Академическая гимназия

В ночь на 1 января 1736 г. Никита Попов и его товарищи прибыли из Москвы в Петербург. Первоначально их разместили при Академии, а затем устроили в общежитии — в специально снятом доме «новгородских семи монастырей» на Васильевском острове. «Общее смотрение» над московскими учениками было поручено адъюнкту В.Е. Адодурову, «пропитание» и надзор за хозяйственными нуждами — эконому Матиасу Фельтену. Их наставниками стали физик Г.В. Крафт, историк И.Ф. Брэм и студенты И.К. Тауберт и Г.В. Рихман. Пасынок Фельтена и будущий зять И.Д. Шумахера, Тауберт сыграл в дальнейшем важную роль в судьбе Н.И. Попова.

Гимназия делилась на две «школы» — немецкую и латинскую, каждая из которых состояла из четырех классов. В гимназии не было установлено определенного срока обучения. Более способные ученики могли закончить обе школы за два-три года, менее способные учились по нескольку лет в одном классе. Прежде всего ученики должны были овладеть немецким языком, на котором велось все преподавание, и лишь затем переходили к изучению латинского.

Занятия начинались в 8 ч. утра и заканчивались в 5 ч. вечера, с трехчасовым перерывом (с 11 утра до 2 час. дня). Первое место по количеству часов отводилось гимнастике (6 час. в неделю), второе — каллиграфии (5 час.). Рисование с черчением, математика, «оратория», т. е. ораторское искусство, и чтение латинских авторов занимали по 4 часа в неделю, а история, география и танцы — по 2 часа.¹

Присланные из Москвы ученики совсем не знали немецкого языка, новыми для них были и светские дисциплины (гимнастика, танцы), но особенно привлекали их математика и география, преподавание которых стояло в тот период на довольно высоком уровне. Г.В. Крафт — ближайший сотрудник Ж.Н. Делиля — внимательно следил за новым пополнением. Когда понадобилось послать для обучения за границей трех способных молодых людей, он предложил кандидатуры Г. Райзера и двух товарищей Попова — М. Ломоносова и Д. Виноградова, которые вскоре после приезда в Петербург, т. е. 3 марта 1736 г., были отправлены в Германию к Х. Вольфу.

Жизнь остальных десяти московских учеников складывалась очень тяжело. Если вначале их быту и обучению уделялось некоторое внимание, то вскоре о них совсем забыли. Отпущенные на их содержание средства быстро растаяли в руках Фельтена. В отсутствие президента полновластным хозяином Академии оставался Шумахер. Поскольку он не проявлял интереса к гимназии, то многие преподаватели, в том числе и учитель немецкого языка Герман, самовольно прекратили занятия, а вскоре и сами ученики перестали посещать читавшиеся еще лекции из-за того, что им нечего было одеть.

Изголодавшиеся, доведенные до отчаяния юноши решились на смелый шаг. В октябре 1736 г. они составили коллективное прошение в Сенат, подписанное всеми, кроме Я. Несмеянова. По поручению своих товарищей этот документ отнесли Я. Виноградов и В. Лебедев, несмотря на все попытки В.Е. Адодурова помешать им «за опасным путем через реку»² [II, 23, т. 3, с. 233].

В своем прошении юноши писали: «...высланы мы ...в Санктпетербургскую академию наук... ради слушания у профессоров лекций и обучения вышних наук.., при которой мы и доныне как без учения, так и без определения находимся, отчего в великую пришли нужду и убожество, что не только верхнего, но и нижнего не имеем платья... и ныне мы... как в пище, так и к содержанию нашему в принадлежащих вещах немалую претерпеваем нужду, которой ради притчины нам никоим образом учиться не можно» [II, 23, т. 3, с. 213].

Вмешательство Сената несколько изменило положение. Проверка дел Академической гимназии и систематические запросы о ее работе в дальнейшем принесли плоды. Фельтен был отстранен, начались систематические занятия, Адодурову приказано было следить за бытом и учебой гимназистов. Не обошлось, однако, и без трагикомических эпизодов, когда строптивым москвичам пришлось буквально отражать штурм своего испуганного эконома и его слуг, пытавшихся внести к ним в комнату якобы выданные им ранее вещи. Несколько резких слов, сказанных гимназистами по поводу честности академического персонала, дорого обошлись наиболее горячим из них — П. Шишкареву и А. Чадову. После тщательного расследования Шумахер распорядился их «бить батожьем нещадно» [II, 23, т. 3, с. 243]. Эти события, вероятно, настолько повлияли на Я. Виноградова, что вскоре он покинул Академию, приняв предложение занять место учителя латинской школы в Оренбурге.

