположил, что Стоунхендж I служил для предсказания приливов. Он предложил еще один способ использования лунок Обри — на этот раз для прослеживания 14-месячного цикла высоты сизигийных приливов. Его метод сходен с тем, который предложил Хойл (стр. 101), когда кольцо Обри рассматривается как большой транспортир, указывающий положение на небосводе Солнца и Луны. Поскольку лунок Обри 56, а 56 = 4×14, чтобы следить за вращением плоскости лунной орбиты требуется только маркировочный камень, который перекладывался бы по отношению к маркировочному камню Солнца против часовой стрелки на 4 лунки ежемесячно.

Такая система, несомненно, работала бы, но тут можно выдвинуть несколько возражений. Колебания высоты приливов, связанные с 14-месячным циклом, достаточно велики, чтобы их можно было наблюдать, но все же довольно незначительны и не превышают 10%. В практическом смысле знание этого цикла мало чем облегчило бы и обезопасило морские плавания: метеорологические условия, вроде направления ветра и атмосферного давления, могут оказать на прилив гораздо более серьезное влияние. Если, как полагает Бич, 14-месячный цикл действительно изучался людьми времен неолита, то их могла побудить к этому только любознательность, а не нужды мореходства. К тому же ближайшее побережье находится от Стоунхенджа в 2—3 днях ходьбы. Маловероятно, чтобы подобное сооружение было воздвигнуто так далеко от моря для того лишь, чтобы получать не слишком нужные предсказания, которые к тому же нельзя было тут же проверить путем визуальной оценки высоты прилива. Гипотеза о том, что лунки Обри использовались для предсказания лунных затмений, также вызывает много возражений, но эти предсказания по крайней мере можно было проверить на месте.

Хотя по зрелому размышлению мы можем отвергнуть гипотезу, что Стоунхендж представлял собой сложный предсказатель приливов, нет никаких оснований сомневаться в том, что приливы могли как-то воздействовать на идеи древних астрономов северо-запада Европы. Более того, может быть, именно в этом и заключается частичное объяснение одной из загадок мегалитической астрономии — полного отсутствия сходного интереса к движению Луны у более развитых цивилизаций Средиземноморья. Египтяне не имели ни малейшей склонности к астрономическим наблюдениям. Они разработали лунный календарь еще до 3000 г. до н. э. и приводили его в соответствие с солнечным годом, ежегодно наблюдая гелиакальный восход Сириуса (стр. 105). Они дали названия звездам и планетам и использовали звезды для определения времени ночью. Однако, хотя у них и была страсть покрывать стены зданий надписями, касавшимися всех сторон жизни, астрономических записей они, по-видимому, не вели. Примерно с 2150 г. до н.э. на крышках саркофагов появляются изображения звезд, но, если не считать их, единственными древними астрономическими «текстами» остаются украшенные потолки гробниц, датируемые не ранее XI в. до н. э. Вавилоняне, наоборот, вели чрезвычайно подробные записи астрономических событий, начиная с XVI в. до н.э., хотя до 651 г. до н.э. их довольно мало. Они записывали длину каждого месяца, затмения, движение планет, появление Сириуса и даже плохую погоду. Эти записи дали им возможность вывести метонов цикл синодических месяцев (стр. 100) и цикл затмений в 235 синодических месяцев. Однако нет ни малейших признаков использования ими горизонта в качестве транспортира или методов наблюдений, хотя бы отдаленно напоминающих метод экстраполяции для нахождения наибольшего месячного склонения Луны.

Есть несколько факторов, влиянию которых мы можем приписать различие в развитии наблюдательной астрономии на Ближнем Востоке и на северо-западе Европы. Первый из них — климат, так как, несмотря на ясное небо и хорошую погоду раннего бронзового века, видимость близких к горизонту небесных светил была на севере Европы хуже, чем в более сухих областях южного Средиземноморья. Это может объяснить и иной метод разработки календаря, примененный в Египте. Благодаря использованию гелиакального восхода Сириуса египтяне не испытывали нужды в точных астрономических направлениях, поскольку вся суть их наблюдений сводилась к вопросу, была ли видна эта звезда в определенный день. Их метод надежен в том случае, если в нужное время года (в середине июля) у горизонта обязательно будет ясное небо. В области пустынь на это можно твердо рассчитывать, но на Атлантическом побережье дело обстояло иначе. С другой стороны, разработка календаря, основанного на точках восхода Солнца в дни солнцестояний, требует точных линий визирования, но гораздо менее зависит от прозрачности атмосферы, поскольку Солнце несравненно ярче звезд.

Второе различие между северо-западом Европы и Средиземноморьем — это, разумеется, приливы, которые были неизвестны большинству древних цивилизаций. Последние не испытывали прямого влияния Луны на их рыболовство и мореплавание. А потому Луна не могла внушать им такое благоговение, которое испытывали народы, обитавшие на берегах большого океана, и лунные циклы должны были интересовать их соответственно меньше.

Но, вероятно, наиболее важным фактором является географическая широта обеих областей. Чем дальше на север, тем заметнее становится движение Солнца и Луны. На экваторе точки восхода Солнца смещаются в пределах сектора восточного горизонта, охватывающего менее 50°, и во все времена года оно в полдень стоит высоко в небе. На 55° с. ш. азимут солнечного восхода от лета к зиме меняется почти на 90°, а высота Солнца в полдень колеблется от 58,5 до 11,5°. Движение Луны даже еще более эффектно — на Шетландских островах «высокая» Луна иногда почти не поднимается над южным горизонтом (стр. 93). Азимут точек ее восходов и заходов проходит чуть ли не через всю окружность горизонта. И наиболее вероятная причина того, что измерения с использованием круга горизонта в качестве транспортира так полно развились именно на северо-западе Европы, а не на берегах Средиземного моря, сводится к тому, что на севере движения Солнца и Луны гораздо более заметны, чем на юге.