Что касается материального положения, то, несмотря на указания Сената, оно не изменилось. Вплоть до 1740 г. им ежемесячно приходилось подавать в Академию «доношения», чтобы получать «на пропитание» по 3 руб. на человека.³

На следующий день после расправы над гимназистами, 18 ноября 1736 г., инспектор гимназии З.Т. Байер по приказу Шумахера с пристрастием проэкзаменовал учеников. Его заключение, воспринятое впоследствии К.С. Веcеловским как пророчество, выглядело довольно забавно. Байер проявил полное неумение разбираться в людях, охарактеризовав, например, вспыльчивого Шишкарева, накануне жестоко наказанного, как «человека житья тихого, за что всякой похвалы достоин» [II, 23, т. 3, с. 239].

Начав экзамен с младшеклассников — А. Барсова, Н. Попова и М. Коврина, Байер с ужасом убедился, что они очень плохо знают немецкий язык. Этого оказалось вполне достаточно для сурового приговора: «По летам сих людей о дальнем успехе в науках никакой надежды иметь не можно, потому что они в такие свои годы (в 16 лет, — Н.Н.) грамматического фундаменту весьма немного получили и ежели им в гимназии учиться, то, прежде вступления в латинские школы, надобно им по-немецки знать, для того, что в оных классах все немецкие профессоры. На которое учение немецкого языка надобно им, по крайней мере, год. Сверх того, Никита Попов с Михаилом Гавриловым (Ковриным, — Н.Н.) с природы тупы и к наукам неспособны» [II, 23, т. 3, с. 239].

Вопреки мнению Байера, Н. Попов и М. Коврин оказались наиболее способными. Уже в начале 1737 г. они на два класса опередили своих товарищей. В июне 1737 г. они были уже в третьем классе латинской школы, а их товарищи — в первом.⁴

Тем не менее «изрядные латинские стихи П. Чискарева (П. Шишкарева, — Н.Н.)», его любознательность и «охота к учению» подняли настроение строгого экзаменатора, и он сменил гнев на милость, убедившись, что можно много знать, и не владея немецким языком. Расхвалив П. Шишкарева и В. Лебедева, Байер решил, что и другие не так уж плохи. Свой рапорт о московских учениках он закончил словами: «Ежели бы лутчим из них год-другой в гимназии подучиться, то б они академические лекции свободно слушать и впредь своему отечеству большую пользу принесть могли» [II, 23, т. 3, с. 240].

Итак, гимназисты завоевали право учиться дальше. Занятия возобновились, хотя бытовые условия остались прежними. Адодуров еще неоднократно беспокоил канцелярию «доношениями» о бедственном положении своих подопечных, которые посылали на лекции по 2 человека, так как на всех не хватало Одежды. Не было и учебников [II, 23, т, 3, с. 292 и др.].

Тем не менее в начале 1737 г. Н. Попов и М. Коврин, свободно овладев немецким, перешли в латинскую школу. 4 февраля 1737 г. они просили Академическую канцелярию выдать им учебники: латинскую грамматику, сочинения латинских авторов и книги по географии на немецком языке [II, 23, т. 3, с. 330, 331]. Шесть остальных учеников — Я. Несмеянов, не выдержав лишений, бросил учебу — в июле 1737 г. просили те же книги на русском языке, так как они в немецком «не довольны»!⁵

Теперь профессора внимательно следили за делами гимназии, нередко обсуждая их на заседаниях Академической конференции [II, 36, т. I, с. 402, 452—454 и т. д.]. После очередного экзамена Н. Попов и его товарищи были переведены в Академический университет. Их экзаменовали Г.В. Крафт, Х. Гольдбах и Л. Эйлер, обратившие внимание на математические способности Н. Попова.

Примечания

1. ЛО ААН, ф. 3, оп. 1, № 18, л. 420.

2. В то время постоянных мостов через Неву не было, поэтому в Сенат можно было попасть только по хрупкому еще льду реки.

3. ЛО ААН, ф. 3, оп. 1, № 18, л. 198, 216, 295 и т. д.

4. Там же, л. 118.

5. Там же, л.. 185, 186.