Сравнивая эти две астрономические традиции, мы должны помнить, что самые ранние Наблюдения Солнца на севере — например, постройка коридорной могилы Нью-Грейндж в 3300 г. до н.э. — более или менее современны первому египетскому календарю, а наблюдения Луны, на которые указывают лунки от столбов в проходе Стоунхенджа, предшествуют вавилонским записям примерно на 1000 лет. Расцвет астрономии бронзового века кончился задолго до того, как вавилонская астрономия достигла своего максимального развития. Мегалитическая астрономия развивалась совершенно независимо и ничем не обязана идеям древних цивилизаций Востока. Многих археологов это очень смущало, и они не хотели соглашаться, что земледельческие племена, живущие небольшими пастушьими общинами в жалких хижинах, без величественных общественных заданий, без художественных традиций и даже без письменности, могли быть способны на те сложные астрономические наблюдения, которые приписывают им профессор Том и другие. Уж конечно, эти неграмотные дикари со столь ограниченными жизненными ресурсами и отвратительной манерой доводить трупы до разложения прежде, чем похоронить их, не могли быть интеллектуально готовы к предсказанию лунных затмений!

Считать, будто интеллектуальные способности человечества заметно изменились за последние 5000 лет, — это ошибка. Как вид человек существует от 1 до 2 млн. лет, и интеллект предположительно развивался на протяжении всего этого периода, хотя и не обязательно с одинаковой быстротой. Пять тысяч лет — это меньше одного процента времени существования человечества, и изменения, происшедшие за такой период, должны быть практически равны нулю. Если вспомнить достижения культур, современных земледельческим общинам позднего неолита в Британии, то уже не приходится сомневаться в способностях наиболее умных людей той эпохи. Например, строительство египетских пирамид около 2500 г. до н. э. требовало значительного инженерного умения, а также организации труда, планирования и сочетания различных видов деятельности, таких, как выламывание камней, их перевозка, изготовление орудий и создание интендантской службы, которая должна была обеспечить продовольствием огромное число рабочих. Справиться с этим могли только очень способные люди.

Бесспорно, в Британии времен неолита и раннего бронзового века не было построено ничего столь же величественного, как пирамиды, однако нет никаких причин полагать, будто общий интеллектуальный уровень был там ниже или процент людей с выдающимися способностями меньше. Многие их инженерные достижения в общественных работах начиная с 3500 г. до н. э. требовали смелости, организованности и умения. Вспомним ли мы об огромных камнях, встроенных в мегалитические могильники, о возведении Силбери-Хилла или об обработке и установке сарсеновых трилитов Стоунхенджа, вывод будет один и тот же. На протяжении позднего неолита и раннего бронзового века одно за другим воздвигались внушительные сооружения, которыми могло бы гордиться любое общество. Так почему же, зная множество подобных примеров замечательных инженерных работ, мы должны отвергать утверждение, что эти строители были способны постичь элементарную арифметику и геометрию или вести систематические наблюдения Солнца и Луны? Для последнего требуется не больше интеллекта, чем для первого.

Некоторые археологи не хотят принять идею «местного» происхождения геометрических и астрономических знаний, ссылаясь на отсутствие письменности. Я вернусь к этому ниже. Кое-кто даже отвергал возможность того, что мегалитические памятники возводились местными жителями, и в поисках данных о внешнем влиянии заходил весьма далеко. В течение нескольких лет, после того как на сарсенах в Стоунхендже было найдено вырезанное изображение кинжала, план Стоунхенджа IIIa приписывался микенцам. В то время сарсеновое кольцо датировалось 1600 г. до н.э., но теперь известно, что оно старше по меньшей мере на 300 лет, и мысль об этой связи была оставлена. Тем не менее все еще в ходу идея о том, что туземцев мегалитического общества обучала группа высококультурных иностранцев. Типичным примером этого жанра романтической литературы о Стоунхендже может служить книга Джона Айвими «Сфинкс и мегалиты». Айвими берется «объяснить», каким образом неолитические племена Британии приобрели свои познания в астрономии и геометрии, без колебаний полагая, что знания эти были ввезены из Египта, поскольку это была наиболее развитая цивилизация тех времен.

Свою фантастическую историю о происхождении мегалитической науки он начинает с жрецов египетского бога Ра, которые должны были предсказывать затмения Солнца и Луны «с зари цивилизации». Увы, их предсказания постепенно становились неточными, потому что они пользовались халдейскими циклами затмений, но не понимали их. Узнав от своих математиков, что наблюдения Луны могут быть точнее в более северных широтах, чем в Гелиополисе, верховный жрец решает послать экспедицию в северные страны. Его посланцы в конце концов высадились в Милфорд-Хейвене и построили там обсерваторию из голубых камней с расположенных поблизости гор Преселли. К несчастью, тучи и дожди мешали наблюдениям, и жрецы вынуждены были искать другое место. И вот обсерватория была разобрана, перевезена на Солсберийскую равнину и вновь воздвигнута в местности, более благоприятной для их задач. Когда руководитель экспедиции умер, его из почтения погребли под большой насыпью — Силбери-Хиллом — в подражание царским пирамидам Египта. Поблизости от Стоунхенджа астрономы основали город, который назвали Абарис (нынешний Эйвбери) — это слово упомянул Диодор Сицилийский (стр. 15) в качестве имени одного из более поздних жрецов-гиперборейцев.

Подобного рода занимательные истории могут ввести читателей в серьезное заблуждение, если их подают под соусом академических исследований. Тут не место опровергать утверждение Айвими — путаница в хронологии уже достаточно доказывает его слабости. Эта книга упомянута здесь главным образом из-за того, что ее автор очень четко излагает точку зрения, которой придерживаются многие писатели, находящиеся на периферии подлинной науки. «Судить такие умозрительные построения следует не с помощью тех проверок, которые употребляются для научной теории. Надо спрашивать не о том, какие веские данные подтверждают правильность идей, но о том, есть ли веские данные, доказывающие их неправильность».

К сожалению, в археологии не всегда удается найти материальные свидетельства, которые подтверждали бы умозрительное истолкование памятников и их взаимных связей. В археоастрономии также можно указать несколько примеров такого отсутствия материальных данных, и скептик вполне может заявить, что истолкование, например, каменных вееров как секторов для экстраполяции подтверждается такими данными не более, чем гипотеза, выдвинутая Айвими. В конечном счете мы должны принять (или отвергнуть) эти гипотезы, исходя из одних и тех же критериев: противоречат ли они более обоснованным сведениям об этом периоде и ведут ли логические следствия из этих гипотез к противоречивым или неправдоподобным заключениям. Если приложить последний критерий к предположению Айвими, будто Стоунхендж был построен египетскими экспедиционными силами, приходится сделать поразительный вывод, что, поскольку на юге Англии ни в одном нетронутом слое, восходящем к неолиту или раннему бронзовому веку, до сих пор не найдено ни единого предмета египетского происхождения, эти египетские жрецы с неуклонным педантизмом держали все свои вещи в одном месте и за несколько сотен лет не потеряли ни одной из них, а в заключение увезли все, что как-то было с ними связано, назад в Египет. Обычно такая сверхаккуратность людям не свойственна.

Мегалитические памятники вызвали такой интерес, как ничто другое в археологии, и за последние годы вышло множество псевдонаучных книг на эту тему, выдвигающих разные мистические теории. Нередко источником их вдохновения служит впервые опубликованная в 1925 г. книга Альфреда Уоткинса «Древний прямой путь». Это был лавочник, фотограф, натуралист и археолог-любитель, живший в графстве Херефорд и хорошо знавший этот район. Как-то в 1920 г., когда ему было 65 лет, он ехал верхом через холмы, и тут его осенило, что вся местность пересечена сложной сетью линий, соединяющих доисторические стоячие камни, могильники, укрепления на холмах, броды, церкви, отрезки дорог и даже некоторые топографические названия. Он счел свои линии указанием на доисторические тропы и всю остальную свою жизнь посвятил исследованию «леев», как он их назвал, отыскивая доказательства в пользу своей теории и не смущаясь словесными атаками профессиональных археологов, которые считали все это полной чепухой. И действительно, трудно сказать что-либо в защиту гипотезы Уоткинса. Начнем хотя бы с того, что нет никаких оснований полагать, будто доисторические тропы были совершенно прямыми. Естественнее предположить, что они следовали особенностям рельефа, как все с несомненностью обнаруженные дороги времен неолита и бронзового века, например та, которая проходит по Дорсетским холмам. Уоткинс не обращает ни малейшего внимания на время появления маркировочных знаков вдоль его «леев», утверждая, например, что если на нужной линии находится современная церковь, это означает, что она была выстроена на месте доисторического маркировочного знака. Кроме того, он не выдвигает никаких критериев для определения, что лежит на линии, а что нет, и охотно допускает «небольшие промахи», а также разрешает «леям» проходить то по границам обнесенных валами пространств, то через их центр — как лучше смотрится. При столь гибких правилах подобное направление нетрудно найти где угодно — лишь бы имелась крупномасштабная карта и длинная линейка.

Изучая свои направления, Уоткинс уделял некоторое внимание их ориентировке на точку восхода Солнца в день летнего солнцестояния и пришел к выводу, что «леи» связаны с движением Солнца. Современные последователи Уоткинса, естественно, ухватились за работу профессора Тома для доказательства существования ориентированных направлений вообще и «леев» в частности, как астрономически ориентированных, так и неориентированных. Кое-какие направления, упоминаемые Альфредом Уоткинсом, действительно существуют и, как мы считаем, созданы сознательно (например, линейное распределение круглых могильников и длинные прямые линии римских дорог), а некоторые из его астрономических направлений были подтверждены позднейшими исследованиями, но отсюда вовсе не следует, что его основная теория верна. Между точной математической, статистически подтверждаемой работой Александра Тома и путаными, нематематическими субъективными идеями Альфреда Уоткинса нет ничего общего.

Однако и сам Уоткинс был бы, несомненно, удивлен, если бы он мог предугадать, во что преобразилась его теория теперь, поскольку ее подхватили люди, которые интересуются не столько археологией, сколько мистикой. Они считают линии «леев» путями, проводящими воздействие некоей таинственной силы, неизвестной нашей науке, но постигнутой древними, которые, будучи ближе к природе, обладали знаниями, скрытыми от современного человека. Тем не менее эти тайные силы достаточно мощны, чтобы инопланетяне в своих летающих блюдцах могли использовать их для целей навигации при полетах над меловыми возвышенностями на юге Англии. Обычно эти идеи сочетаются с готовностью уверовать в магию, в свойства ясеневых и иных прутьев обнаруживать воду, в телепатию и в оккультные науки — короче говоря, практически во все, что окутано покровом таинственности, будь то чудовище Лох-Несса или посещение Земли пришельцами из космоса в давние времена. Статьи и книги на эти темы нередко проникнуты ностальгической верой в некий золотой век, который был погублен материализмом технического прогресса. Доводы, приводимые такими авторами, ничем не подтверждаются и никогда не подвергаются объективному критическому анализу, хотя они нередко прямо противоречат всей системе современной науки. К сожалению, эти идеи слишком часто не встречают должного опровержения, так как ученые не склонны отвлекаться от серьезных занятий ради бесплодных, по их мнению, споров, от которых не может быть никакого прока. Убеждения, опирающиеся на эмоциональные потребности, нельзя поколебать рациональными доказательствами.

Изучение астрономических и геометрических достижений людей неолита и раннего бронзового века терпит значительный ущерб от писаний «присоседившихся к науке маньяков», чей интерес к этой теме в течение долгого времени мешал и продолжает мешать солидным археологам отнестись к археоастрономии с должной серьезностью. Вот почему выводы профессора Тома и других авторов до самого последнего времени не учитывались в обзорах наших сведений о доисторической культуре и обществе. Но теперь положение стремительно меняется. И в частности, два археолога, профессор Колин Ренфру и доктор Юэн Мак-Кай, первыми попытались воссоздать картину неолитической жизни, включающую и эту ее сторону. Их идеи очень интересны, и ниже я их вкратце коснусь, но сначала надо изложить ту точку зрения на общество времен неолита и раннего бронзового века, которая была общепринятой всего лишь несколько лет назад.

Посетители крупнейших музеев мира выносят из них твердое убеждение о происхождении цивилизации. Анфилады залов Лувра, Британского и многих других музеев полны археологическими сокровищами из восточного Средиземноморья — из Египта и Шумера, из Ассирии и с берегов Эгейского моря. Эти надписи, статуи, золотые украшения, сосуды, ювелирные изделия — прекрасные плоды художественного гения и изумительно высокого мастерства. Сухой климат Нильской долины сохранил даже деревянные предметы, и изысканные линии египетских столов и кресел могут поспорить элегантностью с современной мебелью. Контраст с памятниками западной Европы очень резок — в витринах неолитического периода лежат только шлифованные топоры, бурые тусклые плошки для вечерней похлебки и кремневые скребки для удаления жира с внутренней стороны шкур. В сравнении с Ближним Востоком уровень жизни неолитических обитателей Британии кажется жалким и нищенским, а потому почти неизбежно напрашивается вывод, что племена, неспособные создавать более качественные материальные предметы, были культурно отсталыми, тупыми, жестокими и дикими.

До середины 60-х годов нашего века эта картина, несмотря на дошедшие до нас огромные земляные и каменные памятники, ни у кого особых сомнений не вызывала. Неолитические общины Британии рассматривались как племена дикарей, обитавших на отдаленной периферии Средиземноморского мира, и их весьма медленное развитие представлялось лишь следствием постепенной диффузии новых идей и технологии, проникавших на Запад от несравненно более высокоразвитых цивилизаций Ближнего Востока. Диффузионистская теория, как ее называли, лежала в основе всей археологии неолита и бронзового века в Западной Европе. Ее подробно разрабатывали многие археологи, и она была изложена Гордоном Чайлдом в имевшем огромное влияние ученом труде «Заря европейской цивилизации» (опубликованном по случайному совпадению в один год с «Древним прямым путем»). Согласно этой теории, с Ближнего Востока пришла не только бронза (через Эгейское море, Балканы и Центральную Европу), но и все другие новшества. Так, считалось, что коридорные могилы в конечном счете восходят к критским круглым гробницам и в Испанию, Бретань, а затем в Ирландию и в северную Шотландию этот стиль принесло переселение народов. Точно так же утверждалось, что спиральные узоры на мегалитах происходят с Мальты, где в храмах вроде Тарксиенского есть сходные резные узоры. Поскольку хронология восточных цивилизаций хорошо установлена, а распространяющаяся технология, естественно, должна была появляться в новых местах позже, чем у себя на родине, это давало какую-то шкалу отсчета для археологических периодов запада Европы. Для начала английского неолитического периода предлагалась дата около 2400 г. до н. э., т. е., как мы знаем теперь, на 2000 лет позже истинной.

Диффузионистская теория рухнула с развитием радиоуглеродного метода датировки, который впервые в истории дал возможность независимой проверки возраста дерева, древесного угля и костей. Первые же даты, полученные этим способом для британского неолитического периода, вызвали немалое смятение, так как оказались заметно более ранними по сравнению с ожидавшимися. Однако они подтверждались вновь и вновь, а последовавший затем пересмотр шкалы радиоуглеродного анализа отодвинул их еще дальше в прошлое. В конце концов археологам пришлось согласиться с тем, что неолитическая культура запада Европы ничем не обязана традициям Ближнего Востока. Быть может, это должно было бы сразу привести к пересмотру представлений о возможностях и способностях будто бы «отсталых» общин на Атлантическом побережье. Мы больше уже не можем объяснять архитектуру ложных сводов, перекрывающих могильники, тем, будто строители научились возводить их через вторые или третьи руки от эгейцев, или приписывать план Стоунхенджа IIIa бродячему архитектору из Микен. Несмотря на убожество их домов и утвари, местные племена не могли быть просто дикарями, как считали прежде археологи.

Колин Ренфру рассмотрел следствия «радиоуглеродной революции» в своей книге «По ту сторону цивилизации». Изложив доводы в пользу новой удлиненной хронологии, он исследовал вытекающие из этого выводы, особенно в отношении наших представлений о неолитическом обществе. После падения диффузионистской теории материальные остатки этого периода предстают перед нами в новом свете. Обычай общего погребения, одно время рассматривавшийся как доказательство единства культуры на северо-западе Европы, теперь представляется всего лишь явлением, общим для нескольких ранних традиций. Изучая типологию и датировку мегалитических погребений и длинных земляных могильников, Ренфру приходит к выводу, что можно выделить четыре, а может быть, пять четких групп, отражающих совершенно независимое развитие строительства могильников: Иберию, Бретань, северную Германию, Британию и Ирландию. Если это так, возникает вопрос, какие силы действовали на западе Европы, заставляя общины воздвигать эти массивные сооружения, а также, что означали общие могилы для создававших их обществ.

На оба эти вопроса может быть только один ответ: когда общины стали земледельческими, а потому более оседлыми, им понадобились территориальные маркировочные знаки, которые не только указывали бы, что это их земля, но и служили бы ритуальными центрами и средоточием общественной жизни. Общее погребение, будь то длинный могильник или каменная гробница, было в среднем не настолько велико, чтобы его не могла воздвигнуть небольшая группа людей — по оценке для строительства такой могилы с использованием орудий той эпохи требовалось около 80 человеко-месяцев. В этот период, в начале четвертого тысячелетия до новой эры, каждая община, вероятно, состояла из одной разросшейся семьи. Вот в какой обстановке появляются первые известные нам признаки интереса к астрономии. Общины, примерно ориентировавшие свои длинные могильники и коридорные могилы на точку восхода Солнца в день летнего или зимнего солнцестояния, вероятно, представляли собой семьи земледельцев, практиковавших какой-то культ Солнца и веривших, что оно приумножит их урожаи и их скот. Они не были ни астрономами, ни учеными, и нет никаких оснований полагать, что на этом этапе развития общества у них имелись какие-нибудь колдуны или жрецы.

По мере развития общества увеличивались и те единицы, на которые оно делилось. Около 3500 г. до н. э. на юге Англии началось строительство первых «лагерей с дамбами» — может быть, для содержания скота или же для каких-то ритуалов, а может быть, и для того и для другого. Географическое распределение этих лагерей очень интересно и, возможно, о многом говорит. Они расположены далеко друг от друга, и каждый окружен группой — до 30 длинных могильников. Ренфру рассматривает постройку «лагерей с дамбами» как признак появления в неолитическом обществе института вождей, т.е. начала организации общества в более крупные группы — процесса, который продолжался на протяжении всего неолитического периода.

Факты, бросающие свет на картину жизни в доисторическом обществе, можно иногда почерпнуть при изучении первобытных племен в наше время, хотя разумнее использовать их только как примеры того, что могло быть, и не делать из этого твердых окончательных выводов. Но во всяком случае ритуалы и церемонии часто приобретали большую важность в обществах, в которых возникал институт вождей, и этот тип общества обычно имеет специализированное жреческое сословие. В неолитической Британии жрецы должны были бы стать хранителями постепенно накапливающихся знаний о движениях Солнца и Луны. Ренфру приводит интересные сообщения об индейцах хопи на юге США, которые пользовались «горизонтальным календарем» именно так, как, по нашему предположению, делали это неолитические общины в Британии. Хопи назначали специального жреца, носившего звание Наблюдатель Солнца, который следил за движением Солнца относительно горизонта и в числе прочих обязанностей должен был предупреждать людей о наступлении важных дат. Он вел счет дней с помощью зарубок. Возможно, так же поступали и неолитические обитатели Британии.

Между 3500 и 2500 гг. до н. э., по-видимому, происходило непрерывное развитие как централизации общества, так и усложнения сооружений. Нью-Грейндж, Силбери-Хилл, Стоунхендж I, Дорсетский Курсус и Эйвбери — все принадлежат к этому периоду и указывают как на то, что вожди могли собирать значительное число людей для общественных работ, так и на существование особых инженерных знаний, по всей вероятности, хранившихся теми же жрецами, которые руководили религиозной жизнью общества. К другим сооружениям этого периода относятся первые каменные кольца (обычно большие и имевшие тогда форму правильного круга) на западной половине Британских островов. На востоке Британии строились хенджи, а в некоторых местах, например в Даррингтонских Стенах и в Святилище, небольшие круглые деревянные хижины, возможно, крытые дерном или соломой и скорее всего напоминавшие хижины в некоторых областях Африки.

По-настоящему драматические события развернулись в неолитическом периоде около 2500 г. до н. э. или чуть раньше. Юэн Мак-Кай в своей книге «Наука и общество в доисторической Британии» собрал воедино многие даты, полученные в последнее время с помощью радиоуглеродного метода, а также результаты раскопок больших хенджей класса II, проведенных д-ром Уэйнрайтом, и открытия профессора Тома, чтобы создать полную и связную картину заключительных столетий неолитического периода. Он показывает, как постепенный прогресс предыдущих столетий внезапно сменяется буквально взрывом строительства. Маленькие деревянные хижины вроде Святилища сменяются более обширными и величественными круглыми домами в Маунт-Плезанте, Мардене и Даррингтонских Стенах. Новые сооружения в Мардене и Даррингтоне были окружены большими земляными насыпями, а некоторое время спустя такую же насыпь соорудили вокруг круглого дома в Маунт-Плезанте. Примерно на сто лет позже непосредственно около вала Даррингтонских Стен был воздвигнут сложный, построенный по искусному яйцеобразному плану дом Вудхенджа.

Такое усиление строительной деятельности должно было породить гигантский спрос на оленьи рога для сооружения насыпей, и, вероятно, целые отряды людей рыскали по лесам, где олени осенью сбрасывали рога. Кроме того, должна была возникнуть большая потребность в каменных топорах, чтобы рубить деревья, придавать стволам необходимую форму и соединять их. Без сомнения, эти топоры поступали из Норфолкских неолитических кремневых шахт в Граймс-Грейвсе. Раскопки там дали поддающийся датировке материал — оленьи рога и древесный уголь, — который подтверждает, что работы в этих шахтах велись около 2500 г. до н. э., но имеется и еще более веское подтверждение: находки одного и того же типа бороздчатой керамики и в шахтах, и во рвах больших хенджей. Распределение бороздчатой керамики чрезвычайно важно для разрешения загадки позднего неолита.

Обычной керамикой того периода был круглодонный «мешочный» тип, носящий название керамики Питерборо. У бороздчатой керамики дно плоское, и она украшена узором из прямых линий, а иногда из кругов и спиралей. Она была найдена в Ирландии внутри каменного кольца в Лиосе (графство Лимерик), на Оркнейских островах, на месте двух неолитических поселений Скара-Брей и Риньо и во многих местах юга и востока Англии. Особенно тесно она связана с местами совершения ритуалов, так как, помимо больших ее количеств, найденных в хенджах класса II, ее обнаруживали на дне рва в Эйвбери, в Святилище, в Вуд-хендже и в некоторых других хенджах. Происхождение этой керамики еще не объяснено. Впервые и, видимо, без каких-либо предшественников, она появляется во рву Стоунхенджа I в связи с материалом, который датируется примерно 2800 г. до н. э. В отличие от других типов неолитической керамики пока еще не найден ни один ее черепок с отпечатками зерна, из чего, возможно, следует, что ее изготовляли не в домашних условиях, а в специальных мастерских. Важность бороздчатой керамики заключается в том, что она показывает связь больших хенджей на юге Британии с неолитическими памятниками на Оркнейских островах и с кремневыми шахтами Граймс-Грейвса. Все эти места имеют то или иное отношение к взрыву активности в конце неолитического периода.

Мак-Кай связывает эти разнообразные факты с гипотезой о наличии в неолитическом обществе сильной жреческой элиты. Деревянные хижины и более поздние круглые дома сверххенджей он считает центрами культа, где постоянно жили жрецы и их помощники. Бороздчатая керамика была прерогативой, которую и надлежит иметь правящим классам, и ее распространение показывает, каким влиянием они пользовались и как далеко простиралась их власть. На далеком севере, где не было строительного леса, жрецы жили в каменных домах Скара-Брей в условиях гораздо большего комфорта, чем простые люди того времени. У них была каменная мебель, и это с несомненностью доказывает, что такие же, как они, жрецы на юге имели деревянные столы, стулья и полки. Этим объясняется и керамика с плоским дном — обычный круглодонный сосуд было удобно ставить в золу рядом с костром, но не на кухонный стол.

Обитатели круглых домов, видимо, и питались не так, как остальное население. В Даррингтонских Стенах они ели в основном свинину, о чем свидетельствуют кости животных в кухонных отбросах, тогда как сезонные посетители Уиндмилл-Хилла в тот же период ели преимущественно говядину. Кухонные отбросы жрецов содержат лишь небольшое количество черепов животных, из чего следует, что мясо туда приносили уже разделанным, а возможно, и хлеб пекли вне их жилищ, так как там не было найдено ни ручных жерновов для перетирания зерна, ни обугленных остатков зерен хлебных злаков. Все это наводит на предположение, что обитатели круглых домов занимали в общине особое положение. Обычными землевладельческими работами они не занимались и предположительно выполняли какие-то другие обязанности. По мнению Мак-Кая, это были жрецы, астрономы, мудрецы, хранители тайных знаний геометрии и астрономии, а остальное население одевало и кормило их и работало на них.

Для подтверждения такой гипотезы существуют исторические параллели. Почти сразу же на ум приходят средневековые монастыри, оплоты и хранилища учености среди общей неграмотности. Более тесную аналогию можно найти в цивилизации майя в Центральной Америке, где в течение нескольких сотен лет (200—900 гг. н. э.) земледельцами управляло высшее сословие, представители которого жили в роскошных ритуальных центрах, тогда как остальное население довольствовалось деревянными хижинами. Это было общество каменного века, потому что оно еще не открыло обработку металлов, но майя достигли чрезвычайного искусства в астрономии, геометрии, архитектуре и скульптуре. Из их сложных барельефов и надписей видно, что они разработали точный календарь и открыли периодичность движений не только Луны, но и планет, и что они могли предсказывать лунные и солнечные затмения. У элиты майя была даже собственная керамика, которой простые люди не пользовались. Разумеется, достижения культуры майя далеко превосходят все, что предполагается для Британии времен неолита и раннего бронзового века, но тем не менее эта параллель интересна, поскольку она показывает, как долго может существовать общество, в котором расслоение зашло уже очень далеко. И кроме того, она показывает, что общества такого типа, когда приходит их срок, рушатся полностью и стремительно.

Если круглые дома неолитической Британии служили жилищами жрецам-астрономам, то они должны были располагаться вблизи ритуальных центров — и, по-видимому, так оно и было. Даррингтонские Стены и Вудхендж удалены от Стоунхенджа всего лишь на 3 км, от Святилища до Эйвбери не более 2,5 км (они были соединены дорогой для процессий), Марден находится почти точно на полпути между Вудхенджем и Святилищем. Вблизи Маунт-Плезанта не было найдено ни одного важного ритуального или астрономического памятника, но всего в 2 км к западу имеется возможная кандидатура — маленький хендж, носящий название Момберийские Кольца (в границах города Дорчестера), в котором была найдена бороздчатая керамика. К сожалению, этот хендж, одно время служивший римским амфитеатром, а позже, во времена английской гражданской войны XVII в., приспособленный под батарею, настолько перестроен, что от первоначального сооружения почти ничего не осталось. От неолитического поселка Скара-Брей всего 10 км до двух важных культовых и астрономических памятников — Кольца Бродгара и Камней Стеннесса. Оба представляют собой круги очень больших камней внутри хенджей. Диаметр Кольца Бродгара (103,6 м, что эквивалентно 125 м. ярдам) равен диаметру внутренних колец Эйвбери, и в нем есть несколько солнечных и лунных направлений с отдаленными визирами. Связь между предполагаемыми жилищами жрецов-астрономов и этими ритуальными центрами хорошо обоснована, но остается еще много астрономически важных центров, в которых пока не обнаружено мест, где могли бы жить жрецы.

Если гипотеза Мак-Кая о существовании высшего жреческого сословия верна, то она дает неопровержимый ответ на одно из возражений против всей археоастрономической гипотезы в целом. Она объясняет, каким образом знания могли сохраняться и передаваться из поколения в поколение. Критики астрономической гипотезы указывают, что она требует запечатления большого количества сложных геометрических и астрономических сведений. Разметка на земле сложных геометрических фигур, установка астрономических направлений и последующие наблюдения, а также, что особенно сложно, планирование и использование секторов для экстраполяции требовали бы множества правил и подробно разработанных процедур. У нас нет абсолютно никаких данных о существовании в неолитический период письменности или системы записи чисел, хотя люди тогда, несомненно, умели считать во всяком случае до сотен. Единственный неписьменный способ запоминания абстрактных сведений — это превращение соответствующих обязанностей и задач в ритуалы, чтобы они повторялись с абсолютной точностью до мельчайших подробностей. Это не так трудно, как может показаться на первый взгляд. В XX в. только актерам и священнослужителям приходится запоминать большие прозаические тексты, но в более примитивных обществах деревенские мудрецы способны подробно излагать генеалогию на протяжении многих поколений или историю племени и его мифологию, постоянное же повторение позволяет все время освежать их в памяти. Элита жрецов-астрономов, живущая замкнутой общиной, где старики обучают неофитов, обеспечивала бы идеальные условия для поддержания точной устной традиции.

Однако заучивания наизусть еще мало, чтобы объяснить процесс открытия. Даже чтобы только удостовериться в существовании основного 18,6-летнего цикла Луны, требовались бы наблюдения, охватывающие десятки лет — период, без сомнения, более долгий, чем срок взрослой жизни неолитического человека. Лунки от столбов в проходе Стоунхенджа показывают, каким способом могли производиться наблюдения и запечатлеваться направления восходов Луны, но ведь для того, чтобы в результате могла сложиться ясная картина, несомненно, требовался какой-то постоянный способ фиксирования числа проходящих лет. Открыть лунные циклы куда труднее, чем передавать уже полученные знания. Может быть, эти жрецы использовали деревянные счетные палки, как индейцы хопи, и ни одна такая палка не сохранилась. А может быть, ключ к тайне хранят узоры из выемок и колец, и мы просто еще не научились их расшифровывать. Или даже события запечатлевались с помощью особого расположения камней на земле, которое мы не умеем распознавать.

Итак, это новое толкование рисует нам картину жреческой иерархии, которая возникла с развитием института вождей во времена строительства «лагерей с дамбами», имела еще до 3000 г. до н. э. собственные центры в Мардене и Даррингтонских Стенах и к 2700 г. до н. э. стала четко отграниченной элитой, способной взяться за строительство Стоунхенджа I и Силбери-Хилла. В настоящее время мы не можем объяснить новую волну строительства круглых домов, начиная с 2700 г. до н.э. Резкие изменения общества происходят вследствие либо внутренних трений, либо внешнего давления. В эпоху позднего неолита на европейском континенте уже происходили изменения, связанные с изобретением бронзовых орудий и оружия. Было бы очень удобно, если бы мы могли сказать, что строительный бум жрецов-астрономов был связан с тем, что бикеры, появившиеся на Британских островах в раннем бронзовом веке, приняли существовавший там культ и вдохнули в него новую жизнь, но, по-видимому, дело обстояло не так. Их появление, несомненно, произошло чуть позже и уже не могло служить причиной постройки новых круглых домов в Даррингтонских Стенах, Маунт-Плезанте и Мардене, так как на дне рвов вся керамика бороздчатая, а бикеровские черепки появляются только после того, как рвы некоторое время заполнялись наносами.

Таким образом, новая интерпретация позднего неолита, предложенная Юэном Мак-Каем, выдвинула на первый план и новую проблему. Вторжение бикеров, начавшееся около 2400 г. до н. э., привело к появлении) новых материалов, новых приемов земледелия и иных стилей погребения, сменивших неолитическую культуру. Но в то же время неолитические жрецы-астрономы, по-видимому, сохранили свое могущество и продолжали жить в уединенных круглых домах еще не менее 200 лет. Странно, что при наличии столь устойчивой правящей верхушки поздненеолитическое общество оказалось в такой мере подвластным культурным переменам.

Есть некоторые признаки, свидетельствующие о том, что бикеры очень быстро восприняли идеи жрецов-астрономов и сами стали знатоками геометрии и астрономии. В более поздних горизонтах круглых домов обнаруживается их керамика, она часто связана с каменными кольцами, и считается, что именно они построили Стоунхендж II. В самых нижних слоях Вудхенджа найдена и бикеровская, и бороздчатая керамика, а это как будто указывает на то, что еще до 2250 г. до н. э. произошло слияние двух культурных традиций.

В конце концов деревянные столбы круглых домов сгнили. Согласно оценке, период существования этих сооружений, возможно, достигает 300 лет. Святилище за то время, пока им пользовались, несколько раз перестраивалось, а под конец деревянные столбы были заменены каменным кольцом, которое датируется по бикеровской керамике примерно 2100 г. до н. э. В Маунт-Плезанте место заброшенного круглого дома было помечено поставленной по трем сторонам квадрата изгородью из сарсеновых камней, открытой в сторону юго-запада, причем две стороны квадрата параллельны оси первоначального здания. В Вудхендже сарсеновый камень был положен плашмя на южной стороне, точно у внутренней границы внешнего кольца сгнивших столбов. Места, где стояли круглые дома, явно считались важными и после того, как в них уже невозможно было жить.

Однако обветшание круглых домов не положило конец мегалитической астрономии. Шотландские памятники в Кинтро, Баллохрое и Темпл-Вуде, согласно астрономическим данным, относятся примерно к 1800 г. до н.э. Памятники на Внешних Гебридах, на основании которых профессор Том предположил существование 16-месячного календаря, датируются уже далеко не началом раннего бронзового века. Дартмурские астрономические направления Чолвичтауна и Лоуэр-Пайлса были отмечены яйцеобразными каменными кольцами, которые также относятся к концу периода развития каменных колец. Эти примеры и, разумеется, сам Стоунхендж показывают, что астрономические наблюдения продолжались и несколько сотен лет второго тысячелетия до н. э. Методы наблюдения становятся все более утонченными. Обсерватории сводятся только к необходимым маркировочным знакам для указания точек захода Солнца и Луны, и во многих случаях, как мы видели, все исчерпывается одним точно ориентированным камнем, от которого наблюдатель смотрит на выемки удаленного горизонта.

Начиная с 1700 г. до н.э. астрономическая деятельность, по-видимому, угасает. Ни для одной солнечной или лунной обсерватории ни астрономические, ни археологические методы не дают столь поздней даты, как 1600 г. до н.э. Самое позднее сооружение, которое можно отнести к той же традиции науки и геометрии, — заключительный этап Стоунхенджа, датируемый примерно 1550 г. до н.э. Это был период неуверенности и изменений плана, на что указывает тот факт, что лунки Y и Z были заброшены еще до завершения их спиралей, а новое расположение голубых камней как будто не имело никакого астрономического значения. В то время уже началось заметное ухудшение климата. Увеличение облачности мешало наблюдениям, и в конце концов вести точные измерения вроде изучения малых возмущений оказалось невозможно. Одновременно должны были учащаться неурожаи, возвышенности становились все менее пригодными для обитания, и борьба за существование, вероятно, почти не оставляла времени для какой-либо посторонней деятельности. И действительно, некоторые данные указывают, что очень многим выжить не удалось: из более поздних слоев полностью исчезают привычные типы керамики раннего бронзового века — бикеры, урны, горшки, а также кремневые наконечники для стрел и другие мелкие каменные орудия, характерные для предыдущего времени, и люди больше уже не соблюдают прежних погребальных обычаев. К тому времени, когда в археологической летописи возникают культуры среднего бронзового века, они почти во всех отношениях отличаются от тех, которые им предшествовали.

Если общества раннего бронзового века погибли в середине второго тысячелетия до н. э., то можно ли считать, что с ними исчезли все астрономические и геометрические знания? По мнению Юэна Мак-Кая, мегалитическая математика сохранялась на севере Шотландии до железного века. Он изучал размеры укреплений, носящих название «брохи». Эти памятники присущи только Шотландии. Они представляют собой полые круглые башни из сложенных насухо камней и достигают в высоту 13 м. Стены в свою очередь полые и содержат помещения и лестницы. Мак-Кай сделал съемку внутренних дворов 37 брохов. Оказалось, что 30 имели форму точного круга, 4 не были круглыми, а 3 настолько разрушены и засыпаны, что определить их точную форму не удалось (хотя, по-видимому, они не были правильными кругами). Он статистически проанализировал диаметры круглых брохов и вывел «броховый ярд» длиной 0,837 м. Это всего на 1% больше мегалитического ярда. Два некруговых броха были эллиптическими, и их большая и малая оси содержали удобное число мегалитических ярдов, а именно 14,5 и 13,5 м. ярда и 14 и 10 м. ярдов. Наземный план двух других брохов был очень близок к приплюснутому кругу и к яйцеобразной фигуре типа I, но их форма была не совсем обычной, поскольку некруговая часть приплюснутого круга оказалась полуэллипсом с осями 13 и 10 м. ярдов. Та часть, которая обычно была полукругом, тут также представляла собой полуэллипс с осями 8 и 6 м. ярдов. Вследствие длительности протекшего времени и изменения культур довольно удивительно, что могли сохраниться какие-то следы мегалитической геометрии, однако сходство фигур все-таки слишком велико, чтобы его можно было считать случайным. Мы можем предположить только существование устной традиции, которая сообщала бы об особой важности определенных фигур и как-то сохранялась более полутора тысяч лет.

Утрата астрономических знаний могла произойти гораздо быстрее, как только погодные условия начали сильно затруднять наблюдения, а люди вынуждены были покинуть многие возвышенности, с которых они велись. Тем не менее в цитате из Диодора Сицилийского, приведенной в гл. 1, есть упоминание о круглом сооружении и о храме на острове гипербореев, посвященном богу Солнца Аполлону. Многие авторы считали, что этот отрывок подразумевает соответственно Эйвбери и Стоунхендж, и усматривали в нем свидетельство активного использования Стоунхенджа еще в начале раннего железного века. Диодор, кроме того, говорит, что Аполлон посещал этот остров каждые 19 лет — а это рассматривается как ссылка на метонов цикл (стр. 100), т.е. на повторение фаз Луны в тот же самый день года через 19 лет. Это как будто означает, что в IV в. до н. э. в Британии все еще имелись какие-то астрономические сведения и точный календарь, но вовсе не доказывает, что обитатели Британии сохраняли более сложные астрономические знания позднего неолита и раннего бронзового века.

Жреческой сектой Британии и северной Франции в железном веке были друиды, о которых говорит Юлий Цезарь в своих книгах, носящих общее название «Записки о Галльской войне». Он рассказывает, что это было одно из двух привилегированных сословий (второе — всадники). Обязанностями друидов было руководить поклонением богам, регулировать общественные и частные жертвоприношения и выносить решения по всем религиозным вопросам. Догмы друидизма не записывались, а заучивались наизусть, хотя ученикам приходилось тратить на это до 20 лет. Цезарь также упоминает их длинные философские дискуссии о физическом строении мира, о размерах Вселенной, о небесных телах и их движении. Друиды в железном веке были преемниками, если не прямыми потомками жреческой касты, ученых позднего неолита. Поскольку археологи яростно отрицают, что друиды имели хоть какое-то отношение к Стоунхенджу, забавно предположить, что они, возможно, могли использовать его ветшающие остатки для каких-то ритуалов, хотя более тонкие его черты и свойства были к тому времени давным-давно забыты.

Труды нового поколения археологов, в которых наши сведения о геометрии и астрономии неолита и раннего бронзового века объединяются с общепринятыми археологическими данными, — это лишь первый шаг к созданию новой и более полной картины того периода. Такую работу следует вести на двух уровнях: это, во-первых, широкое теоретическое изучение характера неолитического общества, учитывающее все многообразие сделанных открытий, и, во-вторых, подробное исследование каких-то отдельных его аспектов, которое должно обеспечить более твердое основание для археологических предположений. Археологи будут искать на севере и востоке Британии древние памятники, которые могли бы быть эквивалентом круглых домов юга, поскольку, если жреческая элита вообще существовала, она, вероятно, должна была бы проявлять не меньшую активность и в горной зоне, где так много мегалитических памятников. Несомненно, следует начать исследование происхождения бороздчатой керамики с помощью современных методов химического и петрологического анализа; вся картина станет намного яснее, когда мы узнаем, где она изготовлялась, и сможем понять, как она была связана с бикеровской керамикой, которая существовала почти точно в тот же самый период.

Мы считаем, что в прошлом, как и в наши дни, идеи и технические приемы возникали, достигали своей вершины, а затем медленно приходили в упадок по мере того, как утрачивали значение для создавшего их общества. Если это учитывать, то, несомненно, удастся проследить эволюцию идей мегалитической геометрии и астрономии и конкретно связать их с другими аспектами жизни. Например, должен был существовать какой-то эволюционный процесс, который привел к возникновению различных фигур каменных колец, и можно надеяться, что в конце концов, когда хронология каменных колец прояснится, для каждого типа будет установлено его собственное время и место, а также его связь с другими особенностями культуры. Впоследствии форма каменных колец, которая пока не имеет четких связей во времени и в пространстве, может стать одним из тех признаков, при помощи которых мы можем распознать распространение особенностей культуры от одной общины к другой. Точно так же, вероятно, можно воссоздать во всех подробностях развитие астрономических методов — от ритуального и неточного ориентирования ранних мегалитических могильников до точных и строгих астрономических направлений, отмеченных одиночными вертикальными камнями. В результате исследования науки неолита и раннего бронзового века на северо-западе Европы традиционную картину пришлось переписать заново, но этот новый вариант гораздо более интересен и ярок. У нас теперь есть перспектива, уникальная для археологии и особенно хорошо гармонирующая с нашим собственным временем. Мы открываем первые следы развития науки в одном из самых замечательных периодов истории человечества.